Человек из машины

Снег утих, и в свете фонарей на участке, лениво кружился в воздухе крупными пушистыми хлопьями. Виктор поднял воротник и, загребая валенками, неспеша направился к воротам. Когда он преодолел уже половину пути, фонари на соседнем участке погасли. Хлопнула дверь.

«Он точен, как швейцарские часы».

Их сосед, живший в следующем доме, выходил курить ровно в четверть двенадцатого. Этот ритуал был нерушим, по крайней мере, Виктор не помнил, чтобы сосед хотя бы раз изменил своей привычке. При этом, прежде чем выйти на крыльцо, он гасил свои уличные фонари и выходил в темноте, так, что был виден лишь тусклый огонек его сигареты. Виктор всегда ломал над этим голову. Обычно, выходя ночью на улицу, люди включают свет. Странно. Окна в его доме тоже почти всегда темные. Интересно, кто он такой?

Снова завыли собаки. Кто-то закричал, и снова стало тихо. Убедившись, что у него на участке свет, по-прежнему, горит, Виктор дошел до ворот и запер их на висячий замок.

2

Автобус медленно тащился по темной заснеженной дороге, оставляя за обледенелыми стеклами расплывчатые огни деревенских фонарей. Натужно ревел изношенный двигатель. Виктор сидел у окна под одной из немногих работающих ламп и читал книгу. Лампа противно гудела. В автобусе почти никого не было — большая часть пассажиров вышла у ближайших поселков. Николино Болото было последней остановкой, и туда мало кто ехал.

Несмотря на строгую надпись над дверью «НА МАРШРУТЕ РАБОТАЕТ КОНТРОЛЛЕР», никто билетов не проверял, так что Виктор ехал совершенно бесплатно. Дергания и раскачивания салона убаюкивали, и он постоянно терял нить повествования в своей книге. Благо, это ничуть не сказывалось на ее читабельности. Наверное, когда Гарри Гаррисон писал свою «Крысу из нержавеющей стали», он имел ввиду именно такого, наполовину спящего, читателя, который в любой момент может проснуться и продолжить чтение с любого места.

Где-то в салоне заиграл мобильник. Виктор поднял глаза, оторвавшись от описания сцены, в которой Джим ди Гриз легко и непринужденно грабил самый неприступный банк на планете и увидел, как девушка лет семнадцати роется в сумке. На ней была длинная немного потертая дубленка, на усталом лице ярко выделялись пухлые густо накрашенные губы.

— Алло? — сказала она.

Виктор вернулся к своей книге. Мотор заревел, когда автобус начал взбираться на гору, и, на несколько минут, его рев заглушил все остальные звуки.

— Не плачь, поняла? — сказала девушка. — Успокойся! Что он сказал?

Тон ее был резкий, почти грубый и, одновременно, встревоженный. Виктор снова поднял глаза.

— Сиди дома, хорошо? Я приду через двадцать минут.

Кто-то кашлянул.

— Ты будешь дома?

Она подобрала ноги в маленьких грязных сапогах.

— Нет, не звони. Жди меня. Ты поняла?

Девушка выслушала ответ и выключила телефон. Сжав его в руке, она стала смотреть в замерзшее окно. Виктор снова уставился в книгу.

Только что на его глазах разыгралась одна из больших трагедий меленьких поселков. Скорее всего, она говорила с подругой. Виктору девушка понравилась: несмотря на свой возраст и грубоватую манеру говорить, она излучала силу и заботу. Оставалось только порадоваться за ее подругу — она в надежных руках. Наверняка, они живут в военной части, расположенной в одной остановке от Николина Болота. А в таких местах жизнь совсем другая, совершенно не похожая на жизнь большого города. Там все иначе, все на виду, и неурядицы, маленькие по меркам московского жителя, там вырастают до настоящих трагедий.

Виктор оказался прав: девушка сошла у военной части, как и почти все пассажиры. Остались только двое: мужик в старой черной куртке (он спал, привалившись к окну) и женщина лет пятидесяти в сером пальто и мохнатом шарфе (она сидела, повернувшись к проходу, а между ног у нее стояли две большие сумки).

Огоньки снаружи исчезли, и теперь автобус двигался в полной темноте, с обеих сторон окруженный густым, полным топей лесом, частью которого и было Николино Болото.

