Страница 5 из 59
— Американской цивилизацией здесь и не пахнет, — промолвил Москвич. — Мне кажется, что мы очутились где-то в средневековой Европе.
— Если говорить точнее, в средневековой Голландии, — поправил его Вашингтонец. — Предки этих крестьян, разъезжающих в фаэтонах, бежали сюда из Голландии в начале восемнадцатого века, спасаясь от религиозных преследований. Американцы называют их «голландскими немцами». Сами себя они зовут «простыми людьми», или эмишами. Я уже как-то раз проезжал по этим местам и запасся кое-какими справочными материалами.
Вашингтонец полез в машину, достал из портфеля свой старый блокнот и прочитал:
«Эмиши живут общиной, полностью сохраняя быт своих предков. Отвергают современную цивилизацию, которая, по их мнению, несет закабаление, превращает человека в раба денег и вещей. Они не летают самолетами, не имеют автомобилей и вообще не удаляются от своего дома далее чем на сто миль. Передвигаются в повозках или каретах, которые, кстати говоря, послужили образцом для кузова самой первой автомашины Форда. Эмиши не смотрят телевизор, не слушают радио, не ходят в кино, не пользуются телефоном. Они убежденные пацифисты. Еще их предки брили усы, чтобы не походить на офицеров. Современные эмиши следуют этой традиции. По этой же причине эмиши не пользуются пуговицами, полагая, что они придают одежде сходство с военными мундирами. Их девиз: «Земля никогда не предаст тебя, если ты отдаешь ей свою любовь. Земля никогда не сделает тебя несчастным, если ты любишь ее».
— Странно, однако, как это можно жить в двадцатом веке по обычаям восемнадцатого? — усомнился Москвич. — Интересно было бы поговорить с кем-нибудь из «простых людей».
— Вряд ли это удастся, — сказал Вашингтонец. — Эмиши не станут разговаривать с чужим человеком. Нелюдимость эмишей всем известна. Власти гарантируют им охрану от назойливости туристов. Существует также соглашение между «простыми людьми» и прессой: не посылать сюда журналистов, фотокорреспондентов, не пытаться брать интервью.
— Тогда давай попробуем подъехать поближе к какой-нибудь ферме, — предложил Москвич. — Просто посмотрим.
Машина свернула на проселочную дорогу, и вскоре мы остановились у частокола. Нам хорошо был виден высоченный дом, построенный из крупного камня еще, пожалуй, лет двести тому назад. Рядом стоял громадный амбар, откуда доносилось кудахтанье курицы и мычание коровы. У амбара были сложены поленницы дров: здесь не признавали ни газа, ни электричества. На дворе резвились босые дети в коротких штанишках на помочах. Женщина в черном сарафане крутила колесо колодца. Хозяин, широкоплечий, бородатый детина, стоя на ступеньках дома, точил косу. На цепи бесновался здоровенный волкодав.
Москвич высунул голову из машины и вежливо обратился к хозяину:
— Мистер, не могу ли я задать вам один вопрос?
— На него ответил мой волкодав, — не поворачивая головы, бросил безусый бородач. — Убирайтесь, пока я не спустил с цепи собаку!..
Дополнительных разъяснений нам не потребовалось.
Москвич откинулся на сиденье, а Вашингтонец нажал на газ.
Проехав несколько миль, мы заметили одноэтажное здание школы. Занятия еще не начинались, и примерно сорок ребят выстроились на лужайке перед школой в одну линию, как бегуны перед стартом. Мальчики были в подтяжках и в таких же, как у взрослых, широченных шляпах. На девочках были старушечьи платки и сарафаны с передниками.
Но вот раздался звонок, и дети стремглав помчались в школу.
На скамейке у входа сидел старик. Мы сначала подумали, что это сторож, но оказалось, что старик привел в школу внука. Вопреки ожиданиям старый эмиш ответил на наше приветствие. Он дотронулся рукой до шляпы и сказал:
— Мир вам, добрые люди.
Мы заглянули в окно. В широкой комнате стояло восемь рядов парт. Оказалось, что в единственной комнате школы одновременно шли занятия четырех классов — с первого по четвертый. Сегодня был день арифметики; каждый день в школе эмишей посвящается какому-нибудь одному предмету.
