Террор гладиатора

Иван тоже выпил водку залпом, поморщился и ответил, усмехаясь:

– Есть, Крестный, своя поговорка. Тебе скажу, что засела она в меня еще со школьных времен, подцепил в какой-то книге. Вроде бы, в Древнем Риме так говаривали: «Fortuna non penis, in manus non retiba!».

– Ну-ка, ну-ка, Ваня, по-русски как будет? Извини старика, подзабыл я все языки, на которых когда-то говорил, а уж латыни-то и не знал никогда.

– Не знаю, как точно будет, но для себя я так ее всегда переводил: «Судьба не хуй, в руки не возьмешь». И знаешь, Крестный, чем дальше, тем больше убеждаюсь, что не дураки были древние римляне.

Крестный рассмеялся, откинувшись на кресле и дурашливо отмахиваясь от Ивана руками.

– Ох, Ваня, не смейся над стариком. Как ты сказал? Фортуна нон пенис... Ну, чудаки были твои древние римляне. Ну, чудаки...

Крестный вдруг перестал смеяться и посмотрел на Ивана внимательно и серьезно.

– Только ошиблись они, Ваня. И ты ошибся, когда им поверил. Зачем мне моего лентяя в руки-то брать, когда он уже не годен ни на что? А вот судьбу я еще в руках подержу. Подержу, пока не выдою из нее все, что мне от нее нужно. И ты, Ваня, сделаешь то же самое, вопреки своей пословице. Если ты против, скажи сразу. Я не буду продолжать, и мы оба забудем об этом разговоре.

Иван не встал, не ушел, не сказал «Нет». Он промолчал, соглашаясь, фактически, на предложение Крестного. Иван знал заранее, что за словами Крестного стоит сама Смерть, вестником которой будет он, Иван Марьев. И сразу потянуло запахом промокшего на дожде чеченского редколесья, стукнул в ноздри смрад гниющего человеческого мяса и приторный запах свежей крови, а вслед за этим все перекрыла вонь чеченского дерьма, в котором он сидел, прикованный цепями к столбам в выгребной яме сортира за попытку убежать из рабства. Он тогда пережил свою смерть, и с тех пор остро и болезненно чувствовал ее близость, ее дыхание. И когда Крестный предлагал ему какую-нибудь работу, Иван всегда предчувствовал близкое опьянение от чувственной близости со смертью, потому, что Крестный никогда не предлагал работы, которая не подразумевала бы чьей-то смерти. И смерти Ивана, в том числе, если он не справится.

Иван молчал.

– Ну? – спросил Крестный.

Иван молча и медленно кивнул.

– Я знал это, – сказал Крестный очень серьезно, без тени какого-нибудь ерничества. – Я не мог в тебе ошибиться, Иван.

Иван даже поморщился, так его резануло это «Иван» из уст Крестного, который его иначе, чем «Ваня», никогда не называл. Ну, иногда еще – «сынок»... Крестный явно нагружал его важностью момента и ответственностью за принятое только что Иваном решение.

– Продолжаем разговор, – вернулся к привычной шутовской манере Крестный. – Знаешь, где судьба наша с тобой прописана? Не знаешь... А скажи мне тогда, где еще в России живут на небольшом клочке российской земли не меньше десятка народностей, каждая из которых мечтает стать нацией, достойной самостоятельного государства? И не только мечтает... Есть среди них и такие народы, которые считают величайшей несправедливостью отсутствие собственной полноправной государственности. Тем более, что было, было когда-то и у них свое государство, сильное, на равных разговаривавшее с Россией. И если вокруг него костеришко разжечь, взорвется, помяни мое слово – взорвется. А если уж Казань взорвется – вся Волга запылает. И если когда-то Разин по ней плоты с виселицами пускал, то теперь из трупов придется плоты сбивать. Хочешь быть волжским плотогоном, Ваня? А впрочем, что ж я спрашиваю, ведь ты согласился уже...

...Вот и река. Какая, впрочем, река – речушка. Инсар, что ли, или что-то в этом роде. Главное, что за ней – железная дорога. Иван уже заметил товарный состав, идущий к северу, именно в том направлении, которое его интересовало. Идти вдоль реки до железнодорожного моста – это еще километров двадцать. Гораздо проще переправиться через реку прямо здесь и сесть на любой попутный поезд, не теряя дорогого уже времени.

