Греческое сокровище

Софья звонко расхохоталась.

— Неужели ты не понимаешь, мама, что он именно это и сделал? Здесь хватит денег на несколько приданых…

Мадам Виктория сокрушалась больше всех:

— Неслыханно! Как он может лишать наследства женщину, на которой собирается жениться?

— Но он вовсе не лишает меня наследства, мама, — попыталась внести успокоительную ноту Софья. — Богатство досталось ему очень нелегко, и ему спокойнее, когда он удерживает его в своих руках.

— Он знает, в каком мы положении! — взорвался уязвленный Александрос. — Почему бы не помочь своей новой семье?

— Он еще поможет, Александрос, дай срок. Дядя Вимпос говорит, он щедрый человек, но не терпит подсказки. Когда мы станем счастливыми молодоженами, он сам, без напоминаний поможет вам с магазином. Я в этом уверена. Жена миллионера—как я могу быть спокойна, какая я буду ему помощница и товарищ, если мои дорогие родители нуждаются и он это терпит! Он все сам поймет.

— Надеюсь! — в один голос воскликнули мадам Виктория и Александрос, а последний добавил — Не очень-то хорошее начало.

За день до свадьбы Георгиос Энгастроменос подошел к дочери с сообщением, что нечем расплатиться за церковь и венчание.

— Совсем нечем, папа? Ничего-ничего не осталось? Георгиос виновато пожал левым плечом.

— Ничего… Последние деньги ушли на свадебные приготовления…

Софья молчала. Нетрудно догадаться, чего от нее ждут. Если бы отец решился занять денег у родственников или друзей, он бы, конечно, скрыл от дочери плачевное состояние своих дел.

— А сколько нужно?

— Триста драхм.

Она сделала перерасчет в уме—получалось около шестидесяти долларов.

— За все про все да еще всякие мелочи—это даже не очень дорого, — слабо улыбнулся отец. — Иногда женихи сами берут на себя эти расходы…

— Хорошо, папа, я достану деньги.

Внутренне собравшись и стараясь не выдать волнения, она повела разговор о деньгах как о чем-то само собой разумеющемся, и, верно, поэтому Генри не удивился и не встревожился. Он вынул бумажник и из внешнего отделения извлек греческие деньги.

— Видимо, Софья, я должен был сразу оговорить, что церковные расходы беру на себя. За все, что сейчас делается в вашей церкви, можно было бы заплатить и больше.

До венчания оставалось всего шесть дней, но, поскольку душевные тревоги отпали, времени должно было хватить. За исключением королевского двора и очень богатых семей, греческие девушки подвенечных платьев не шили—их брали напрокат. Мануфактурная лавка отца была недалеко от улицы Гермеса, и с некоторыми владельцами богатых «свадебных магазинов» Георгиос Энгастроменос водил дружбу. Софья без труда подобрала себе только что сшитое белое атласное платье с кружевной фатой, длинное, до полу, с широким шлейфом. И раз оно было совсем неношенное, его легко пригнали по фигуре: в груди Софья была немного полнее своих афинских сверстниц, да и ноги у нее подлиннее.

Генри предложил купить из приданого только самое необходимое: они проведут всего по нескольку дней в Сицилии, Неаполе, Риме, Флоренции и Венеции, а потом сразу отправятся в Париж, где будут жить в его роскошных апартаментах на площади Сен-Мишель, 6, занимая целый этаж. Всего в Париже ему принадлежало четыре дома. А уж в Париже ее гардеробом и вечерними туалетами займутся лучшие портные.

Дни летели быстро, семейство прибирало и украшало дом, в саду развешивались гирлянды. Каждый день Софья с матерью часами ходили по афинским магазинам. Для итальянских мостовых, музеев и храмов Генри велел обзавестись несколькими парами подходящей обуви. Они виделись ежедневно, и всякий раз казалось, что он молодеет с каждым часом. Он заказал каюту на пароходе «Афродита», который отплывал из Пирея в день их свадьбы.

Потом случилось нечто неожиданное. Генри Шлиман назначил Георгиосу Энгастроменосу свидание в нотариальной конторе: нужно подписать важный документ. Вечером, когда отец вернулся домой, Софья спросила:

— Что это было, папа? Брачный контракт?