Обойдя школьное здание со всех сторон, мы снова приблизились к старику.
— Скажите, а где будет учиться ваш внук, когда окончит четыре класса?
— Нигде, — ответил старик. — У нас нет других школ. Они и не нужны. Вполне достаточно окончить четыре класса. А дальше человек должен черпать знания не в школе, а в жизни, в труде, в любви к своей семье, в мудрости старших.
— Но в наше время этого явно недостаточно, — затеял, было дискуссию Москвич, имевший опыт агитационно-масовой работы среди населения. — Люди уже давно летают в космосе. Вы, конечно, слышали об этом?
— Ничего не слышал. Это нас не касается, — хмуро сказал старик.
Он встал и, не оглядываясь, пошел от нас прочь…
Мы бы, наверное, так и решили, что жизнь «простых людей» наглухо скрыта от посторонних глаз, если бы на пути не попался музей эмишей. Вернее, это был самый обыкновенный магазин, где продавались вещи эмишей: одежда, вышивки, кухонная утварь, орудия труда. Здесь кончились тайны, и исчезла романтика. С красочных журнальных страниц, с цветных открыток на нас глядели позирующие безусые бородачи, женщины в черных сарафанах без пуговиц и дети в черных грубошерстных платках…
К музею-магазину подошел автобус, из которого высыпали туристы. Молодой гид в ярко-красной водолазке и джинсах объявил в мегафон, что желающие могут осмотреть дом эмишей.
— Сущие пустяки, доллар тридцать со взрослого, шестьдесят пять центов с ребенка, — завлекал туристов гид.
Бизнес был тем тараном, который беспощадно взламывал глухие стены средневековой общины эмишей…
Мы вышли из магазина-музея и направились к машине. Навстречу нам выехал фургон, доверху заваленный сеном. Сверху восседал парнишка-эмиш. Оглянувшись по сторонам и не заметив никого из своих, он достал из-за пазухи транзисторный приемник и приложил к уху. До нас донесся вой тысячеголосой толпы и захлебывающийся мужской голос, Популярный спортивный комментатор вел репортаж со стадиона города Чикаго о встрече регбистов Пенсильвании и Иллинойса…
Земля эмишей заканчивалась за четвертым холмом. Мы выбились на магистральное шоссе и вскоре свернули к таверне: наступала обеденная пора.
Официантка приняла заказ, сказала «о'кей» и тут же повторила наш заказ в микрофон, который был, закреплен на краю стола.
— Интересно придумано, — отметил Москвич и взглянул на часы. Ровно через четыре минуты сорок пять секунд управляемый по радио повар уже выдал наши бифштексы.
Рядом с нами сидел молодой человек c красивыми, печальными глазами. Черная вьющаяся борода и тонкие мушкетерские усы удивительно шли к его молодому лицу. Покончив с обедом, молодой человек развернул перед собой карту автомобильных дорог США и начал путешествовать по ней взглядом от Техаса до канадской границы.
— В Канаду? — спросил его Вашингтонец. Парень оторвал взгляд от карты и улыбнулся.
Видно было, что он понял, о чем его спрашивают.
— Нет, отправка во Вьетнам мне пока не угрожает, — ответил он. — Но если будет угрожать, то стану и я пассажиром «подземной железной дороги».
Кто-то «подземной железной дорогой» назвал цепочку людей, которые переправляли беглых негров в северные штаты, где рабство было уже отменено. Теперь так называют тайные пути-дороги, ведущие в Канаду, куда спасаются бегством от отправки во Вьетнам тысячи американских солдат и призывников. Им удается перебраться туда с помощью пацифистских, религиозных и студенческих организаций и просто американцев, не входящих ни в какие организации, но считающих американскую агрессию во Вьетнаме преступлением. Недавно в газеты просочилась такая цифра: из вооруженных сил США за год дезертировало свыше семидесяти трех тысяч человек, из них можно было бы сформировать несколько дивизий.
— Что же вы думаете об этой войне? — спросили мы у нашего соседа.
— Как и многие, считаю ее аморальной, бесчестной, более того, преступной.