Страница 10 из 67
— Как же он выглядит?
— Ты еще спрашиваешь!
— И все же?
Гвинет издала продолжительный вздох, как бы смиряясь и давая понять, что перед ней стоит весьма трудная задача.
— Волосы у него цвета черного кофе, густые и блестящие, слегка вьющиеся, он зачесывает их назад. Стрижка более длинная, чем это сейчас в моде, но тем не менее он выглядит…
— Привлекательным?
Гвинет устремила невидящий взгляд в пламя камина.
— Он великолепен, Рианнон.
Рианнон встала.
— Продолжай!
— У него такие широкие плечи… Он похож на греческую статую, в которую вдохнули жизнь. Но в нем нет тепла. Он словно из камня, хотя и живой.
— О-о! В таком случае она очень опасный человек!
— Да, опасный. Руки у него элегантны, ногти ухоженные, пальцы… длинные и чувствительные, как у музыканта или художника…
— Продолжай, Гвин!
— Он высок. Не менее шести футов. Мне пришлось запрокинуть голову, чтобы посмотреть ему в глаза.
— А какие у него губы?
— Чувственные.
— А нос?
— Типично аристократический.
— Характер?
— Ужасный! — Гвинет потерла пальцами бровь. — Но его глаза, Рианнон, ни с чем не сравнимы, они потрясающи и незабываемы. Когда он посмотрел на меня, я почувствовала, что он способен прочитать все мои мысли, увидеть, что творится в моей душе, и что он понял, какое действие оказывает на меня. У меня колени едва не подогнулись от его взгляда. Было такое впечатление, что он — заклинатель, а я — змея. — Она передернула плечами и посмотрела на сестру, — У него глаза дьявола, Риа.
Воцарилась тишина, нарушаемая лишь тиканьем часов.
— Он внушает мне страх, Риа. Я не привыкла чувствовать себя испуганной. Я… я н-не вполне уверена, каким образом мне относиться к этим моим ощущениям и как мне вести себя с Морнингхоллом.
— Ну что ж… — Рианнон поджала губы и нахмурилась.
Однако в ее глазах, кроме сочувствия и беспокойства, светилось также возбуждение. Она импульсивно протянула руку и дотронулась до колена сестры.
— Ты рассуждай таким образом, Гвин. Ты все жаловалась, что у тебя не было настоящего, большого дела после смерти Уильяма.
Гвинет сделала глоток виски и снова с обреченным видом уставилась в камин.
— Он поцеловал меня, Рианнон.
Рианнон резко выпрямилась в кресле.
— Вот как?
— Он использовал все мужские хитрости, которые идут в ход, чтобы отделаться от женщины: сначала грубость, потом — угрозы, а когда это не сработало, перешел к заигрыванию.
— Ты, конечно, поставила его на место!
— Разумеется!
Рианнон наклонилась вперед, уперлась локтями в колени, лицо ее вспыхнуло от возбуждения. Судя по всему, она все же надеялась на то, что Гвинет не устояла перед чарами лорда. Даже Матти заинтересованно поднял свою благородную голову.
— И что же ты сделала?
— Я ударила его коленом в пах, — беззаботным тоном сказала Гвинет. Затем посмотрела на сестру, и они обе рассмеялись.
— Не может быть!
— Представь себе, что так и было! — Гвинет поставила на стол бокал, чтобы не расплескать его содержимое. — Ах, Рианнон, ты совершенно права! Моя жизнь стала бесцельной и томительной после смерти Уильяма. Возможно, именно это мне и нужно, чтобы во мне пробудился интерес к окружающему. Трудно придумать что-нибудь более серьезное, чем попытка исправить положение в этих кошмарных плавучих тюрьмах, да к тому же еще свести с ума лорда Морнингхолла.
— Если кто и способен свести мужчину с ума, то это ты, Гвин.
— Да и ты в этом не уступишь, сестренка.
Сестры засмеялись.
— И что ты намерена учинить его светлости? — рискнула задать вопрос Рианнон.
— Я намерена превратить его жизнь в ад. И вот как я собираюсь это сделать…
Глава 4
На следующее утро маркиз Морнингхолл стоял перед зеркалом и брился, когда в каюту вошел юнга Билли с подносом. На подносе был завтрак Деймона и стояла ваза с нарциссами. Юнга робко улыбнулся.
— Ваш завтрак, милорд.
Деймон повернул шею и, не спуская глаз со своего отражения, провел бритвой по кадыку.
— Знаю, болван. Совсем ни к чему во всеуслышание объявлять об этом, словно ты дворецкий в каком-нибудь великосветском доме в Англии. Поставь этот чертов поднос на стол и продолжай заниматься своими делами.
