Страница 20 из 42
Через полчаса я звонила в Машкину дверь. Поскольку я не плакала, мне казалось, что я полностью владею собой. Но, очевидно, это было не так. Увидев меня на пороге, Машка забормотала: «Сейчас-сейчас, Мышоночек, пойдем, моя маленькая, пойдем, осторожненько, вот так, сюда ступай, сейчас тебе водички дам с валерьяночкой, садись, маленькая, успокойся…» – и оказалось, что она, бережно поддерживая, ведет меня как ребенка, еще не умеющего ходить, усаживает на диван, подкладывает под голову подушку, снимает с меня туфли…
Спасибо Машке: она ни о чем не расспрашивала меня. Валерьянкой дала запить какой-то сильный транквилизатор – две таблетки, так что через пять минут я была не в силах противиться дремоте и провалилась в тягучую паутину черного сна.
8
Пробуждение было ужасным.
Я открыла глаза с непереносимой мыслью о том, что вчера оставила ребенка без отца. Самое обидное, мне было до слез жалко Игоря. Я готова была разорваться пополам оттого, что очень жалела своего бедного мужа и что понимала со всей определенностью: вот теперь между нами все кончено.
А еще меня время от времени окатывала волна холодной паники, когда я вспоминала о необходимости объясняться с мамой.
Маша накормила меня плотным горячим завтраком, наверное, вкусным, но я с таким же успехом могла жевать бумагу: то ли транквилизаторы отбили у меня вкусовые ощущения, то ли вкус пропал на нервной почве.
За едой я монотонно рассказала ей все, что произошло. Маша сообщила, что через час после того, как я уснула, приходил Игорь. Она не впустила его в квартиру, разговаривала через дверную цепочку, он грохотал кулаком по двери, грязно ругался, плакал, говорил ей, что любит меня больше жизни, требовал, чтобы она меня привела. Потом ушел. Надо же, а я так отключилась, что ничего не слышала.
Маша предложила пожить пока у нее. Конечно, это был для меня идеальный вариант.
– Спасибо, Маша, – сказала я, глядя в одну точку, – хотя я не заслуживаю того, чтобы ты так со мной возилась.
– Почему это? – испугалась Машка.
– Потому что Игорь прав. Я вела себя как последняя скотина. И даже если вчера он придрался ко мне на пустом месте, я все равно виновата перед ним. Я же ему изменяла, значит, получила по заслугам.
– Машенька, – заговорила моя подруга, испуганно глядя на меня, – а может, я позвоню Диме, как его – Сергиенко? Пусть он тебя жене покажет. Тебе надо успокоиться, возможно даже полечиться. Давай? Скажи мне телефон…
– Нет, спасибо. Не надо меня лечить. Я пойду на работу; мне сейчас только и остается, что работать круглые сутки и про все забыть.
– А ты сможешь работать? – с сомнением спросила Машка. – Ты на себя посмотри в зеркало. А если Игорь к тебе на работу придет, что ты будешь делать?
– Этого еще не хватало, – испугалась я.
– Может, тебе у меня полежать денечек? – с надеждой спросила Маша.
– Нет, Маш. Представляешь, что со мной будет, если я останусь одна и буду обо всем этом думать? Нет уж, лучше я пойду на работу. Там народ, некогда будет скулить.
– Ну ладно, уговорила, но вечером ко мне. Встретить тебя?
– Я тебе позвоню.
– А этому своему Синцову скажи, что теперь он как честный человек должен на тебе жениться.
«Да уж, Синцову надо сообщить о случившемся в первую очередь, – подумала я. – Учитывая его жгучий интерес к моему семейному положению, ему это будет очень интересно».
По дороге на работу я рассмотрела ситуацию под другим углом и, стыдно сказать, испытала заметное облегчение. Ведь Игорь сам сорвал с меня обручальное кольцо, которое самолично надел мне на палец восемь лет назад под звуки марша Мендельсона. Я его с тех пор не снимала ни днем ни ночью. А он сорвал его и выбросил, и кричал при этом, что я недостойна его носить. (Я осмотрела безымянный палец на правой руке: он посинел и распух.) Значит, он сам хотел развода, и это не моя инициатива, я-то как раз старалась сохранить семью.
Оправдание получилось кривое, потому что факт адюльтера с опером Горюновым имел место. Это плохо вписывалось в концепцию моих стараний по сохранению семьи.
