Танцы с ментами

Она подняла и развернула ко мне ладонь покойника, заскорузлую ладонь с въевшейся грязью, с нестрижеными ногтями.

– Сними рубашку, – попросила я. Наташа кивнула. Расстегнув на трупе рубашку, она вытащила из рукава его руку, и я позвала криминалиста, чтобы тот сфотографировал обнажившуюся на плече татуировку: собор с тремя куполами. На груди справа был вытатуирован хитрый черт.

Я подозвала оперативника – того самого парня в джинсах и черной футболке. Показав ему татуировку, спросила, что он думает по этому поводу.

– Вор, – быстро ответил опер, – три ходки. Небось еще и шарики в половой член вшиты?

Наташа, спустив с трупа трусы, кивнула.

– Правильно, – подытожила я. – Вы когда-нибудь видели нового русского вора?

– Да, – почесал в затылке оперативник. – Что-то не то.

– Одна радость, – утешила я его, – что он судим: если сейчас его «откатаем», к вечеру будете знать его полные данные. Если только он в Питере судим.

Эксперт-криминалист уже копошился в своем хозяйстве, готовя валик и черную краску для дактилоскопирования трупа, а я подошла к Стасу сказать, чтобы он отметил в протоколе факт получения отпечатков рук трупа в ходе наружного осмотра. Оставшись довольной качеством протокола, я спросила Стаса, что он думает по поводу увиденного.

– Ряженый, – легко сказал Стас.

– То есть?

– Такое впечатление, что какого-то гопника приодели как для карнавала. Причем тот, кто переодевал, или он сам – если это была его идея – понимал, что разглядывать и раздевать его не будут и вряд ли ему придется говорить, иначе состояние полости рта выдало бы его в первую же минуту.

– Стас, да ты в корень смотришь. Блестяще!

– Да ничего блестящего, – грустно продолжил Стас, – поскольку я не понимаю, кому и зачем это понадобилось.

– Да, интересно, – сказала я. – Но, к счастью или нет, теперь это уже не наши проблемы, поскольку не наш район. Все, коллеги, если отстрелялись, поехали. Ребятки, а вам мой совет – поищите пульку, хоть ситом землю просейте, но найдите. Может быть, это будет единственная привязка.

– Мария Сергеевна, сейчас, одну секундочку, можно я поближе рассмотрю штанцмарку на входном отверстии, – попросил Стас, – а то я в протокол записал, а как она выглядит, не знаю.

– Да ради Бога, любуйся.

Стас подошел к трупу, и Наташа, не снявшая еще перчатки, повернула для него голову трупа, раздвинула на затылке волосы и показала след, образующийся при выстреле в упор. Я краем уха слышала, как она отвечает на вопросы Стаса о механизме образования этой метки – о том, что при условии прижатого к коже дульного среза пороховые газы ударяются о кость и, возвращаясь назад, приподнимают кожу вокруг раны…

Молодец стажер, порадовал меня: мало того, что мальчик старательный и глазастый, он еще и думает.

В главк мы вернулись около шести. Стажер за всю дорогу не проронил ни слова и, только выйдя из машины, спросил:

– Как бы потом узнать, чем дело кончилось?

Чувствовалось, что первое в его следственной практике убийство задело его за живое. Честно говоря, мне и самой было любопытно, поскольку ситуация казалась достаточно нестандартной, и я пообещала ему, что перед концом дежурства мы перезвоним в тот район и узнаем хотя бы, что за человек потерпевший.

– Ты помнишь, что ты записал в протокол про потеки крови?

– Помню, – быстро ответил Стас. – Потеков от входной раны нет, а от выходной имеется вертикальный потек вверх по лбу до границы волосяного покрова.

– Близко к тексту, – усмехнулась я. – А что это значит?

– Не знаю пока, – смущенно признался Стас.

– Учитывая, что одежда кровью не запачкана, похоже, что его там и убили; по крайней мере, следов, указывающих на транспортировку, мы не нашли. Судя по потеку крови, в момент убийства он стоял на краю собственной могилы. Ему выстрелили в затылок, он упал в яму и был закопан.

Честно говоря, я и сама заинтересовалась этой ситуацией. В девять вечера мы узнали, что наш потерпевший – Ткачук Валерий Порфирьевич, сорока лет, трижды судимый за кражи личного имущества, освободившийся после последней отсидки шесть лет назад, прописанный в доме семь по улице Чащина.

