Волчья степь

Я некоторое время пытаюсь уложить все это в голове, но мне это не удается…

…потому что я растворяюсь в непонятном, стремительном движении, сам становлюсь движением - все, что было со мной после "экзамена", проносясь в бешеном темпе, переживается с пугающей отчетливостью, всеми шестью чувствами, с мельчайшими подробностями - и так молниеносно, что выделить отдельные фрагменты невозможно. Словно кто-то раскрутил кинопроектор до космических скоростей, и эйфория сменяется желтой болью, перескакивающей в звук лопнувшей струны, и перетекает в свинцовую, нечеловеческую усталость…

И я снова в Ущелье Морока, и время нестерпимо замедляется, то, что было там, становится вязким, в глицериновом воздухе, на неподатливой дороге, прокручивается, как видеозапись, раскладывается на элементы, словно смакуется… Зеленый медленный-медленный взрыв… Старатель… Ринге. Йокан…

Кода. Начинается мучительный путь в реальность из горящего сумасшедшего дома, в плоскую ледяную тишину, заполненную чем-то серым и чужим. Глаза у меня открыты, но что-то разглядывать я не могу. Плоский, как старая фотография, Волк склоняется надо мной:

- А ты долго держался…

Голос его где-то далеко, смысл сказанного доходит до меня с трудом. Боли нет, только тяжесть какая-то, и каждый нерв - готовая лопнуть струна. Продержался?.. Волку теперь об Ущелье известно все.

Голос продолжает:

- Жаль, но так получилось. Другого выхода нет - ты опасен. Что ж, наверно, это не худший выход… Хотя другого все равно нет.

Лицо исчезает, а голос меняется: теперь он резкий, командный.

- Воденвирт, ребята к выступлению готовы? Снимаемся завтра.

- Почему так рано?

- Ситуация изменилась.

- Хорошо. А с этим?..

- Уничтожить. Второго - тоже. И без твоих штучек. Быстро и чисто.

- Остальные?

- Они не опасны. Этого - уничтожить, и побыстрей.

Кто-то выходит из хижины. Это меня надо уничтожить, и побыстрей. А, какая разница, все равно я уже мертвый… И снова из всего окружающего мира остался только квадратик света…

Снаружи - резкие, отрывистые слова команды, в ответ что-то страшно выкрикивает рубленный хор, поднимается металлический лязг. Не имеет значения. Не имеет значения. Есть только пустота - в теле, в голове, вокруг…

Не знаю, сколько прошло времени - минута, час, день… Рядом со мной возникают два охранника, меня отвязывают от топчана. Лиц толком не видно, да я и не пытаюсь их разглядывать. Я повисаю у охранников на руках, и вижу только глинобитный пол, потом - утоптанную землю…

- Мик.

Знакомый голос добирается до моего сознания через невероятно долгий промежуток времени. Кое-как поднимаю голову. Дикс. По бокам еще двое, но он держится сам, хоть его и мотает на легком ветру. Он изжелта-бледен, глаза ввалились, плечи обвисли. Такого Дикса я еще не видел…

Медленно распрямляюсь, каждое движение - на пределе возможностей. Мы с Диксом идем рядом, охранники лениво плетутся сзади - чего полутрупы охранять?.. Через десяток невероятно трудных шагов, отдающихся болью во всем теле, он тихо сообщает:

- Знаешь… Я про Ущелье догадался.

- Рад за тебя,- мой голос тоже словно откуда-то со стороны звучит, слова выталкиваются с трудом.- А толку от этого теперь…

- Все по-другому пойти могло.

- Может быть.

Дальше идем молча - говорить незачем и не о чем. По сторонам я не смотрю, все сосредоточено на том, чтоб на ногах удержаться. Шаг… Еще один… Движемся слегка в гору. Странно, степь такая ровная…

За спиной остался лагерный гам, в лицо ударяет ветерок. Мы на гребне высокой насыпи, которой обнесено становище кочевников. Чьи-то руки заставляют остановиться и обернуться. Где-то слева - то, что когда-то было Диксом. Вижу только чьи-то мягкие кожаные сапоги, на носке правого - свежая глина. Подняв голову, вижу, как один из полуэльфов проверяет пальцем сабельное лезвие. Вот так, значит. Решили пуль не тратить. Отмечаю это как-то равнодушно…

А потом вспыхивает на миг ослепительно перед глазами косая восьмиконечная звезда, вижу вдруг серенькое низкое небо, а в нем - клинок, он разрастается, закрывает собой все и сменяется плотной серо-багровой мутью, успеваю еще вяло удивиться, что не чувствую боли, а дальше со страшным грохотом обрушивается тьма.

