Антитело

— Мы стоим в болоте, — сказала она. — Дальше нельзя.

— Настя, какое болото? — вмешалась Лиза.

Глеб повернулся к Насте и выговорил глухо:

— Морок.

— Боже мой, — прошептала Лиза.

— В болото должен впадать ручей, — сказала Аленка и снова дернула девушку за руку. — Ты его видишь?

— Кажется, я слышу. Там.

Настя показала рукой в сторону.

— Тогда веди нас к нему. Мы должны идти вдоль болота. Давайте держаться за руки.

Они взялись друг за друга и цепочкой пошли вдоль угрюмой черно-зеленой топи.

Звон ручейка становился громче, с болота рваными бледными рукавами медленно полз туман. Но Настя не видела его, она шла вперед, как поводырь, указывающий путь слепым.

Одну из канистр Борис бросил по дороге. Двигаться по разбитой, грязной просеке с таким грузом было невозможно. Он старался идти как можно медленнее и постоянно крутил головой, не веря собственным глазам.

Вокруг него бесновался лес. Деревья раскачивались, часто с треском соударяясь и роняя обломки ветвей на землю, трава извивалась, словно клубки тонких зеленых змей, воздух наполнял треск, шум ветра и шипение. На несколько минут Борис остановился, смочил в бензине шарф и просунул его в горловину канистры. Сжав в свободной руке зажигалку, он продолжил свой путь.

Борис не знал, готов ли он зажечь свой смертоносный факел, ведь это практически означало самоубийство, но надеялся, что до такого не дойдет. То, что сопровождало его, восприняло угрозу и до поры не предпринимало решительных действий. Оно ждало и наблюдало, пытаясь лишить его мужества, запугать, запутать. Пока он шел с канистрой в одной руке и зажигалкой в другой, ему ничего не грозило. Но, когда он подойдет к торфянику достаточно близко, его остановят — Борис был в этом уверен. Ему не позволят сделать то, что задумала странная девочка. Оставалось только тянуть время. Медленно идти вперед и надеяться, что ребята успеют раньше. Только бы они поторопились.

Борис шел между глубокими колеями, а в них, следуя за ним по пятам, тянулись, извиваясь в грязи длинные тонкие побеги, сопровождая его, как почетный караул дьявола.

Настя остановилась.

— Все. Пришли.

Ей никто не ответил, и девушка обернулась. Ее спутники стояли, сбившись в тесную группу, и озирались по сторонам пустыми, невидящими глазами.

Туман, незаметно поднявшийся из земли, окружил Глеба плотной непроницаемой пеленой, и не было видно ничего, кроме тусклой, перетекающей из формы в форму, белизны. Плотный сырой воздух затруднял дыхание, и Глебу пришлось собрать всю силу воли, чтобы не поддаться панике. Он был один, пойманный в ловушку и лишенный возможности видеть, но, вместе с тем, он знал, что все это — лишь иллюзия. Его личный мир, созданный только для него — особая индивидуальная тюрьма. В своей ладони он чувствовал другую, но не мог видеть того, кому она принадлежит. Глеб пытался крикнуть, позвать кого-нибудь, но слова тонули в тумане, растворялись в нем и опускались к ногам, вместе с тяжелыми мутными облаками влаги. У него оставалась лишь одна надежда — Настя. Она приведет их куда нужно. Она поможет.

Настя дрожала.

— Эй! Вы меня слышите? Мама? Глеб?

— Они не слышат, — ответила Аленка. — Он не дает им услышать.

— А как же ты?

— Мне помогают. А я помогу тебе. Мы уже почти пришли. Взрослые больше не могут его отвлекать, скоро он полностью сосредоточится на нас. Нужно успеть.

Настя кивнула и, взяв девочку за руку, пошла вперед.

Знахарка повернула голову к Степану. Она быстро теряла силы и понимала, что вот-вот приблизится к тому рубежу, после которого уже не будет дороги назад. Тот мир, что она оставила, будет потерян. Там, среди людей, жизнь ее подходила к концу. Но Анна не жалела ни о чем. У нее была Алена, ее маленькая девочка, для нее и ради нее она готова была отдать все, потому что это все больше не имело значения. Она надолго оставила дочь, и теперь пришло время искупить вину.

