Страница 12 из 20
К Козьему бугру Сережка с Зямкой подошли уже около полудня.
Возле трансформаторной будки они увидели всех березовцев, которые угрюмо сидели у ее стенки.
— Прогнал? — испугались Сережка и Зямка.
— Почему? Как это он нас прогонит? — сказал Кот. — Мы у него отпросились вроде, как на обеденный перерыв. Вас вот ждем.
— А что?
— А вот этого сейчас будем судить, — Кот ткнул пальцем в грудь Пушкина, сидевшего с совершенно убитым видом.
— За что его судить? — удивился Зямка.
— Сейчас узнаешь! Из моей обвинительной речи, — сказал Кот. — Полезли в трансформатор!
Березовцы забрались на бетонную платформу. Кот открыл дверь и сурово приказал Пушкину:
— Заходи!
Пушкин беспомощно оглянулся на ребят, съежился и вошел внутрь будки. За ним — все остальные. Железная дверь захлопнулась.
— Открываем наш трибунал! — объявил Кот, когда все расселись на полу. — Сережка и Зямка, вы пересядьте вот по бокам подсудимого, охраняйте лучше, чтоб он не убежал…
— Я и так не побегу… — чуть слышно сказал подсудимый. — Я…
— Не твое дело! — оборвал его Кот. — Порядок должен быть, нет? Теперь так: Борис будет судья, я — прокурор, Алик самый добрый, назначаю его защитником. Вы знаете, что этот тип сотворил? Это я для Сережки с Зямкой говорю, остальные все знают… Этот тип украл у старика конфетку! Ты, подсудимый, молчи, лишаю тебя слова! Теперь, как дело было: послал его старик в магазин, чтоб купить хлеб и конфет двести грамм, так он вообще слабосильный и толку от него все равно мало… Приходит он, старик сразу пересчитал — верно! Конфеты поглядел, говорит: «Что-то маловато…» Ну и все… Только, значит, я нюхаю, а от этого конфеткой пахнет! А такие конфеты «Крыжовник» я знаю очень даже хорошо, ошибиться никак не могу! Подсудимый, признаешь себя виновным?
Пушкин заикнулся:
— Так я…
Но Кот его опять перебил:
— Ты не виляй! Ты говори: да или нет. А если всякие подсудимые будут тут еще разглагольствовать, получится не суд, а одна канитель! Значит, признаешь?
— Ну, признаю… Только…
— Говорят тебе — помалкивай! — рассердился Кот. — Я же тебя лишил слова. Вот вынесут тебе приговор, потом дадут последнее слово — тогда разглагольствуй, сколько хочешь!
— А мне когда говорить? — спросил судья.
— Тебе тоже пока помалкивать, — сказал неумолимый прокурор. — Я сам сейчас буду вас допрашивать, как свидетелей. Тихо! Свидетель Алик! Ты видел, как старик дал ему денег?
— Видел!
— Что сделал подсудимый?
— Говорит: «Хорошо, схожу…»
— Больше вопросов не имею. Свидетель Борис! Что сделал подсудимый дальше?
— Взял деньги и пошел!
— А потом?
— А потом пришел. Ну и отдал старику…
— Больше к свидетелям вопросов нет. Дело доказано. Трибуналу ясно, что подсудимый украл конфеты у старика и чуть нас всех не опозорил. Хорошо еще, что старик подумал, наверное, на продавщицу, а там такая продавщица, что вполне может обвесить: не дает пацанам папиросы из автомата покупать! Видели там автомат; сунешь копейку, вылезет папироска «Наша марка». А она: «А ну, мальчики, отойди от автомата», и бутылки тоже от пацанов не берет! Я говорю: дайте жалобную книгу, она не дала! В общем, это является смягчением вины подсудимого.
— Насчет смягчения — я! — сказал Алик. — Хитрый! Хочет все сам.
— Верно, это я и позабыл! — согласился Кот. — Подсудимый, пахло от тебя конфеткой?
— Ну… пахло… Наверно, пахло… раз ты учуял…
— Я учую! — гордо сказал прокурор. — Я чего хочешь учую! В общем, чтоб время зря не терять, приговор ему будет такой…
— А как же я! — возмутился защитник. — Когда же мне выступать?
— Ну, давай! Только короче!
— Я считаю, — начал защитник, — что подсудимому надо дать снисхождение: он же недавно только с ребятами стал водиться — после, как остригся.