ГЛАВА 31.

Темнота не имеет цвета. Вернее, в ней множество цветов, в том числе и такие, которые не имеют названия ни в одном человеческом языке. Меняются они постоянно, никогда не повторяясь. неизменными остаются только неприятные, тревожно-красные ритмичные вспышки. Проходит вечность, прежде чем я понимаю, что они означают боль - и превращаюсь в бесформенный ком пульсирующей тупой боли, не имеющей какого-то местонахождения, я просто состою из нее.

А потом, через какое-то невероятно долгое время, боль локализуется, становится острой, начинает долбить в такт редким, скупым толчкам сердца. Значит, сердце у меня бьется?.. Основные источники боли - голова и левое плечо. Значит, у меня есть голова и плечи… И при этом еще невероятно холодно, и накатывается мелкая ознобная дрожь.

Кажется, я лежал еще долго, прежде чем понял - не почувствовал, а именно понял,- что я жив. Но если у меня и мелькнула эта мысль, то так отстраненно, что я даже не придал значения этому факту, и просто лежал, полностью отдавшись боли и холоду. Ощущения становились все острей, и у меня была единственная цель - снова притупить их, вернуться в спасительную темноту, тем более, что разноцветные пятна под веками причиняли просто невыносимые страдания. Слух, кажется, предельно обострился, но все заполнила медленная и неравномерная пульсация.

Мне уже почти удалось заснуть, когда сквозь нее прорезался посторонний звук. Жужжание. Смахивает на мотор дельтаплана. Значит, где-то поблизости дельтаплан…

Дельтаплан?! Слово мелькнуло вдруг так отчетливо, что я даже открыл глаза. Времени на это тоже ушло порядочно, я и не представлял, что веки могут столько весить. А когда наконец получилось, туман не рассеялся, просто стал чернее, а цветные пятна перед глазами - раза в два поярче.

Мне тут же стало совсем плохо, но глаза я не закрыл: именно в этот момент я уловил и другой звук - частое, захлебывающееся татаканье автоматов. Перестрелка.

Зрение потихоньку возвращалось, потом вернулось небо. Серое, в молочных разводах. Это я определил, несмотря на то, что на мозги продолжала периодически накатывать боль пополам с кровавым туманом. Потом по небу, как по экрану, проехал знакомый треугольный силуэт. Я не сразу сумел связать его с едва различимым насекомым жужжанием, тем более, силуэт сразу сменился другим - черным, уродливым. Дельтаплан! Это за мной! Сейчас, сейчас, перед тем, как сесть или хотя бы повернуться, необходимо сил подкопить… Пошел!..

С грехом пополам поворачиваюсь на правый бок, перед глазами все темнеет. Главное - не провалиться в черноту именно сейчас. Это наши. Они прилетели за мной. Они меня вытащат…

Повернувшись, все-таки на время исчезаю в зеленой тьме, прихожу в себя от того, что меня свернул в клубок приступ сухой рвоты, внутренности словно судорогой свело. Первое ощущение - омерзительная горечь во рту, потом возвращаются боль и холод. Я обнаруживаю, что абсолютно гол, в плечо впились какие-то колючки, на миг отвлекающие даже от боли в голове. Что ж там такое?

Снова открываю глаза, мой взгляд тут же встречается с чужим. Дикс! Он тоже здесь! Эта мысль заставляет меня приподняться, каким-то чудом остаюсь при этом в сознании. Он продолжает смотреть на меня, ветер треплет его соломенные волосы.

- Дикс! Вставай, пошли. Наши…- тянусь к нему, пытаюсь тряхнуть за плечо. Он подается как-то сразу весь, словно кукла из литой резины.

- Ты чего?..

И тут я как-то сразу замечаю все - и выцветшие, остекленевшие глаза, и прозрачно-восковой цвет кожи, и разваленное саблей горло с черной запекшейся кровью…

- Что ж ты… А еще друг называется…