Степан тоже выглядел усталым. Он использовал все силы, чтобы помочь Анне сдерживать натиск леса, путать чудовище, сбивать его с толку. Но и его силы, которые раньше казались безграничными, постепенно иссякали. С каждой минутой враг становился все более автономным, и все меньше зависел от них. Очень скоро все кончится. Если лес победит, уже не будет силы, способной противостоять ему. Он станет черпать из бесконечного источника.

— Они почти пришли, — сказала Анна.

— Мы почти пришли, — подтвердила Аленка.

— Наше время уходит, — сказал Степан. — Поторопитесь. Мы поможем Глебу увидеть.

— Мы успеем.

Деревья расступились, словно раздвинулся занавес, и Настя увидела поляну. Она слышала о ней от Глеба, и успела составить собственное представление об этом месте, но все равно оказалась не готовой к тому, что увидит.

Трава исчезла, поляну покрывал твердый черный панцирь утрамбованной земли. Ни былинки не было на нем, ни росточка, и только шесть исполинских столбов уходили в самое небо, цепляясь за него изогнутыми ветвями. Настя вспомнила, что Глеб говорил про осины. Возможно, это были осины. Но сейчас они превратились в нечто иное: изогнутые спиралью толстые стволы были гладкими и почти лишенными ветвей. Лишь в редких местах торчали скрюченные, тонкие, похожие на паучьи лапки, веточки. От поляны веяло мрачной торжественностью и потаенной злобой. Если где в лесу и было средоточие этого кошмара, то именно здесь.

— Здесь, — сказала Аленка.

Едва она произнесла это слово, как туман перед глазами Глеба стал редеть. Его сплошная стена рушилась, рвалась и истончалась, и сквозь нее, темными колоннами выступили деревья. Глеб увидел Аленку и Настю, а за их спинами — поляну. Один вид ее заставил ноги дрожать. Глеб едва не потерял сознание, и ему пришлось опереться на ближайший ствол. Он был готов бежать, повернуться и бежать, пока не оставит это место далеко позади, но только бы не пришлось ступить на черный пол храма. Храма, что возвышался перед ним огромными живыми колоннами. Он шагнул назад, но Аленка, подняв руку, остановила его.

— Мы пойдем туда.

— Нет. Нет, я не могу.

— Мы пойдем вместе. Он не посмеет причинить мне вред. А вы, — девочка повернулась к Насте, — ждите здесь. И, что бы ни случилось, не трогайтесь с места!

— Хорошо, — прошептала Настя.

Она подошла к матери и прижала ее руки к груди. Женщина все еще путалась в сетях иллюзий, и на ее лице отражался ужас.

— Идем, — сказала Аленка и первой ступила на поляну.

В ушах Глеба загудело, будто он оказался в щитовой. Волосы на голове и руках зашевелились и встали дыбом. Слабый дневной свет начал меркнуть, превращая все окружающее в сплошной серый фон, за которым перемещалось что-то огромное, скорее ощущаемое, чем видимое. Глеб заворожено смотрел, как оно расслаивается, распадается, постепенно окружая поляну. Аленка тоже заметила это и вцепилась в Глеба, пытаясь окружить его невидимой защитой, слиться с ним. Пила вдруг показалась невероятно тяжелой, каждый шаг давался с усилием. Глеб испугался, что у него не хватит сил повалить деревья. Они казались такими огромными, почти бесконечными. Они казались тем, что было и будет всегда. С чем нельзя бороться. Аленка подвела его к ближайшему стволу. Ее руки, обхватившие Глеба за талию, напряглись. Он опустился на колено, положил пилу на землю и, дернув стартер, завел двигатель. Инструмент едва слышно заурчал. Звук был совсем не тот, какой он ожидал, но и все на поляне было не тем. Давление на голову усилилось, словно какая-то сила пыталась прижать его к земле и раздавить о ее твердую поверхность, как жука. Аленка висела на спине тяжелым мешком, и Глеб с усилием поднялся. Он снял пилу с тормоза и, сжав зубы, приступил к работе, делая направляющий надпил, как учил его Сергей сто лет назад. Пила вошла в дерево без малейшего усилия, и в тот момент, когда цепь коснулась ствола, огромная волна покатилась по лесу.