В этом месте рассуждений меня объял ужас: странно, что до моего мужа не дошли еще разговоры о моем романе с Горюновым; страшно подумать, что будет, если ему кто-то хотя бы намекнет на это. И тут же я опомнилась: все, хватит, больше мне не надо ничего бояться.
Несмотря на то что я потратила все содержимое своей косметички, чтобы заретушировать следы страстей, и чувствовала себя безразлично-спокойной, в прокуратуре не было человека, который не задал бы мне вопроса: а что случилось? Горчаков же и Стас вели себя как близкие члены семьи у постели умирающего. Они увели меня в кабинет к Лешке, заварили чай, стали меня отпаивать и осторожненько расспрашивать. Получив исчерпывающую информацию, Горчаков позвонил Андрею, сказал ему, что тот – чудовище и что из-за него я развожусь с мужем, в общем, напугал бедного Синцова до полусмерти, и тот пообещал срочно приехать.
К тому моменту, когда Синцов явился в прокуратуру, новость о моем уходе от мужа обсуждали уже повсеместно. Все были предупреждены: если мой муж появится в конторе, сведения о моем местонахождении ему не сдавать и вообще постараться меня эвакуировать незаметно для него. Это, конечно, была идея Горчакова; это в его духе, он любитель разрабатывать и проводить войсковые операции.
Войдя в кабинет Горчакова, Андрей остановился у порога, виновато глядя на меня, и проникновенно сказал:
– Маша, прости меня, пожалуйста! Я полный идиот, я ведь знал твоего мужа, но не подумал, что у тебя могут быть такие неприятности! Ну прости!
– Ладно, Андрюша, это все мои проблемы, ты-то тут ни при чем.
– Но это же все из-за меня?
– Да нет, не из-за тебя, не это, так другое бы случилось.
– Чем я могу тебе помочь? Хочешь, я пойду к твоему мужу и все ему объясню?
– Нет уж, вот этого не надо. Он все равно тебе не поверит, только подеретесь еще. И вообще, давайте сменим тему. Как сказала моя одноклассница Шнайдер, когда обсуждали контрольную по физике: «Хватит говорить о противном, давайте поговорим о чем-нибудь приятном: у кого есть глисты?»
Все вежливо посмеялись, но лица оставались напряженными.
– Ну что, ребята, за время вашего отсутствия тут произошли эпохальные события, – сказал Лешка. – В пятницу у меня аттестация на должность начальника отдела по надзору за милицией.
Как говорится, немая сцена.
– Ну, Леша, поздравляю! – наконец сказала я. – Я за тебя очень рада, хотя, скажу откровенно, мне будет тебя не хватать.
– Да ладно, я же не на Камчатку уезжаю, а всего лишь в аппарат перехожу. А знаете, почему я согласился? Потому что буду теперь на равных с этой гнидой Недвораевой; представляете, она идет по коридору в городской и здоровается со мной, а я отворачиваюсь и мимо прохожу!
– Боже, ну и детский сад! – поразилась я. – А кстати, что за пожар такой с твоим назначением? Еще в пятницу все было тихо, а должность начальника милицейского отдела пустует уже полгода, и никому это глаза не мозолило.
– Не знаю, в пятницу действительно ничто не предвещало. А в понедельник в три часа меня вызвали к Асташину, сказали, что мне надо расти, пообещали звезду еще одну на погоны и велели к утру среды представить аттестацию. Шеф, рыдая, написал, вчера отвезли. Ну, если подходить объективно, расти мне действительно надо, что ж, я так и сдохну в следственном ярме?
– Ну что ты, пусть лучше мы тут сдохнем. Тем более что твои дела, судя по всему, приму именно я.
– Да, кстати, насчет дел, – присоединился ко мне Синцов. – Я надеюсь, Леша, ты помнишь, что у тебя есть определенные обязательства?
– Помню, помню. Думаешь, мне самому не жалко эти дела отдавать, выстраданные? Давайте тогда сразу и обсудим, кто будет работать. Андрей, сразу предупреждаю: Машке я верю, как себе. Но ей одной будет туговато, поэтому пусть с ней вместе работает Стас. Преступными связями он пока еще не оброс, надеюсь, что информацию ему сливать некому. Так что вводи их в курс дела. Говорить можно все.