Страница 3 из 31
— Сочтемся, — заверил я. — Мне — поцелуй, Шурику — «спасибо» и улыбку. Мы люди не жадные и не гордые. Алина наклонилась и поцеловала меня в щеку. Я покраснел.
— Аванс? — смущенно пробормотал я.
— Нет. Это за спасение утопающих летчиц.
Я встал.
— Ну ладно. Закусывай. Отдыхай. А я пойду проверю удочки. Авось успею до возвращения Шурика на уху наловить. Хочешь ухи?
Алина кивнула, жуя тушенку с черствым хлебом. На одной удочке не было ничего — на ней я не успел сменить червяка, пока объяснялся с болтливыми лисами и воронами. На другой — оказались мои джинсы. Еще на четырех удочках дожидались меня здоровенные караси. Я зачерпнул воды в ведро, собрал в него карасей, сменил червей на удочках, выжал и натянул мокрые джинсы. Солнце уже карабкалось в зенит. Дело двигалось к обеду.
«Что-то долго нет Шурика», — подумал я, развалившись на травке и подставляя живот солнцу.
— Ой-ой-ой! — пропищал кто-то возле уха. — Ты меня раздавишь!
Я вскочил и оторопело осмотрелся. Никого!
— Что за чертовщина! — выругался я. — Покажется же!..
— Ничего подобного, — заявил все тот же писклявый голос. — Я тебе не показался.
В траве кто-то зашевелился. Я присмотрелся и ахнул. Там копошился гномик! Самый настоящий! Сантиметров пятнадцать ростом, с длинной бородой, в полосатой вязаной шапочке с кисточкой на макушке.
— Смотреть надо, куда ложишься! — бурчал он, выпутываясь из зарослей травы. — Ты, что ли, Владимир Перепелкин?
У меня отвисла челюсть.
— Н-ну я, — промямлил я с трудом.
— Твой дружок на синем «Жигуленке» сегодня не приедет. — Гном выбрался из травы на песок. — И завтра тоже, — добавил он и пошел к ближайшим кустам.
— Эй! — крикнул я, когда гном чуть было не скрылся в кустах. — С чего ты взял, что Шурик не приедет?
Гном остановился и ответил:
— Он выпал из Зоны.
— Из чего выпал?
— Из Зоны. Впрочем, если желаешь увидеть его, иди быстрее на тридцать первый километр. Может, застанешь его там.
— А где это: тридцать первый километр?
Гномик не ответил. Он уже исчез в кустах.
Минуты две я соображал: показалось или не показалось. Попытался посоветоваться со вторым «я», но оно, как всегда в таких случаях, ретировалось. Ничего не оставалось делать, как пойти посоветоваться с Алиной.
Алину я нашел сидящей у входа в палатку в. легком шоковом состоянии. А если проще: она обалдело уставилась на меня, чего-то явно не понимая. В палатке и на прилегающей к ней территории она успела навести порядок.
— Что случилось? — выпалил я. — Снова Змей Горыныч?
— Нет. — ответила она шепотом. — Сорока.
— Что, сорока?
— Она разговаривает.
— Только-то и всего?!
Алина беспомощно посмотрела на меня.
— Ты меня не понял, — произнесла она неуверенно. — Я сказала, что она разговаривает.
Я сел рядом с Алиной и обнял ее за плечи. Она дрожала.
— Успокойся, — приказал я как можно увереннее. — Здесь разговаривают все, кому не лень: лисы, вороны, гномы и прочие.
— Гномы? — переспросила она тихо.
— Гномы, — подтвердил я.
— Про гномов ты мне не рассказывал.
— С одним из них я познакомился только что.
— А!..
— Где твоя говорящая сорока? Улетела?
— Нет, вон — на ветке.
Я поднял глаза. На нижней ветке березы сидела самая обыкновенная сорока, с любопытством таращась на нас. Созерцание нашей растерянности явно доставляло ей удовольствие.
— Эй! — крикнул я довольно-таки невежливо. — Ты, что ли, тут говорящая?
— Да, я — говор-р-рящая сор-р-рока, — протрещала она.
— Чего тебе?
— Пр-р-риказ! Я пр-р-рочитала пр-р-риказ!
— Чего-чего? — прорычал я. — Чей приказ? Повтор-р-ри! Не р-р расслышал.
Пр-роще пр-р-ростого! — застрекотала сорока. — Пр-р роще пр-р-ростого! Пр-р-риказ Р-р-распр-р-ремудр-р рой. Всем людям, пр-р-ребывающим в прр-ределах Зоны, пр-редписано добр-р-ровольно пр-р-рибыть во двор-р-ец. Пр-ротив упр-р-рямых пр-р-редусмотрено пр-р-рименение пр-ринудительных мер-р-р.
