Страница 66 из 68
– А я, Электрический Лис, курокрад в соломенном парике, был отброшен Великим Временем (единственным богом, которому следовало бы воздавать почести) в судебную палату провинции Ути, крытую пальмовыми листьями, в душный полумрак этого некрасивого здания, и, едва мои глаза привыкли к полумраку, я увидел людей, толпившихся у входа, что-то шумно обсуждающих, ругающих друг друга. Секиры стражников стояли у стены. Палачей не было на месте, среди толпившихся я видел их голые спины. Возня у дверей продолжалась уже довольно долго. Мне надоело ждать, и я крикнул, чтобы обратить на себя внимание:
– Скоро ли вы начнете меня допрашивать?
– Да подожди ты, – сказал мне кто-то из писцов, который не принимал участия в общей возне оттого, что был худ и не имел силы протиснуться сквозь толпу. – Разве ты не видишь, мы никак не можем занести сюда стол.
Я растолкал их и увидел, что творится: обычный деревянный стол – никаких внешних признаков того, что в нем заключена чья-нибудь гордая душа, никаких таких особенных сучков или паутинообразных трещинок, – обычный стол растопыривал, как живой, все четыре ножки и не позволял внести себя в двери судебной палаты.
Я взялся за столешницу, будто тоже собираясь им помочь, на самом же деле нагнулся и спросил:
– Кто ты, благородный дух?
– Никакой я не дух, обыкновенный стол, просто я не хочу там стоять и не буду. Скорее, они устанут меня тянуть, чем я – упорствовать… А ты уходи тоннелем, залечивай раны пространства.
Только тогда я, обернувшись, увидел, что на месте того морковеногого стола, который был сосланным Белым Единорогом, зияет мерцающий слабо прямоугольник – одна из тех ран, которые время наносит пространству, когда убирают что-нибудь несправедливо, не по заслугам помещенное в последнем.
ПТИЧКИ И БАБОЧКИ
В свое время Электрический Лис и его закадычный приятель Камышовый Кот, попечитель мурлыкающих интонаций из департамента устной литературы, да еще две-три резус-макаки, прямо со студенческой скамьи, спорили о коварстве Хины-Мары-Мораны-Ран и, после долгих разногласий, все-таки сошлись на том, что эта пожирательница юнцов и вовсе не обладает разумом, потому что все время спит или полуспит, решили также, что Морана, несмотря на свою акулью пасть, создание кроткое и даже безвольное, как та корова, которая позволяет, чтобы ее доили змеи, даром что владычица Нижнего Мира народилась из ямки, которую Великий Отрыватель Небес провертел отнюдь не пальцем, коварство же исходит от эмпусов, этих одноногих, ослоногих и вовсе безногих нежитей, но и от эмпусов есть хорошее средство, к которому не раз прибегал Аполлоний Тианский. Надо бранить их на чем свет стоит, временно это помогает, – сказал Электрический Лис, большой книгочей.
– Ничего подобного, – возразил ему Камышовый Кот, который в книги сроду не заглядывал. – Лучшее средство от эмпусов – это плеснуть им на ноги горяченького розового варенья.
– А если у которых нет ног? – спросили резус-макаки, прямо со студенческой скамьи. И спор разгорелся с новой силой.
Но разговоры разговорами, а когда Тануки вознамерился обхитрить Хину-Мару-Морану-Ран, никто из спорщиков не составил ему компании, а луна, украшенная веточками высохшей элодеи, уронила две-три слезинки, глядя ему вслед, и покрепче прижала к себе не ко времени развеселившегося кролика. Только бабочки-корольки, колибри, синицы-гренадеры и трясогузки – птицы заключили временный мир с этими символами человеческих душ, вся эта крылатая мелочь, которая умирает, не ведая, откуда приходит смерть, а может быть, и вовсе не умирает, по крайней мере, не знает о старости, заставляющей быть начеку с эмпусами, запасаться бранными выражениями или вареньем из розовых лепестков (возобновление спора мы здесь опускаем) – только пташки да бабочки согласились быть спутниками Тануки, его товарищами на пути в Нижний Мир, а веселее компании, пожалуй что, не найдешь. Бум-бум-бум: Тануки катится к морю, зад его увешан репейниками, в которые колибри и гренадеры навтыкали перышек самой веселой раскраски, и шелковая занавеска над входом в лисью нору начинает колыхаться за час до того, как ее отдергивает лапа енотовидного песика.