— Вот видишь, — укоризненно обратился прокурор к понурому подсудимому, — не оправдал ты нашего доверия: тебя остригли, стал похож на человека, а ты…
— А раньше он, — продолжал защитник, — все больше с девчонками, а у них какой порядок? Поэтому нельзя, чтоб ему был такой суровый приговор…
— А какой приговор-то? — спросил судья. — Разве уж вынесли приговор?
— Конечно! — заявил прокурор. — Выгнать его от нас, пусть к своим девочкам идет конфеты есть! Слыхал, подсудимый! Сроком на две недели. Ступай, а когда исправишься — придешь! Старайся лучше!
— А как я узнаю, что исправился? — робко спросил подсудимый.
Прокурор подумал.
— Там видно будет. Устроим тебе какой-нибудь экзамен.
— А как же мне последнее слово?
— Говори. Но не разглагольствуй. Подсудимый откашлялся и начал:
— Я верно — съел конфетку. Но только одну… Надо же разобраться, как это получилось… Я ж ее только хотел попробовать, откусить кусочек, а она взяла да и вся раскусилась… Ну, тогда я ее всю съел. Произошло потому, что конфетка была некрепкая… И тут нужно…
— Ладно, хватит, — махнул рукой Кот. — Все равно тебе уж ничего не поможет, раз приговор уже вынесли!.. Ступай!
Подсудимый направился к двери, но тут спохватился судья:
— Стой! А как же я? Я от себя еще что-нибудь должен добавить… Что бы такое? Ага! Пускай он две недели с этими сиротами коз пасет, помогает им! Вот!
— Да… это я не хочу…
— А может, тебя и вовсе не принимать, если не хочешь, — сказал Кот. — Судья правильно сказал, на то он и судья.
— Ну, ладно, — вздохнул подсудимый и ушел.
После изгнания из своих рядов преступника Пушкина тимуровцы с еще большей энергией взялись за работу и к вечеру покончили-таки с дровами.
Домой возвращались радостные. Кота ждала возле дома сестренка.
— Костя! Тебе письмо! — еще издали закричала она.
— Это из детского вещания! — решил Кот. — Насчет медведя. Манная Каша молодец! Я ему сказал, что письмо написал, а он: «И тебе напишут, и тебе напишут, хорошему человеку всегда напишут…»
Взяв письмо, он взглянул на большую красивую марку с изображением пушистого кота, надписью сверху — «Звери нашей Родины», и внизу — «Дикий кот», разорвал конверт, вынул лист бумаги, торжественно развернул и начал читать вслух:
— «Здравствуйте, уважаемый Котофей Котофеич Царапников! Привет вам из сибирских лесов…» От конопатого! — плюнул он и, не читая дальше, разорвал письмо в клочки, хоть весь лист был исписан сверху донизу, и вообще было видно, что конопатый мальчишка здорово над ним потрудился: лист был кругом разрисован мышами, рыбами и воробьями. Кот ничего этого не оценил, а, тяжело вздохнув, сказал:
— И где он только такую марку достал, крокодил!..
Глава XII
А назавтра березовцев постигла неудача. Идя на работу. Сережка повстречал двух октябрьских тимуровцев.
Отчего-то злорадно ухмыляясь, один спросил:
— Ну, как там ваш старик поживает?
— Да уж получше вашей старушки! — ответил Сережка. — Даже и сравнить нельзя.
— Ну еще бы! — ухмыльнулся и другой. — Потому что наша старушка бывшая революционерка, а ваш — спекулянт. Да он вообще-то и не старик никакой!..
— А борода? — растерялся Сережка.
— Мало ли что! Притворяется!
Оба злорадно захохотали и пошли дальше. Сережка рассказал об этом ребятам, собравшимся возле трансформаторной будки, но Кот его успокоил:
— Зло их берет, вот они и стараются нашего старика захаять. У них — так, значит, революционерка, у нас, — значит, спекулянт. Знаем!
Уже на Козьем бугре навстречу им попался Страшила. Через каждые два шага он высоко подпрыгивал, а за неимением футбольного мяча, бодал головой воздух.
— Привет! — воскликнул Страшила и тотчас задал Коту свой обычный вопрос: — Как там брат?
— А я почем знаю! — отмахнулся Кот. — Я с ним в ссоре.
— Да ну? Через что?
— А так… Вмешивается в мои дела личные… Я ему сказал: «Ты ко мне больше не приставай!» И все.