Он повернул голову так, чтобы было удобнее добраться бритвой до впадины под кадыком, стараясь не смотреть на мальчишку. Однако юнга не уходил. Деймон подвинулся таким образом, чтобы увидеть в зеркале щуплую фигурку. Улыбка юнца погасла, он часто нервно сглатывал, а в его огромных, как блюдца, глазах блестели слезы.
Деймона внезапно пронзило острое чувство вины, тут же сменившееся гневом.
— Проклятие, убирайся прочь!
Поднос со стуком опустился на стол, и Билли выбежал из каюты. Головки нарциссов покачивались от удара. Деймон смотрел на них, сжимая в руке бритву. Черт бы побрал этого мальчишку! Распустил нюни, несчастный! Всегда пытается сделать что-нибудь приятное, привнести какую-нибудь красоту в этот мир, в котором нет ничего путного, так что напрасно бедняга старается.
Все еще пребывая в раздражении, Деймон вновь переключил внимание на свое отражение в зеркале и закончил наконец бритье. Сдернув полотенце с шеи, он вытер лицо, бросил полотенце в таз и провел пальцами по нескольким мелким порезам, которых, как правило, нельзя избежать. Не следовало объяснять его дурное настроение нынешней бессонной ночью. Он пребывал в подобном состоянии духа каждое утро, поскольку наступавшие за утренними часами дни ничего приятного не сулили. Однако даже не очень убедительное объяснение все же лучше, чем ничего. А сейчас ему требовалась ссылка на какую-нибудь причину, иначе обиженные глаза мальчишки будут стоять перед ним и терзать его целый день.
Как ни пытался Деймон заставить себя забыть об искаженном обидой лице мальчика, он знал, что причиной его дурного настроения был не Билли.
Во всем виновата эта дуреха — леди Гвинет Эванс Симмз. Он потрогал пальцем крохотный порез над самым кадыком и увидел в зеркале, как льдинки заблестели в его глазах. Эта ведьма не удовлетворилась тем, что нанесла ему свой совершенно нежелательный визит вчера. Она не успокоилась тем, что ввергла его в состояние гнева, пообещав превратить его жизнь в ад; ей оказалось мало оскорбить его напоминанием о его неудачах. Она к тому же посыпала ему соль на раны, явившись к нему в одном из самых эротических снов, искушая его своим розовым ртом, сверкающими глазами и телом, которым он отчаянно хотел обладать. И в приступе похоти и ярости он в этом сне швырнул ее на палубу, на тот коврик, который сейчас находился рядом, и овладел ею. У него начинала стучать кровь даже при воспоминании об этом. Чопорная и элегантная леди Симмз лежала на его коврике, словно обыкновенная шлюха, стонала и просила, чтобы он взял ее…
Просила…
Он медленно оторвал от горла пальцы. В зеркале глаза его казались пустыми, лишенными всякого выражения, однако они потемнели, что означало: им снова овладевает гнев. Черные брови его оставались неподвижными, на лбу не обозначилось ни морщинки, рот казался высеченным изо льда. Мужчина, который смотрел на него, был невозмутим, элегантен, холоден, лишен всяких эмоций, душевных переживаний и угрызений совести. Деймон приподнял подбородок и потрогал пальцем маленький порез. Как бы он хотел поставить эту воительницу на место!
Глаза его вспыхнули недобрым светом. Прямо здесь и прямо сейчас.
Деймон почувствовал, что его заполняет гнев, подобно тому как расплавленная лава заливает все пути. Его пальцы сжались в кулаки, и он уловил в зеркале, как демонически сверкнули его глаза. Не в силах более смотреть на это злое лицо, он резко повернулся на пятках и дернул к себе стул. Злость клокотала у него в груди, подступала к горлу, стучала в висках и с каждой секундой становилась все сильнее. Перед его глазами проплывали сцены: коммодор Джулиан Лорд в зените славы, приветствуемый тысячами почитателей, — и он, Деймон, на мгновение познавший славу, но быстро ее потерявший; его первый, уранического склада капитан, который лупил его по заднице до тех пор, пока Деймон не поборол страха высоты и не научился взбираться на мачту; а затем перед взором возник Адам Болтон, которого продвинули в ущерб его карьере потому, что тот был сыном адмирала; этот мерзавец постоянно стоял на его пути, затем затеял с Деймоном драку, которая кончилась дуэлью, и теперь отец Адама Болтона мстит ему за смерть сына, лишив его возможности стать фигурой на флоте. Мать, швыряющая в него винную бутылку, унижение, испытанное в Оксфорде, эта чертова плавучая тюрьма и вот теперь — насмешки леди Гвинет Эванс Симмз.