Страница 89 из 95
После отъезда Юрия Петровича бабушка стала свободнее говорить с Марьей Акимовной и братом Афанасием. Они постоянно твердили друг другу успокоительным тоном, что, может быть, к лучшему, что брат Аркадий скончался до восстания. Что бы с ним было теперь, если бы он остался жив? Говорили, что Николай Бестужев на допросе, когда перечислял сенаторов, которые действовали заодно с восставшими, сказал, что покойный сенатор Столыпин, по словам Рылеева, одобрял намерения членов Северного тайного общества и, верно бы, действовал в решительный момент вместе с ними. Но Аркадия Алексеевича уже не было в живых. Зато с большой тревогой приходилось следить за судьбой его тестя Мордвинова и преданного друга Сперанского. Удастся ли им оправдаться?
Упорно шли слухи, что их обоих готовились ввести в состав нового правительства. Рылеев был в наилучших отношениях с покойным Аркадием Алексеевичем и с Мордвиновым.
Недаром ведь Мордвинов взял Рылеева на службу в Российско-американскую компанию!
Однажды Миша услыхал такой разговор между бабушкой и Афанасием Алексеевичем.
Бабушка говорила:
— Николай Семенович — человек прогрессивный и гуманный, вот его и обвели!
На это умозаключение Афанасий Алексеевич улыбнулся и спросил:
— Обвели? А Сперанского тоже обвели? А полтораста офицеров, лучших передовых людей, а тысячи солдат, их тоже обвели?
Говорили об арестах знакомых. Имя Пестеля повторялось неоднократно, а ведь Пестель был другом брата Дмитрия Алексеевича, который отзывался о нем как о будущем государственном деятеле. Дмитрий с ним сдружился, будучи на юге в 1820 году, проводил с ним в беседах целые часы и очень ценил его выдающийся государственный ум и блестящее образование.
Говорили об аресте Грибоедова.
Вскоре после Нового года пришла страшная весть: застрелился брат бабушки, Дмитрий Алексеевич Столыпин, блестящий военный генерал. Застрелился он в своем кабинете, в имении Середниково. Шли слухи, что он это сделал, ожидая ареста по делу 14 декабря, после того как был взят его лучший друг Фонвизин, в тот самый день, когда через Москву провозили в Петербург арестованного Пестеля и других членов общества.
Смерть Дмитрия Алексеевича потрясла окружающих: молодой генерал-майор, кавалер многих орденов, подающий блестящие надежды, талантливый ученый!..
Его похоронили с воинскими почестями. Впрочем, смерть его была загадочной и преждевременной: он умер тридцати восьми лет!
Бабушка плакала целые дни. Афанасий Алексеевич был ошеломлен этим событием и, сжав губы, сурово хмурился. Однажды он сказал сестре:
— Вполне возможно, что Дмитрий решился на этот шаг, узнав об аресте Пестеля и Фонвизина. Увы, Пестеля, его друга, считают одним из главарей восстания! Дмитрий, как человек умный и предусмотрительный, представил себе печальную участь и положение семьи в случае его ареста. Каков бы ни был характер нового государя, вряд ли он будет милостив к участникам публичного восстания на площади! Если же новый царь окажется характера крутого, вряд ли он помилует зачинателей, будь они даже семи пядей во лбу. Самоубийство брата Дмитрия можно теперь толковать по-разному, если он вовремя уничтожил документы, которые его могли выдать. Неплохо было бы говорить, что Дмитрий был неизлечимо болен и потому ускорил свой конец…
Новости о петербургском восстании доходили до тарханских крестьян. Они оживленно и сочувственно говорили о событиях 14 декабря. Вспоминали имя Пугачева и повторяли слышанные от стариков рассказы. Крестьяне собирались друг у друга, вели разговоры о воле, которую им готовили декабристы, жалели о том, что восстание не удалось. Много раз повторяли рассказ о том, как старый слуга Рылеева Петр плакал, провожая его на Сенатскую площадь, а Рылеев его утешал.
«Как же мне не плакать! — говорил старик. — Знаю, что ты за народ идешь страдать!»
Разговоры шли самые разнообразные.