Иван не рассчитывал найти лодку. Не такие это населенные места, даром, что находится он сейчас в самом центре России.

Пройдя с полкилометра по берегу, заросшему кустами орешника, и поднимая в воздух целые полчища злых как волки комаров, Иван отыскал, наконец, то, что нужно. У самой воды лежало сваленное ветром сухое дерево. Поработав минут пять ножом, он полностью освободил его от цепкой вьющейся травы, и, хотя и с трудом, но без особых проблем, столкнул в воду. Иван срубил молодую березку, сделал из нее довольно крепкий шест, метра два длиной и, оседлав ствол дерева, оттолкнулся от берега.

Речушка оказалась на удивление глубокой, в метре от берега он уже не мог достать своим шестом дна. Но настойчивое, хоть и медленное течение потянуло его на середину реки, ширина которой была всего-то метров пятнадцать-двадцать, и вскоре Иван плыл по серо-стальной в рассветном мареве спокойной поверхности воды, ровная гладь которой нарушалась всплесками проснувшейся уже и голодной с утра рыбы. Судя по тому, что круги от этих всплесков на воде расходились то и дело справа и слева от Ивана, утренний клев сегодня обещал быть неплохим.

Впрочем, Иван не был рыбаком, так же, как не был он и охотником. В рыбалке его раздражала глупость рыбы, которую он воспринимал как какого-то соперника, противника, которого надо обязательно победить. А Иван не мог бороться против глупого противника. Это было просто скучно. Так же скучно, как убивать зверей, лишенных возможности ответить Ивану такой же смертельной опасностью, какую он представлял для них. Иван с оружием в руках был уже не охотником, он был убийцей, никогда не делающем промахов. Можно было бы, конечно, ходить на охоту и без оружия – на кабана, например, или на медведя.

«Но это уже не охота, – усмехнулся Иван. – Это что-то другое, для чего и названия нет...»

Придумывать название для такого экзотического занятия у Ивана не было ни желания, ни времени. Понемногу подгребая своим шестом, он перебрался вплотную к противоположному берегу, оказавшемуся несколько более пологим. Река даже намыла вдоль него небольшой узенький песчаный пляж. Оттолкнув от берега свой «плот» почти на середину реки и пустив вслед за ним березовый шест, Иван поспешил от реки к железнодорожной линии.

Проблемы – как остановить железнодорожный состав, – для Ивана не существовало. Наскоро разбросав из под одного рельса щебень, и очень грубо придав своему подкопу отдаленное сходство с промоиной, Иван выбрал в сухостое две длинных ветки и воткнул их крест-накрест над рельсами в насыпь над тем местом, где сделал подкоп. Оставляют ли такие знаки путевые обходчики, он не знал, но рассчитывал, что это привлечет внимание машиниста поезда как знак опасности. Потом подумал, что этого, пожалуй, будет недостаточно. И устроил на рельсах небольшой завал из молодых березок и осин. Издалека выглядело довольно внушительно, хотя и мало походило на знак предупреждения об опасности.

Затем Иван прошел метров двести в южном направлении, спустился с насыпи, спрятался в кустах и закурил в ожидании состава.

Он выкурил ровно три сигареты, и когда растирал в руках окурок последней, до него донесся сначала равномерный отдаленный стук, который мог исходить только от движущегося железнодорожного состава, а затем и резкий, несколько раз повторившийся гудок тепловоза. Иван приготовился. Состав явно замедлял ход, озадаченные ивановым завалом машинисты пытались рассмотреть, что это за баррикада такая стоит на рельсах. Иван видел, когда тепловоз медленно прополз мимо него, как напряженно всматривается вперед человек в кабине машиниста.

Состав так и не остановился. Но вперед он двигался уже еле-еле. Иван со своего наблюдательного пункта видел, что из тепловоза метров за тридцать до завала выпрыгнул один из машинистов и пробежал, обгоняя состав, вперед. Убедившись, вероятно, что ничего опасного там нет, он махнул рукой и побежал обратно. Состав начал набирать ход. Подождав, пока мимо него пройдет примерно две трети вагонов, Иван выскочил из кустов, в несколько длинных прыжков достиг состава и, ухватившись за торчащую в сторону лесенку, без особого труда забрался на заднюю площадку одного из вагонов ближе к концу состава. Никто его, вроде бы, не заметил. А если и заметил, то – мало ли кто в России по вагонам шныряет со своим личным интересом...