Страница 2 из 4
- Весело тогда было.
Не заладился разговор. Может, тогда и весело им было всем, только очень уж давно. А они не дети уже…
Юркая Тень нож вынул, в руке вертанул, расправил на столе тонкие смуглые пальцы, загуляло между ними со стуком синеватое лезвие – все быстрей, быстрей, быстрей…
- Перестань, - негромко попросила Ката. Юркая Тень перестал, нож спрятал. Полено в очаге вдруг сломалось с треском, искры взлетели, вьюга ахнула и примолкла, кувшин на столе от огня разрумянился…
И Юркая Тень встрепенулся, снова в кружки наливка пролилась – густая, красная, словно кровь:
- Ладно, сестренка, забыли… пока. Ну, кого хороним? Хоть ты, небесный воин, расскажи чего, посмеемся.
- От того, что мне смешно, ты заплачешь.
- Да уж, с тобой и в самом деле хоть плачь. Вы там, у себя, смеяться разучились, что ли?
- У нас не смеются, только радуются, - серьезно объяснил Белянчик. – Знаешь, когда у кого душа чистая…
- А, ну тебя! Порадовал… Лучше уж пей молча. И ты пей, сестренка. А этого слушай больше – он, по чистоте душевной, еще и зарезать может…
- Я если и зарежу, то в бою, лицом к лицу, а не мороком да соблазном, - у Белянчика на скулах розовые пятна выступили. – Да и не ты ли, темный, на гнев подбиваешь?
- Да ведь уже и подбил – а, небесный воин? Скажешь, нет? Тебе ж и я, и сестренка – ох, как мешаем жить…
- Хватит! – у Каты даже голос зазвенел. Помолчала, заговорила тихо:
- Что вы – без ссоры не можете? Хоть сегодня… И так-то почти не видимся, а тут собрались наконец – и сразу ругня… Кто ж виноват, что родились мы такими… Когда детьми были, мы ж про это не думали даже! Сейчас-то можете обо всем этом забыть ненадолго?
Белянчик, как всегда, серьезен и обстоятелен:
- Понимаешь, тогда, в детстве, мы что-то делать вместе могли, все трое – ну, там , играть и вообще…
- Да, сестренка, теперь у нас игры другие… – сумрачно обронил Юркая Тень. Ката на руке браслет-оберег крутила, который отец ей отдал. Теперь его и с Каты не снимешь, разве что сама кому отдать захочет… Только кто ж обереги отдает?..
- Так что мы теперь – толлько наливку пить да ругаться можем?
Юркая Тень захохотал вдруг, откинув голову, скаля белые зубы, глаза так и светятся:
- Почему ж, сестренка… Сможем и еще кой-чего, так ведь, небесный воин? Да не дуйся ты! А давай-ка мы тебя, сестренка, замуж выдадим, а? Да не бойся, воин небесный, по вашим обрядам все!
- Э, шустрый, а меня-то спросил? Может, я и не захочу еще!
- Да мы ж не за первого встречного, не за холопа какого… Ну, за князя вашего – хочешь? Небесный воин, за князя, а? Ну?
- Можно и за князя, - Белянчик глаза вскинул, теперь и он улыбается. – Если Ката согласится…
- Да куда ж она денется-то! Сестренка, а наливка у тебя осталась еще? А то кувшин пустой совсем…
И текла густая наливка, трещал огонь, а вьюга снаружи плясала на крыше, завывала, как по мертвым.
Плохо, когда и коня-то не поторопишь – устал конь проваливаться в рыхлый, почти по брюхо, липучий снег. Хороший конь, в самый раз для князя, только и сам князь устал…
А так хорошо поход начался, и назад поехали – тоже все хорошо было. Звенел под копытами окольчуженной конницы наст, голова старого Мечислава с красной, завивающейся на ветру бородой и с вытекшим глазом моталась на пике, скалила зубы на падающее к закату весеннее солнце. Скрипели тяжелые сани с добычей, и слева ехал Певец, рыжий и коренастый Мехай, а справа – Ульв-епископ, в лиловом весь. Он не отсюда сам, Ульв, по-нашему смешно говорит, как и все северяне, а только и князь над ним смеяться не даст… Да не очень-то и посмеешься: он не только умный, епископ-то епископ, а секирой махать умеет – залюбуешься… Строгий он, Ульв-епископ.
