Страница 8 из 159
Дорогой Борис.
Для начала подтверждаю то, что ты, вероятно, уже сам знаешь, — что ты скотина. На письма надо отвечать, особенно сейчас.
Засим даю тебе отчет о расширенном совещании секции нфп СП, имевшем место вчера, на котором я присутствовал. Совещание это имело цель, как об этом заявил Тушкан, подготовить материал для выступления Л. Соболева на предстоящем съезде писателей[26] в части нашего жанра. Имели место: Тушкан, Казанцев, Гуревич, я, Жемайтис, Толя Днепров, Забелин, трое ребят из «На суше и на море», Ким, Лейтес, Томан, Ляпунов, Глеб Голубев, Этингоф, Жигарев, две девочки из Дома детской книги и еще какие-то подонки. Да, Колпаков. Странная история получилась с приглашениями. Пригласительные билеты получили все, кроме молодых фантастов (не считая Толи). Меня а день пригласил по телефону Ляпунов. Теперь, после того что там произошло, я начинаю видеть (правда, очень смутно) известный смысл в этом.
Итак. Докладывал Брандис. Обыкновенное брандис-дмитревское библиографическое выступление, с преимущественной оценкой вещей по научности и ненаучности. Впрочем, нас он похвалил, подробно (насколько это можно было в таком докладе) остановившись на «В», «С», и «ПиК» отдельно. Затем выступали:
Ким: заграница ведет в фантастике широчайшее антисоветское и антикоммунистическое наступление. Привел несколько примеров, причем рассказывал с большим вкусом и азартом, как мог бы лакомка рассказывать о китайской кухне. Заявил, что наша фантастика, если не считать Лагина и Томана, не очень-то.
Лейтес: подтвердил Кима, после чего много и долго распространялся, как нехорошо в фантастике опровергать Эйнштейна, развивая мысль Брандиса о том, что «мы не против любой гипотезы и любого допущения, на то и фантастика, но, товарищи, нельзя же так».
Ляпунов: очень интересно рассказал о фантастике в кино, какие у кого планы в этом отношении, что печатают за границей, привел некоторые данные. С 58 года и поныне выпущено у нас советских вещей — 78 отдельных книг и 208 рассказов в периодике, иностранных вещей — 9 отдельных книг и 70 рассказов в периодике.
Днепров: тоже подтвердил Кима и рассказал еще несколько произведений. Вообще он главным образом помалкивал. Между прочим, как раз в эти часы в том же здании шел пленум Московской организации ССП.
Жемайтис: дал оценку книг, выпущенных в «Мол. Гв».
Тушкан: зачитал список книг, которые будут представлены Соболеву как пример лучших в НФП. Я этот список, к сожалению, не слышал, потому мы что меня в это время одолевал Жемайтис, спрашивающий, хорошо ли он выступал, и я встрепенулся, только услышав «Страну багровых туч».
А затем Тушкан сказал, обращаясь к Брандису: «Я не согласен с вашей оценкой „Попытки к бегству“, это плохая повесть». Брандис пожал плечами.
Днепров: реплика. Мы говорили о контрнаступлении против американской антисоветчины, так вот «ПкБ» это пока единственный, может быть еще слабый, пример такого контрнаступления в сов. нфп.
Тушкан: не понимаю конца этой вещи, не понимаю, что в ней происходит. Впрочем, мы попросим Стругацкого самого рассказать. В публике шуточки.
Девочка из Дома ДК: построила выступление на письмах юных читателей, было очень интересно и забавно, потом как-нибудь расскажу, сейчас не до этого.
Жемайтис: реплика: мы ценим и любим Стругацких, у нас бывают разногласия и споры, но мы считаем, что споры — это хорошо.
Стругацкий: сначала в порядке реплики ответ Киму и Днепрову. Западным фантастам очень легко стирать с лица земли целые континенты и создавать эффектные картины вторжения генерала Новикова и маршала Фэна в США. Это легкий путь, а вот выработать столь же эффектные методы контрпропаганды на основе советского гуманизма и разумного оптимизма не так просто, мы не можем позволить себе, чтобы пропаганда ненависти к империализму и фашизму обернулась пропагандой ненависти к целым народам. Теперь о «ПкБ». Мы считаем, что враг не только вовне (империализм), но и внутри нас — мещанство, трусость и прочее. Ретроспективно говоря, мы в «ПкБ» попытались дать бой обоим врагам сразу. Это антифашистская вещь с одной стороны, а с другой — мы показали, что истинный коммунист не может дезертировать в коммунизм, даже когда изнемог в борьбе. Если он не выпустит последних патронов в борьбе с фашистами, коммунизма не будет. Орал я, кажется, ужасно, и Лейтес с опаской на меня поглядывал. Не знаю, Григорий[27] Павлович, сказал я, почему вы не поняли таких простых вещей, может быть, потому, что читали в спешке, готовясь к этому совещанию, а я беседовал о ней в двух школах и трех институтских коллективах (на один я соврал), так там все хорошо поняли.