— Чего-чего? — спросил я с угрозой. — Каких еще мер?!
— Пр-р-ринудительных, — повторила сорока, взлетев. — Тр-р-ри часа на р-р-размышления. Пр-р-ривет! — Она скрылись за деревьями.
— Так. проговорил я. — Это уже интересно. Тебе она то- же самое говорила?
— Да, — ответила Алина тихо и испуганно. — Так, — повторил я.
— Я боюсь, — прошептала Алина. — Чего?
— Ну… всего этого. А может, мы оба сошли с ума?
— Оба? Ну уж нет! Так не бывает. Любой из нас в отдельности — пожалуйста, но — оба!..
— Давай уйдем отсюда, — предложила девушка.
— Давай, — согласился я. — Тем более, что Шурик не появится. Если верить гному, он не то вывалился, не то выпал зоны, в которой мы имеем счастье «пр-р-ребывать».
— Как выпал? — удивилась Алина.
— А вот мы пойдем сейчас и посмотрим, как это ему удалось.
— Куда пойдем? — На тридцать первый километр. Он, говорят, там.
— А где это? — А черт его знает! Выйдем на шоссе, там видно будет, собирайся.
Алина заставила меня отвернуться и быстро переоделась в свой бело-черно-импортный костюм. — Расческа есть? — спросила она.
— Есть, — ответил я смущенно, — только она, понимаешь, не первой молодости и свежести. — Ладно уж, давай, — вздохнула она.
Я протянул свою щербатую и забитую расческу. Алина пристроила мое зеркальце для бритья на крыше палатки и принялась расчесывать свои длинные вьющиеся волосы цвета красного дерева.
— Химия? — поинтересовался я, коснувшись ее локонов.
— Сам ты — химия, — обиделась девушка. — Я не делаю завивку, у меня свои такие.
— А красишь «Татьяной» или «Рубином»?
Алина повернулась и с любопытством посмотрела на меня.
— Смотри-ка, разбирается! — произнесла она с легкой иронией и добавила: — Я не крашусь. Я мою волосы оттеночным шампунем «Татьяна». Брови не выщипываю, ресницы и челюсти — свои. Не замужем. Еще вопросы будут?
— Нет, — буркнул я уязвленно.
С собой я взял охотничий нож, моток лески, пакетик крючков и грузил, деньги, документы, носовой платок, авторучку и блокнот. Больше в карманы джинсов ничего не вошло. С сожалением повертел в руках начатую бутылку «Белого аиста», заткнул ее пробкой, скрученной из газеты, и спрятал в дальнем углу палатки.
«Что же делать с рыбой? — соображал я. — Засолить, а потом повесить вялиться?»
Я направился на берег за ведром с уловом. Там я быстро убедился, что вопрос о рыбе отпал — у пустого ведра облизывалась лиса. Мне ничего не оставалось, как смотать удочки во всех смыслах.
— Готова? — спросил я Алину, вернувшись к палатке. Она кивнула.
Я застегнул палатку и приколол грозную записку: «Находится под охраной Распремудрой. Всякий прикоснувшийся подлежит наказанию посредством сжирания Змеями Горынычами о трех, шести и т. д. головах, либо прочими птеродактилями, людоедами и иродами по усмотрению автора записки.
Вовчик Перепелкин.
Постскриптум. Шурик, не путайся — это не про тебя. Если разойдемся в дороге, знай: меня похитила прекрасная кареокая фея. При случае познакомлю. Привет родным и близким. (Жене — ни слова!) Не доверяй говорящим лисам — они воруют чужую рыбу. Не пей сырую воду. Сморкайся в платочек. Заначку начал, но тебе оставил».
Алина прочла записку и фыркнула:
— И вовсе не умно!
— Зато жутко страшно, — заявил я.
Солнце прилипло к зениту. Ветра не было. Трещали кузнечики. В лесу чирикали, каркали, кричали и пели птицы… Делали они это, как и обычно, по-своему, по-птичьи. Ни одна из них даже не пыталась запеть человечьим голосом. Неотвязно вертелась мысль: не было никаких говорящих тварей, не было Змея Горыныча и затонувшего «Яка» — все показалось. Хотелось лечь на травку и сладко вздремнуть под теплыми и ласковыми лучами солнца.
Я вздохнул и взглянул на часы. Под стеклом перекатывалась вода, секундная стрелка не двигалась.
— Идем? — спросила Алина.
— Идем, — сказал я.