На остановке горел единственный уцелевший фонарь, а дальше в стороне, метрах в двухстах виднелось зыбкое мерцание огней на «деревенской» улице. «Хорошо хоть снег не идет», — подумал Виктор, выходя из автобуса, и двинулся вперед, скользя и проваливаясь в глубокий снег.

Он миновал узкий мост через речку, названия которой за три года жизни в поселке так и не узнал. Вода в ней была стоячая и всегда рано покрывалась льдом на радость местным рыбакам. Только что там можно было поймать? После моста начался длинный подъем. Виктор прошел мимо старой церкви (говорят, она недавно открылась) и продуктового магазина. Идти было трудно: ноги все время скользили на льду, присыпанном пушистой снежной периной. Где-то впереди залаяла собака, а потом стала выть, протяжно и басовито.

Одолев подъем, Виктор почувствовал себя полностью выдохшимся. Вот оно — сказывается сидячий образ жизни. Он остановился, чтобы перевести дух и оглянулся назад. Никого. Наверное, те двое из автобуса свернули у магазина. Он постоял еще минуту, тревожно всматриваясь в неподвижную, немного разбавленную призрачным светом темноту впереди, и решительно пошел вперед.

Снег мягко скрипел под ногами, а вокруг разливалась тишина, полная и густая, как сироп. Ни одного звука не пробивалось сквозь ее глухую завесу. Только шаги нарушали молчание. Хрруп-хрруп. Добравшись до первого фонаря, Виктор остановился. Его тень, размытая и какая-то бесплотная в лужице желтого света горбилась в колеях, оставленных машинами. «Деревенская» улица, по которой он проезжал сотню раз и, казалось, знал на ней в лицо каждый камешек уходила вперед: темная, чужая, пугающая. Вот береза у дороги, похожая на рыбий скелет, с торчащими в стороны корявыми ветвями-ребрами, присыпанными снегом. Видел ли он ее раньше? Виктор не помнил. Снова завыла собака.

— Жутковато, — произнес он вслух, надеясь, что звук собственного голоса подействует ободряюще. Получилось наоборот: в гнетущей мертвой тишине он звучал слабо и даже испуганно. Виктор сжал губы.

Дома вдоль дороги были погружены в темноту. Где-то слева от него мучительно заскрипела дверь, будто петли, на которых она поворачивалась, не смазывали лет сто. Вслед за скрипом раздался звук, от которого у Виктора екнуло сердце — громкий и отчетливый, что-то среднее между рычанием и звуком, который издает человек, пытаясь прочистить горло. Глухо стукнуло, и снова стало тихо.

«Что бы это могло быть? Человек? Странный голос, как из бочки. Дурное какое-то место: ни движения, ни огней в домах. Почему они все сидят без света? Что же они делают там, за окнами?».

Глаза уловили движение. В конце улицы, как раз под последним фонарем, появилась человеческая фигура. Виктор уже готов был вздохнуть от облегчения, когда заметил странные пропорции, которыми она обладала. «Что за жуть такая?». Ноги у незнакомца были необычно длинными и тонкими, а руки, наоборот, короткие и большая круглая голова. «Настоящий урод!» Виктор почувствовал, как по спине побежали мурашки.

Человек остановился у самого столба, на котором висел фонарь и застыл. Хотя лица его не было видно, Виктор мог поспорить, что он приглядывается. Рассматривает припозднившегося пешехода. И это ему совсем не понравилось. «Что это он нацепил себе на шею? Шарф? Но почему он развивается в ОБЕ стороны? И ветра нет». Виктор замедлил шаг. «Нет. Это не шарф. Не может быть шарф. Скорее похоже на крылья, как у стрекозы или… щупальца». Хрруп-хрруп. «Почему он не уходит? Почему стоит?».

Из темноты показалось еще одно существо. Оно вошло в конус света и остановилось рядом с ужасной долговязой фигурой.

«Всего лишь собака. Огромная какая».

Теперь уже двое стояли под фонарем и смотрели на Виктора. Помимо явного уродства человека и размеров собаки, было что-то еще. Непонятное, неуловимое, но пугающее так, что дрожат руки в карманах. Что-то не то. Ужасно, просто совершенно неправильное.