Страница 41 из 58
— Это вѣдь у насъ фамильное дѣло, сэръ, отвѣчалъ Джорджъ, разгрызая волоскій орѣхъ, вы и мистеръ Седли, смѣю сказать, затѣяли эту партію лѣтъ за сотню передъ этимъ.
— Такъ точно, я не запираюсь; но обстоятельства, мы видимъ, измѣняіотся съ каждымъ днемъ, а съ обстоятельствами могуть измѣняться и мысли. Что хорошо сегодня, то никуда не годится завтра, и наоборотъ. Я не запираюсь: купецъ Седли вывелъ меня, можно сказать, изъ ничтожества, или другими словами: далъ мнѣ первоначальное средство, усиліями моего собственного генія и талантовъ, пріобрѣсть мало-по-малу огромнѣйшее состояніе, и утвердиться твердою ногою въ той блистательной позиціи, которую я теперь занимаю въ коммерческомъ мірѣ; какъ первый негоціантъ по части сала и свѣчей. Благодарю Бога, я имѣлъ случай еще недавно съ лихвой отблагодарить господина Седли, какъ ты можешь въ этомъ увѣриться собственными глазами, если заглянешь въ мою коммерческую книгу. Мы квиты, Джорджъ! скажу тебѣ по довѣренности, за тайну, что дѣла мистера Седли запутываются весьма неискусною рукой. Мой главный конторщикъ, мистеръ Чопперъ, слѣдитъ за ними прозорливыми глазами, а ему биржевыя дѣла извѣстны какъ свой пять пальцовъ. Чопперъ именно думаетъ, что не удержать этому Седли коммерческого баланса на своихъ рукахъ. Уже Гулкеръ и Буллокъ давно посматриваютъ на него искоса. Что если, въ самомъ дѣлѣ, онъ свихнется? Что если у этой Амеліи не будетъ ничего, кромѣ ся розовой шляпёнки? Послушай, Джорджъ, невѣста моего сына должна имѣть по крайней мѣрѣ десять тысячь годового дохода, или къ чорту всѣ эти дочери оголѣлыхъ банкрутовъ. Выпьемъ еще по стакану, и вели подать кофе.
Съ этими словами, старикъ, растянувшись въ креслахъ, закрылъ свое лицо огромнымъ листомъ вечерней газеты. Это служило сигналомъ окончанія аудіенціи; и Джорджъ увидѣлъ, что папа желаетъ всхрапнуть послѣ обѣда.
Онъ побѣжалъ наверхъ въ самомъ веселомъ расположеніи духа, и въ одно мгновеніе ока утѣшилъ свою милую Амелію. Онъ былъ теперь внимателенъ къ ней до истощенія всѣхъ силъ своего остроумія, любезности, голубиной болтовни, и каждое слово мистера Осборна проникалось такою нѣжностью, какой восторженная дѣвушка никогда не замѣчала въ немъ ни прежде, ни послѣ. Что жь бы это значило? Неужели великодушное сердце мистера Осборна переполнялось состраданіемъ при мысли о несчастной будущности, какая ожидала его бывшую невѣсту, и онъ заранѣе хотѣлъ этимъ способомъ приготовить ее къ неотразимымъ ударамъ судьбы? Или эта драгоцѣнная игрушка сдѣлалась теперь для него милѣе, какъ-скоро зналъ онъ, что долженъ будетъ потерять ее невозвратно?
И долго, очень долго миссъ Амелія жила воспоминаніями этого счастливого вечера въ домѣ своего жениха. Она припоминала его слова, его взоры, пѣсню, которую онъ пѣлъ, его позу, когда онъ, опираясь на ройяль, смотрѣлъ прямо и нѣжно, пристально смотрѣлъ въ глаза своей невѣстѣ. Вечеръ пролетѣлъ удивительно какъ быстро, и она почти разсердилась на мистера Самбо, когда тотъ, совсѣмъ некстати, принесъ ей дорожную шаль и сказалъ, что мистриссъ Седли приказала ему проводить свою барышню домой.
Поутру на другой день Джорджъ Осборнъ разъ еще завернулъ на Россель-Скверъ прижать къ трепещущему сердцу свою бывшую невѣсту, и потомъ побѣжалъ онъ въ Сити, къ мистеру Чопперу — правой рукѣ своего отца. Отъ этого джентльмена получилъ онъ документъ, который тотчасъ же, въ конторѣ господъ Гулкера и Буллока, размѣняли ему на звонкую монету. Когда Джорджъ былъ у воротъ этого дома, старикъ Джонъ Седли возвращался изъ банкирского кабинета въ самомъ уныломъ и мрачномъ расположеніи духа. Но крестникъ его, упоенный близкимъ счастьемъ, совсѣмъ не замѣтилъ, какъ этотъ старый джегтльменъ бросилъ на него свой грустный и печальный взоръ. Дѣло въ томъ, что молодой Буллокъ, при выходѣ изъ кабинета, не поздравилъ его тою радушною улыбкой, какую онъ привыкъ видѣть на его устахъ въ бывалое время.
И когда мистеръ Седли, понуривъ голову, вышолъ изъ дверей банкирского кабинета, мистеръ Куилль, банкирскій кассиръ, лукаво подмигнулъ на мистера Драйвера, который писалъ за конторкой у окна, мистеръ Драйверъ улыбнулся, и тоже подмигнулъ.
— Не ѣдутъ, шепнулъ Драйверъ.
