Смешенье

– Мои английские друзья жалуются на недостаток звонкой монеты уже давно и особенно с началом войны, – заметила Элиза, – но лишь вам, мсье, хватило проницательности разгадать здесь оборонительную стратегию.

– В том-то и беда, что я разгадал её совсем недавно, – сказал Поншартрен. – Когда планируешь вторжение, разумеется, думаешь о жаловании солдатам. Оно так же важно, как снабжение оружием, провиантом и расквартирование, даже важнее, поскольку солдаты, получив жалование, могут сами позаботиться об оружии, провианте и квартирах. Однако платить им надо в местных деньгах – то есть в монете страны, на территории которой идут военные действия. В Испанских Нидерландах всё просто…

– Поскольку они Испанские, – подхватила Элиза, – и солдатам можно платить пиастрами…

– …которые можно раздобыть где угодно, – закончил Поншартрен. – Однако английские пенни можно взять только в Англии. Считается, что их чеканят…

– …в Лондонском Тауэре, знаю, – сказала Элиза. – Но почему «считается»?

Поншартрен развёл руками.

– Никто их не видит. Они выходят с Монетного двора и исчезают.

– Но мне думалось, что каждый может привезти серебро в Тауэр и перечеканить на пенни, разве нет?

Поншартрен на миг опешил, затем расхохотался и хлопнул ладонью по столу, так, что монеты на картах запрыгали и зазвенели. Выходка для сановника такого уровня была столь неожиданной, что игра замерла.

– Мсье, для нас огромная честь – доставить вам недолгое развлечение от забот! – воскликнул Этьенн, но генеральный контролёр финансов лишь снова хохотнул.

– Ваша супруга, мсье, говорит как раз о том, что меня заботит, – сказал Поншартрен, – и, я уверен, предложит сейчас что-нибудь дерзкое.

Лицо Этьенна порозовело.

– Надеюсь, не настолько дерзкое, чтобы смутить наших гостей…

– Напротив, мсье, это должно посеять смуту среди англичан.

– О, тогда всё замечательно.

– Прошу вас, мадам, продолжайте!

– Охотно, мсье, – сказала Элиза, – но прежде дозвольте высказать предположение.

– Сколько вам будет угодно.

– Яхта, на которой вы прибыли, исключительно хорошо охраняется. Я предполагаю, что она нагружена серебром, которое отправится вместе с войском через Ла-Манш для выплаты жалованья ирландским и французским солдатам в ходе кампании.

Поншартрен слабо улыбнулся и покачал головой.

– Вот и пытайся после этого сохранить тайну! О некоторых людях говорят, что у них нюх на деньги; я убеждён, мадам, что вы можете учуять серебро за милю.

– Не говорите глупостей, мсье, это, как вы сами заметили, очевидная военная надобность.

Элиза мельком взглянула на д'Эрки и тут же об этом пожалела. Бедняга слушал с таким вниманием, что она еле-еле сдержала смех. Незадачливый шевалье переплавил фамильное серебро и отдал королю в надежде получить приглашение на несколько версальских приёмов. Проценты сперва выплачивались с задержкой, затем и вовсе перестали поступать. Тот, кто мог их выплатить, сидел ближе, чем на расстоянии вытянутой руки – и теперь он объявляет, что прибыл в Сен-Мало с целой кучей серебра, которое находится на яхте в нескольких сотнях ярдов отсюда. Одно слово Поншартрена, один росчерк пера – и д'Эрки получил бы свои деньги или хотя бы проценты по ним, причём не в виде расписки, а звонкой монетой. Ни о чём другом шевалье думать не мог, однако не смел раскрыть рот. Этикет сковывал его, как железный ошейник – раба. Ему оставалось только смотреть и слушать.

– Итак, вас тревожит не отсутствие серебра, – продолжала Элиза. – Прекрасно. Вам надо переправить его через Ла-Манш, что связано с огромным риском. В анналах военной истории не счесть рассказов о кампаниях, проигранных из-за того, что обоз с деньгами угодил в руки неприятеля.