Тушкан: начал оправдываться, потом махнул рукой.
И вот тут началось самое страшное. Выступил Казанцев.
Первая половина его выступления была целиком посвящена Альтову и Журавлевой. Вторую я уже не слушал, потому что мучился, не зная, как поступить. Вот тезисы того, что он говорил. Альтовское направление в фантастике, слава богу, так и не получило развития. И это не удивительно, потому что в массе советские фантасты — люди идейные. Альтов на совещании в 58 году обвинял «нас с Днепровым» в том, что мы (Днепров и он, Казанцев) присосались к единственной, всем надоевшей теме — столкновение двух миров. Нет, товарищ Альтов, эта тема нам не надоела, а вы — безыдейный человек (стенографистки пишут наперебой. Вообще всё стенографировалось). В «Полигоне „Звездная река“» Альтов выступает против постулата скорости света Эйнштейна. Но в тридцатых годах фашисты мучили и преследовали Эйнштейна именно за этот его постулат. Все вещи Альтова так или иначе играют на руку фашизму (стенографистки пишут! Не думай, я не преувеличиваю, мне самому показалось, что я во сне). Мало того, все вещи Альтова так далеки от жизни, настолько пусты и лишены жизненного содержания, что можно смело назвать его абстракционистом в литературе, это мазила, дегтемаз и прочее.
Дальше я не слушал. У меня холодный пот выступил. Все сидели, как мертвые, уставясь в стол, никто ни звука протеста не проронил, и вот тогда я понял, что в первый раз в жизни столкнулся с Его Величеством Мстящим Идиотом, с тем, что было в 37-м и 49-м. Выступить с протестом? А если не поддержат? Откуда мне знать, что у них за пазухой? А если это уже утверждено и согласовано? Трусость мною овладела страшная, да ведь и недаром, я же боялся и за тебя. А потом я так рассвирепел, что трусость исчезла. И когда Казанцев кончил, я заорал: Разрешите мне! Тушкан, недовольно на меня поглядев, сказал: Ну что вам, ну говорите.
Стругацкий: при всем моем уважении к Александру Петровичу, я решительно протестую. Альтова можно любить и не любить, я сам его не очень люблю, но подумайте, что вы говорите. Альтов — фашист! Это же ярлык, это же стенографируется, мы не в пивной сидим, это черт знает что, это просто непорядочно! (Это я помню, но я еще что-то нес, минут на пять.)
Секунда мертвой тишины. Затем железный голос Толи Днепрова.
Днепров: я со своей стороны должен заявить, что не слыхал, чтобы Альтов обвинял меня в пристрастии к теме борьбы двух миров. Он обвинял меня в том, что действующие люди у меня не люди, а идеи и машины.
Ким: и не абстракционист он никакой. Наоборот, когда был у меня и увидел картину такого-то, очень ее ругал.
Затем все зашумели, заговорили, Казанцев начал объяснять, что он хотел сказать, а я трясся от злости и больше ничего не слыхал. И когда все кончилось, я встал, выругался (матом, кажется) и сказал Голубеву: пойдем отсюда, здесь ярлыки навешивают. Громко сказал. Мы пошли вниз, в кабак, и там выдули бутылку настойки какой-то.
Вот такие дела. Война объявлена, ты огорчишься, но я удержаться не мог. Мне было бы стыдно тебе в глаза глядеть, если бы эти гадости про Альтова остались в стенограмме и были бы опубликованы в выступлении Соболева. Это же верная гибель писателя. Сам ведь Соболев ничего этого не читает. И если бы я не выступил, я бы, наверное, домой не вернулся, не мог бы с Ленкой встретиться. Трус и обыватель сидит во мне, как видно, очень глубоко.
26
Видимо, речь о намечавшемся II Съезде писателей РСФСР, который состоялся 3–7 марта 1965 г
27
Описка или оговорка АНа. Правильно — Георгий Павлович Тушкан.