— Ни за какую цѣну, сказалъ Куилль; мистеръ Джорджъ Осборнъ, не угодно ли получить и росписаться?
— Сію минуту.
Въ тотъ же день, въ общей залѣ за столомъ, мистеръ Джорджъ Осборнъ, въ присутствіи многочисленной компаніи, заплатилъ капитану Доббину пятьдесятъ фунтовъ звонкою монетой.
И въ тотъ же день Амелія написала къ нему длинное, предлинное письмо. Ея нѣжное сердце — она сама не знаетъ отчего — предчувствуетъ какую-то бѣду. Отчего это мистеръ Осборнъ былъ вчера такъ пасмуренъ и угрюмъ за столомъ? спрашивала она. Не поссорился ли онъ съ ея папа? За что жь бы? — она не могла прпдумать. У нея голова идетъ кругомъ. ей не спалось всю ночь. Ея бѣдный папа воротился ныньче такимъ печальнымъ изъ Сити. Весь домъ безпокоится о немъ. И, словомъ, четыре огромныя страницы были пропитаны насквозь любовью, опасеніями, страхомъ и самыми мрачными предчувствіями.
— Бѣдная Эмми, бѣдная Эмми! Какъ она влюблена въ меня! сказалъ Джорджъ, прочитавъ, за чашкой кофе, это огромное посланіе своей бывшей невѣсты, какъ болитъ голова отъ этого проклятого пунша!
Бѣдная, бѣдная, бѣдная миссъ Эмми!
ГЛАВА XIV
Миссъ Кроли въ своемъ лондонскомъ домѣ
Между-тѣмъ какъ на Россель-Скверѣ собирались мрачныя тучи, готовыя разразиться надъ бѣдною головкой влюбленной дѣвушки, въ противоположной части города, на Парк-Ленѣ, въ одно прекрасное утро, къ щегольскому и чрезвычайно опрятгому домику, выстроенному по всѣмъ правиламъ новѣйшей архитектуры, подъѣзжала богатая дорожная карета, съ гербомъ на дверцахъ, съ женщиною, въ дорожномъ чепчикѣ, на запяткахъ, и съ жирнымъ кучеромъ на козлахъ. Широкоплечій кучеръ былъ; казалось, совершенно веселъ и здоровъ; но женщина, засѣдавшая на запяткахъ, имѣла чрезвычайно озабоченный видъ, и была, повидимому, недовольна своей судьбой. Экипажъ принадлежалъ любезной нашей старушкѣ, миссъ Кроли, воротившейся теперь изъ Гезмпшира. Окна кареты были заперты; жирная болонка, выставлявшая изъ нихъ въ былыя времена свою морду и языкъ, покоилась на колѣняхъ женщины, имѣвшей озабоченный видъ. Лишь только колесница остановилась у подъѣзда, слуги и служащіе, подъ руководствомъ молодой леди, вынесли оттуда огромный свертокъ шалей и другихъ массивныхъ принадлежностей женского дорожного туалета. Въ этомъ сверткѣ содержалась сама миссъ Кроли, которую тотчасъ же, общими усиліями, отнесли наверхъ, и положили на постель въ теплой комнатѣ, благовременио приготовленной для ея пріѣзда. Въ ту же минуту распорядились послать за докторомъ и хирургомъ; они пришли, понюхали, потолковали, предписали и ушли. Послѣ этой консультаціи, молодая комнаньйонка миссъ Кроли отправила въ аптеку докторскій рецептъ, откуда для больной, страдавшей воспаленіемъ въ желудкѣ, примесли микстуру антифлогистического свойства. Компаньйонка приняла на себя обязанность поить больную черезъ каждые два часа.
Поутру на другой день пріѣхалъ изъ четемскихъ казармъ гвардейскій капитанъ, Родонъ Кроли, на своемъ борзомъ конѣ, который остановился у подъѣзда и съ нетерпѣніемъ расчищалъ передними копытами солому, лежавшую густыми слоями передъ окнами больной старухи. Капитанъ распрашивалъ съ величайшимъ усердіемъ обо всемъ, что могло имѣть какое-нибудь отношеніе къ плачевному состоянію возлюбленной тётки. Было множество предметовъ, способныхъ огорчить и взволновать его любящую натуру. Горничгая миссъ Кроли, та самая женщина, что сидѣла на запяткахъ, имѣла теперь чрезвычайно угрюмый и растроенный видъ. Миссъ Бриггсъ, почотная dame de compagnie, утопала въ океанѣ горькихъ слезъ, и Родонъ засталъ ее одну въ парадной гостиной. Она прибѣжала сюда съ быстротою лани, какъ-скоро услышала, что ея добрая покровительница страдаетъ воспаленіемъ въ желудкѣ. Она пламенѣла желаніемъ бодрствовать денно и нощно подлѣ болѣзненного ложа, гдѣ такъ часто, въ былыя времена, ея заботливыя руки разливали сердцекрѣпительную влагу. И что же? ея не допустили въ спалню миссъ Матильды Кроли, и сказали ей, что не нуждаются въ ея услугахъ. какая-то незнакомая дѣвчонка, пріѣхавшая изъ деревни, прдъиняла подъ свое вѣдѣніе докторскіе рецепты, и зовутъ ее… но слезы не позволили неутѣшной миссъ Бриггсъ произнести ненавистное ная, и, раздираемая болѣзненной тоскою, она похоронила свой бѣдный красный носъ въ батистовомъ платочкѣ.