Никогда вдовый барабанщик не был так разъярен, как теперь, когда узнал, что все старания Рататы ни к чему не привели, а луна, украшенная веточками элодеи, и бум-бум вывели его из себя настолько, что он наложил в штаны. Соседи сложились ему на другие, а эти возложили в гроб и захоронили на сельском кладбище, таким образом, ленивую старуху похоронили повторно, но во второй раз, при всех почестях, которые оказывали праху покойной, никто пальчиков не облизывал, а ведь были и плакальщицы, и бронзовый колокол. «Но неужто на оборотня-барсука нет управы?» – думает овдовевший старик.
– В горах, в лесах, в домах, в камышах ничто не может погубить Тануки, – сказал ему один желтолицый бродяга в сорочке из птичьих перьев, – но хитрый оборотень погибнет, если сам спустится навстречу смерти, если войдет в Нижний Мир, на луга, поросшие беленой. Там не миновать ему эмпусов, этих полуженщин-полуослиц, не спастись от их копыт и ногтей, потому что Тануки-Добряк не сможет выбранить их должным образом: уставные ругательства ему не известны.
– Но поди-ка заставь его туда спуститься, – ворчит облегчившийся вдовец, – тут у него такая слава, там он никто.
– Как только он узнает о существовании Нижнего Мира, – провинциальные оборотни вроде вас, мужланов, много чего не знают, – не будет ему покоя, как только услышит он имя пожирательницы юнцов, не сможет он не поддаться искушению перехитрить ее так же, как и вас, мужланов. – И, уронив несколько аистовых перышек, прежде чем исчезнуть, желтолицый аскет сообщил старику несколько имен, чтобы тот ежедневно вручал их горному эху: Хина-Мара-Морана-Ран, впрочем, порядок произнесения этих имен не обязателен, и эхо (что может быть веселее испорченного телефона?) меняет местами их, как хочет, добавляя даже несколько собственных звуков, которые образуются в холодных трещинах камней, озвончаются сводами пещерок, оглушаются грибами и мхом. Важнее то, что леса и горы наполнились незнакомыми созвучьями, озадачившими любопытного Тануки, так что несколько книжек по истории Нижнего Мира, украденных в областном филиале императорской библиотеки, да заодно и букварь (Тануки ведь был неграмотен), заразили его мечтой одурачить саму хозяйку этого беспредельного подвала.
– В таком случае, ты плохо усвоил урок, – сказал Электрический Лис, почесывая себе за ухом. – Обхитрить Хину невозможно, все равно что камень, потому что… – И на три с лишним часа – об изнашивании механизмов, о тщетности всех уловок против глины и ее духов, расшатывающих зубы и окрашивающих волосы в серебряный цвет, но: – Самое главное – это держаться подальше от ее акульей пасти, не торопить той минуты, когда Хина станет тебя проглатывать, ведь в том-то и секрет моего долгожительства, а ты приглашаешь меня сойти в ее царство, как будто речь идет о винном погребке или веселом квартале в городе Ути.
На прощание Тануки посадил ему в хвост один из репейников, похожий на звездочку, да так ловко, что Лис обнаружил его только на следующий день, когда Тануки уже не было ни среди живых, ни среди мертвых.
Эмпусы, почуяв нечто невозбранное, устремились к нему, как к родному, но тут их внимание отвлекли бабочки-корольки, а тому причиной было их сходство с человечьими душами, этими крылатыми фаллосиками из сусального золота; чудовища со всех ног кинулись ловить бабочек-корольков… «А если у которых нет ног?» – спрашивают резус-макаки, прямо со студенческой скамьи, и Трясогузка, роняя бисерные слезы, поясняет, что на случай большого скопления душ в виде бабочек-корольков эмпусы способны отращивать превосходные ноги; прямо от зубов растут!.. «А если у которых нет зубов?» – повторяют резус-макаки. Но разговоры разговорами, а зубы, кривые обезьяньи клыки, имеются у всех эмпусов, зато вот сачков из марли у них нет, в Нижнем Мире вообще не бывает детских игрушек, и это затрудняет, очень затрудняет ловлю бабочек: сусальное золото рано или поздно падает, а бабочки нет, и в пасть не лезут, и в руки не даются, так что, пока бабочки-корольки резвились над беленой, Тануки с компанией птичек миновал опасное место.