7

Синцов позвонил мне в главк, в комнату дежурного следователя, сообщил, что взял билеты на «Стрелу», и мы договорились встретиться в полдвенадцатого на вокзале. Я прибыла за десять минут до назначенного времени, конвоируемая мрачным мужем, который был недоволен, во-первых, тем, что я дезертирую от домашнего хозяйства в командировку, во-вторых, что я еду с мужчиной, в-третьих, что ему приходится провожать меня и возвращаться домой в такое позднее время, – все это он высказал мне по дороге, и я уже поняла, что мне век за эту командировку не расплатиться.

У памятника Петру ждал Синцов, еще более мрачный, чем мой супруг. Он сквозь зубы поздоровался с нами, а может и не поздоровался, а так – буркнул что-то неразборчивое и пошел к поезду, даже не оборачиваясь и не заботясь, успеваем ли мы за ним. Я ничего не понимала, стала даже думать, что я опоздала, перепутав время.

В купе Синцов повесил куртку на плечики, вышел в коридор, не говоря ни слова, уставился в окно и не поворачивался до тех пор, пока поезд не отъехал от перрона. Только после этого вернулся в купе, как ни в чем не бывало улыбнулся мне, достал из сумки бутылку с «Фантой», подмигнул и весело спросил, не хочу ли я спрыснуть побег на волю.

– А я, между прочим, лихорадочно соображала, в чем я перед тобой провинилась, – тихо сказала я.

– Я же все-таки не по уши деревянный: специально прикинулся таким сундуком, чтобы твой муж не так тебя ревновал.

– Это ты со всеми мужьями так себя ведешь?

– Нет, просто про твоего я кое-что слышал, чай, в одной конторе работаем.

– Интересно, что ты слышал…

– Слышал, что он тебя держит в ежовых рукавицах, – улыбнулся Синцов. – Да не переживай ты так, просто я знаю, что он у тебя жутко ревнивый.

– Понятно, Горчаков сплетничает.

– Ну, примерно.

В купе мы были одни, и я спросила Синцова, не скупил ли он из оперативных соображений все места. Он успокоил меня тем, что в Бологом у нас наверняка появятся соседи, но не успели мы доехать до Бологого, как дверь с шумом отъехала, и на пороге возник двухметрового роста радостно улыбающийся усатый армянин. Громогласно нас поприветствовав, он стал метать на стол разнообразные деликатесы: вакуумные упаковки с семгой, апельсины и бананы, чипсы и банки с джином-тоником, а также импортное пиво, после чего пригласил нас разделить с ним трапезу, причем был весьма настойчив в приглашении. Я сразу категорически отказалась, но он прилип как банный лист:

– Девушка, ну хоть пивка выпейте! Я отказалась, а попутчик огорчился:

– Что, неужели пиво не любите?! Пиво хорошее!

Я ответила, что не сомневаюсь в качестве пива, но не пью пиво на ночь в поезде.

Тогда армянин вытащил из портфеля бутылку «Мартеля»:

– А коньячку? Я рассмеялась:

– Спасибо, коньяк тем более не буду.

– Ну вот, – расстроился попутчик. – Вы меня, наверное, алкоголиком считаете? Честно говоря, я и сам задумываюсь, не пора ли мне лечиться.

– А вы что, по утрам похмеляетесь?

– Нет, никогда, – серьезно ответил армянин.

– Ну и не волнуйтесь, – успокоила я его. – Пока не похмеляетесь, это не алкоголизм, а просто бытовое пьянство.

– А-а, – догадался попутчик, – вы, наверное, врач-нарколог, поэтому и пить отказываетесь.

– Точно, – подтвердила я, – у вас просто глаз-алмаз.

Синцов бесстрастно наблюдал за нашим диалогом.

– Ладно, – наконец сказал он нашему попутчику. – Вы тут устраивайтесь, не будем вас стеснять, мы пока в коридорчике подышим.

Мы с Андреем вышли в коридор и встали у окна, провожая взглядами мелькающие фонари.

– Где вещдок? – спросил он.

– При мне, – показала я висящую на плече сумку.

– А ведь ты права. Я действительно купил все четыре места.