Да, хорошо все шло – и надо же, попутал нечистый от своей дружины отбиться. Да поди не отбейся по такой пурге – и откуда только взялась по весне? И занесло-то не поймешь, куда: не то свои земли, не то Яро Усатый тут хозяйничает, сын старика Выры.. Пришлось в лесу заночевать. Холодно, конечно, было, да только не в холоде дело: всю долгую ночь кто-то вокруг бродил, трещал сучьями, не то пел, не то ворчал. Добро б человек или зверь, их-то не князю бояться, а ну как кто похуже? От дедовских богов, пожалуй, без Ульва-епископа и святой крест не спасет… Обошлось, слава Христу… А под утро то ли поблазнило, то ли и в самом деле явился кто-то светлый, молча рукой за собой поманил. Вокруг головы сияние, как на картине со святым ангелом… Может, правда ангел? Вон и дымком уже потянуло, конь жилье тоже почуял, быстрей пошел…
Едет – Ката сразу поняла, что он. Не обманули друзья, значит – Белянчик-то никогда не обманывает, а Юркая Тень – тот и забыть мог, он такой. Едет князь… Интересно, а из себя он какой? Может, Ката его еще и не захочет – она все же Прирожденная, не к лицу ей за кем-то бегать, пусть даже и за князем… Но если действительно такой, как говорят – уедет отсюда Ката. Хватит ей невест всяким дурням приваживать да коров лечить. Пусть Грипа, ведьма липовая, сама управляется, она только рада будет… хотя где ей, выученной, против Каты? Этой зимой все Красная Смерть вокруг деревни ходила, принюхивалась, лазейки искала… Вот придет опять – что Грипа делать будет?
А снаружи снег захрустел, лошадь фыркнула, встряхнулась, звеня уздой. Приехал… Распахнулась дверь, морозом потянуло, а на пороге – он. Не соврали люди, красавец. Высокий, глаза черные, плащ красный, меч в золоте:
- Есть кто живой? – и обмер, Кату увидев. Улыбнулась Ката, в зеленых глазах искры кошачьи пляшут:
- Кто ты, с чем пришел ко мне?
- Я… – подвел было голос князя, да снова выправился. – Меня ангел привел.
- Не часто в наших краях ангела встретишь… – уж кому, как не Кате, этого не знать! – Но ты замерз? Садись к огню, присланный ангелом.
- А отчего ты не спрашиваешь моего имени? Вдруг я злодей вне закона? Твой муж тебя не похвалит.
- Не похвалит. Нет у меня мужа.
- А отец? Братья?
- Тоже нет.
- Такая красавица не должна жить одна.
- А с кем тут жить? С рыбаком или дровосеком? С медведем? Выпей наливки, присланный ангелом. Она согревает.
- Если ты выпьешь со мной… Ты меня не боишься?
- А тебя надо бояться?
Не ответил. Искры из зеленых глаз в черные перескочили, заплясали. Взял кружку, прикоснувшись к тонкой руке. Знал ангел небесный, знал, куда вел…
- По одежде ты не из ватажников, но говоришь по здешнему. Ты из княжьей дружины?
Улыбнулся:
- Я тот, кого прислал ангел… Хочешь уехать от своих дровосеков?
- Уж не с тобой ли? Горяч ты, присланный ангелом… Уеду я, а ты меня прогонишь на третий день. Или хочешь силой меня увезти?
- Тех, к кому ведет ангел, не увозят силой. Это знак с неба. Хочешь назваться моей женой?
- Вот теперь я спрошу твое имя, присланный ангелом. Чьей женой ты предлагаешь мне назваться?
Не успел ответить – снаружи лошади захрапели, голос хриплый что-то выкрикнул, другой ответил. Поднялся князь, руку к мечу поближе положил. Раскрылась дверь, двое ворвались: высокий в лиловом и низенький, рыжий, в синем плаще.
- Ну, заставил ты, князь, за собой погоняться! – рыжий зубы оскалил. – Еле нашли…
Длинный молчит. Борода белая, глаза ледяные.
- Где остальные? - у князя теперь даже голос другой – низкий, отрывистый.
- Да на дороге же, тут, рядом! Порастеряли друг дружку сперва… Мы-то с отцом епископом сразу тебя искать поехали. Ты где же пропадал-то, князь?
- Потом, Мехай, потом, - князь все улыбается, на Кату глядя. И длинный, белобородый этот тоже глазами своими холодными смотрит, словно в нутро хочет заглянуть. Потом и на князя глянул быстро, заговорил – выговаривает твердо, на северный лад:
- Надо торопиться. Ты обещал отстоять мессу за удачный поход. С обещанием богу не медлят.
- Две мессы, Ульв. Три… Только потом ты обвенчаешь меня.