— Скорее, акт о лишении всех прав и состояния. Мадам Виктория бросила на мужа озадаченный взгляд.

— Что ты имеешь в виду?

— Я прекрасно знаю, что имею в виду, хотя не вижу, зачем все это. Меня просили официально согласиться с тем, что Софья не может никаким образом претендовать на его состояние—ни при жизни, ни после смерти Шлимана—и что только в случае доброго отношения к нему что-то останется ей по завещанию.

Семья переваривала новость в молчании: для размышлений им дали пищу столь же тяжелую, как сухожилие горного козла.

Не доверяя голосу, Софья улыбкой поблагодарила его.

После постановки в 406 году до и. э. трагедии Софокла «Эдип в Колоне» другим величайшим событием в жизни этого афинского предместья стала свадьба Софьи Энгастроменос и Генри Шлимана. На церемонию стекался весь городок и даже из соседних деревень шли люди. Церковь смогла вместить лишь родню и близких друзей, но это не смущало пестро разодетую толпу, собравшуюся на площади: все наперед знали, когда молиться, когда креститься и когда подпевать хору.

Надо думать, яркая это была картина! Мужчины в красных фесках с голубыми кисточками, в расшитых куртках с длинными рукавами и в юбочках до колен, на ногах такие же расшитые чулки, ткани все алого или зеленого цвета, с плеч на спину спадают широкие пелеринки; у стариков на боку сабли. Женщины в длинных, вышитых золотом платьях с пышными воланами на груди, голова и плечи покрыты белым газовым платком, иные в длинных пышных юбках, расчерченных белой вышивкой, кружевные воротники, голубые корсажи, туго стянутые в талии, на голове кожаные шапочки набекрень, увешанные кисточками, нитки крупных бус на шее.

В день ее свадьбы с утра ликовало солнце, но в воздухе уже пахло осенью, лето кончалось. Добрую половину дня Софья занималась туалетом и выслушивала советы и пожелания сновавших по дому родственниц—сестер Катинго и Мариго, тетушек Гелми и Ламбриду и кузин Евгении, Елены, и Мариго. Только матери не было видно: она всю ночь готовила угощение и ранним утром все отправила в пекарню.

Площадь Св. Мелетия была украшена, как накануне большого праздника: меж деревьев натянуты транспаранты, с домов свешиваются флаги, витрины магазинов богато убраны, на столиках перед кафе стоят цветы в вазах.

К вечеру свадебная процессия тронулась из дома. Младший брат нес за Софьей ее шлейф. В руках она держала букет роз, и целая гирлянда из розовых бутонов, почти касаясь земли, спускалась сбоку ее платья. Зная, что Генри будет приятно видеть на ней свой подарок, она надела коралловое ожерелье. Скрытый платьем, на шее висел серебряный крестик, с которым она не расставалась со дня своего крещения.

Друзья и родственники, образовав на площади живой коридор, встретили ее легким похлопыванием в ладоши. Софья шла с застывшей улыбкой, глядя прямо перед собой — нервы у нее были напряжены до предела.

Генри ждал ее у церковных дверей, украшенных ветками лавра и мирта. Он был в строгой сюртучной паре, в накрахмаленной белой сорочке с белым галстуком и манишкой, в белых перчатках, в руках высокая шелковая шляпа. Софье бросилась в глаза его бледность.

Она ступила внутрь прелестной церквушки, шедевра византийской архитектуры, и трепетно вдохнула слабый запах ладана, с благоговением взирая на епископское место, черный мрамор стен, занавес, скрывавший алтарь, на панно в левом и правом приделах, почти в натуральную величину изображавших Марию и Иисуса, святых заступников Мелетия и Иоанна, у которых тяжелые, серебряные оклады оставляли открытыми только лицо и руки, написанные теплыми, живыми красками. Глубоко и кротко религиозная, Софья сразу успокоилась в храме, и страхи отпустили ее.

В самом центре утопали в цветах рака и огромная икона святого Мелетия. Гирляндами из георгинов, желтых хризантем, маргариток, зеленолистых веток был убран весь иконостас, на ступеньках к царским вратам стояли вазы с гладиолусами… Родственники принесли яркие домотканые коврики, чтобы заменить старые, истершиеся.