– Мы с вами читали одни и те же книги, – заметил Поншартрен. – Тем не менее, боюсь, что в ходе подготовки к войне я был в большей мере министром флота, чем генеральным контролёром, – уделял больше внимания вопросам чисто военным, нежели финансовым. Лишь позавчера, добравшись до Шербура, я осознал, как трудно будет переправить серебро в Англию. Отправлять его прямиком через пролив – безумие. Я подумывал разделить его на части и поручить доставку тем, кто контрабандой возит вино и соль в отдалённые порты Корнуолла.

– Это раздробит риск, но умножит трудности, – сказала Элиза. – И даже если план увенчается успехом, он не разрешит главного затруднения: ежели деньги не будут приниматься на местном – то есть английском – рынке, солдаты не будут считать, что им заплатили.

– Естественно, мы предпочли бы платить им английскими пенни, – отвечал Поншартрен, – но, учитывая ситуацию, вынуждены будем обходиться французской монетой.

– Что возвращает нас к разговору в санях, состоявшемуся два года и один месяц назад, – проговорила Элиза и по ответному взгляду Поншартрена поняла, что не ошиблась.

Мадам де Борсуль растерянно посмотрела на учтивейшего человека Франции, и тот вмешался.

– Ради наших гостей, не присутствовавших при разговоре в санях, – сказал Этьенн, – я молю вас прерваться на разъяснение…

– Я говорю о перечеканке, когда старую монету отозвали и заменили на новую, – отвечала Элиза. – По королевскому декрету новая имеет тот же номинал, что старая, и для нас, живущих во Франции, ничего не изменилось. Однако в новой монете меньше золота или серебра.

– Госпожа герцогиня, в то время ещё мадемуазель графиня, указала мне, что это будет иметь труднопредсказуемые последствия, – добавил Поншартрен.

– Пока господин граф не начал себя корить, – сказала Элиза, – я возьму на себя честь первой выступить в его защиту. Благоприятные последствия реформы огромны: она дала средства на войну.

– Однако госпожа герцогиня оказалась истинной Кассандрой, – продолжал Поншартрен, – ибо реформа имела множество последствий, которых я не предвидел. И одно из них таково: французскую монету вряд ли примут в Англии по полной цене.

– Мсье, вы не думали отчеканить специальную монету для вторжения в Англию? – спросил д'Эрки.

– Думал, как и о том, чтобы использовать пиастры. Однако прежде чем прибегнуть к таким мерам, я хотел бы послушать, что наша хозяйка скажет по поводу английского Монетного двора.

– Я просто хочу указать, мсье, – отвечала Элиза, – что существует механизм, позволяющий без риска для Франции ввезти в Англию серебро, перечеканить на монеты и передать доверенным французским агентам.

– Что за механизм, мадам? – спросил д'Эрки, подозревая, что она их разыгрывает.

– Главная связь Франции с международным денежным рынком осуществляется не через Сен-Мало и даже не через Париж, а через Лион. Королевский банкир – это, разумеется, мсье Самюэль Бернар, и он действует сообща с мсье Кастаном. Я знаю Кастана, он – главная фигура Депозита. Он может передать деньги любому из банкирских домов, имеющих лионские представительства, и получить переводные векселя на французских агентов, которые доставят их в Лондон перед вторжением. Векселя эти надо будет заранее предъявить лондонским банкирам, и те, приняв их к оплате, озаботятся, чтобы к сроку иметь на руках требуемую сумму. То есть им придётся ввозить серебро из Амстердама или Антверпена и в Тауэре чеканить из него монету. Однако это уже не наша забота и не наш риск. Французские агенты получат деньги и доставят их на фронт для выплаты жалованья войскам.

В начале беседы мадам де Борсуль открыла рот, как будто мудрёные слова и понятия легче усваивать им, нежели ушами; по мере того как Элиза говорила, то же самое происходило с другими слушателями, в том числе за соседними столами. Когда же она дошла до слов «жалованья войскам», все принялись переглядываться, ища друг у друга поддержки в своей растерянности. Элиза вскочила с жаром, не свойственным её роли светской хозяйки (вынудив Этьенна, Поншартрена и д'Эрки встать), и принялась организовывать новую салонную игру.

– Мы представим небольшую комедию, – объявила она, – а вы все сидите, сидите, сидите!