Никто ничего не знал наверное об арестованных, скрытых тьмой и плесенью сурового равелина, но все понимали, что участь их будет ужасной.
В Тарханах постоянно вспоминали, что Елизавета Ивановна Горсткина тоскует и убивается. О молодом Горсткине говорили, что он человек вольнолюбивый и пользовался симпатией не только своих родных, но и всех образованных и свободомыслящих людей, с которыми общался, и крестьяне тоже уважали его. Надеялись, что молодых Людей с блестящими способностями непременно должны освободить!
Наступила весна, и никто ни о чем другом говорить не мог — так волновала всех судьба участников восстания. Рассказывали, что в Пензенской губернии появилось много листков, в которых высказывались «крамольные» мысли, говорилось, что необходимо свергнуть царя, незаконно захватившего власть и нелюбезного народу. Говорилось, что, если бы только крестьяне знали о том, что готовится восстание, они тотчас же присоединились бы к восставшим на Сенатской площади и пошли бы за войском Пестеля так же, как они присоединялись в свое время к отрядам Пугачева, и что победа была бы непременно на стороне крестьян.
Пензенские власти всполошились, и, желая «водворить порядок», пензенский губернатор разослал во все уезды чиновников, которых облек самыми широкими полномочиями в «отношении лиц, которые распространяли слухи о воле».
Повсеместно начались аресты.
В мае в Пензу был прислан флигель-адъютант полковник барон Строганов, который должен был следить за всеми донесениями по этому вопросу и наблюдать за «Искоренением свободомыслия» в народе.
В помощь охранному отделению была привлечена церковь. По всей России, по всем губерниям, уездам и волостям были разосланы инструкции священникам: им предлагали установить слежку за образом мыслей своих прихожан.
Тарханский священник тоже получил секретное предписание и, предполагая, что в Арсеньевой он найдет себе верную союзницу, пришел поделиться с ней новостью.
Вот точный текст этого «предписания»:
«Препровождаемый при сем экземпляр с высочайшего его императорского величества манифеста в 12-й день мая состоявшийся, благоволите в каждое воскресенье и в каждый праздничный день оный читать в церкви в течение шести месяцев внятно и вразумительно, дабы каждый вразумился. О разглашениях ложных слухов или толков, коль скоро вы заметите, тотчас о нем известите… (указанная в тексте фамилия, неразборчиво написанная, не сохранилась для потомков, но была известна священнику), который имеет долг взять под стражу и представить суду для поступления с ним по всей строгости закона».
За неделю тарханские крестьяне были оповещены о том, что им полагается в назначенное воскресенье присутствовать в церкви, чтобы выслушать новый царский указ. Были оповещены и крестьяне Дерябихи, Опалихи, Подсота и Новоселок, потому что там еще не было своих церквей и все они ходили в домовую церковь Арсеньевой. Все не уместились в церкви, и многие остались на ступеньках, ведущих к главному входу.
После службы велено было вести себя благопристойно; как только раздавался тишайший шепот, то нарушителя тишины останавливали.
Крестьянам был трижды прочитан строгий царский указ. Люди не смели задавать никаких вопросов и в молчании разбрелись по домам.
Однако это не значило, что они согласились с царским указом, нет, это значило, что они решили быть осторожнее и держаться подальше от строгих глаз начальства.
В церкви, во время чтения царского указа, присутствовала Арсеньева с внуком, Марья Акимовна Шан-Гирей с мужем, мосье Капе и другие учителя, управляющий Абрам Филиппович, Андрей и Дарья.
Мише очень хотелось поговорить со своими друзьями-крестьянами, но так сурово охраняли каждый его шаг, что ему не удавалось побеседовать ни с кем.
Летом пришла страшная весть о казни декабристов. Сердце каждого мыслящего человека содрогнулось. С ужасом говорили о невозвратимой потере для России: лучшие сыны ее были повешены или отправлены на каторгу.
Бабушка зато ликовала, что Мордвинов и Сперанский остались у власти, и тотчас же написала пространное письмо Генриетте Александровне, жене Мордвинова, напоминая ей о своем родстве.