Смешенье

Они стояли рядом с голландским полком, которым командовал старый приятель де Зволле по пирушкам и охотничьим забавам. Голландские солдаты почти не болели, хотя мёрзли и голодали не меньше других. В лагере у них царила такая чистота, что товарищи Боба, не большие поклонники гигиены, прозвали его «детской». Однако когда смертность среди английских солдат достигла нескольких человек в день, Блекторрентский гвардейский полк начал обращать внимание на докучные придирки де Зволле и кое-что перенял у соседей-голландцев. Случайно или нет, но эпидемия скоро пошла на спад. Когда весной сверили списки, то оказалось, что из английских полков они потеряли меньше всего людей.

В июне 1690 г. Вильгельм Оранский прибыл в Ольстер, как подобает королю: с тремя сотнями кораблей, пятнадцатью тысячами солдат, сотнями тысяч фунтов стерлингов, большим количеством принцев, герцогов, офицеров и коней, чем вместили бы пятьдесят возов игральных колод и шахматных досок, и кучей голландских пушек. Он двинулся на юг, задержался в Дандолке ровно настолько, чтобы забрать перезимовавшие там полки, и во главе тридцатишеститысячной армии вторгся в Ленстер. Он шёл прямо на Дублин, где Яков Стюарт собрал мятежный парламент. У короля Вильгельма был деревянный домик, который придумал некий Кристофер Рен – тот самый, что строил новый собор Святого Павла в Лондоне. Домик можно было за несколько минут разобрать, погрузить на телегу и так же быстро собрать в любом месте, где король решит устроить свою ставку. Обычно Вильгельм останавливался посреди общего бивуака, что не очень-то характерно для королей и производило хорошее впечатление на солдат.

Яков Стюарт рвался в бой полтора года. Он вышел из Дублина во главе двадцатипятитысячного войска и после некоторых предварительных манёвров занял позицию на южном берегу реки Бойн.

На следующее утро Вильгельм лично проводил рекогносцировку северного берега, ища брод, когда ядро из якобитской пушки, угодив в плечо, сбило его с лошади. Якобиты на южном берегу это видели. Видели они и то, как взволнованные протестанты в спешке уносили прочь нечто королеподобное.

Чего они не могли различить через реку, так это того, что ядро, рикошетом отскочив от берега, на излёте задело Вильгельма по плечу, не причинив ему большого вреда. Вполне естественно было заключить, что узурпатор убит, и доложить радостную весть по начальству.

На следующий день Вильгельм провёл отвлекающую атаку через Бойн неподалёку от того места, где его сбило ядро, и, выждав, когда Яков стянет туда основные силы, перешёл реку в другом месте. Первым шёл его любимый полк – Синяя голландская гвардия. Однако сразу за голландцами выступали несколько рот Королевского Блекторрентского гвардейского полка – привилегия, которой бы те никогда не сподобились под командованием Мальборо. Де Зволле всю зиму поил начальство бренди и слал письма в Лондон, чтобы теперь Боб и его товарищи получили столь блестящую возможность сложить голову в болоте. Так или иначе, они перешли реку вброд, закрепились на южном берегу и отбили несколько конных атак со стороны якобитов. Это было непросто и происходило на глазах у короля Вильгельма, который специально поднялся на холм, чтобы с другого берега наблюдать за любимыми синими гвардейцами.

Капитана Бобовой роты убили в самом начале сражения, и Бобу пришлось до конца дня командовать шестью десятками человек. Это ничего особо не изменило. Задачей Боба – что с капитаном, что без – было убедить солдат, что безопаснее стоять в строю, чем бросить мушкеты и нырнуть в реку. Меньше всего он думал о своей или полка репутации при дворе.

Если б думал, может быть, посоветовал бы ребятам смешать ряды и бежать во все лопатки.

Ночью король приехал сказать им, какие они молодцы. Ирландская армия попросту рассеялась, от неё остались лишь тысячи мушкетов и пик, брошенных, чтобы быстрее бежать. Войско короля Вильгельма выбралось из речной долины на вытоптанные луга между деревеньками Доноре и Дулик, о которых ирландцы, как о феях, говорили так, будто они и впрямь существуют, хотя воочию их никто никогда не видел. По пути солдаты собрали брошенное оружие в охапки и сгрузили на выбранном для лагеря месте.

Обоз не успел переправиться через реку, так что ночевать пришлось под открытым небом, и за отсутствием вокруг леса на дрова пустили собранное оружие. Ни на что иное оно не годилось, потому-то ирландцы его и бросили, а вовсе не из трусости, как полагали некоторые. Боб нашёл кремневые ружья без кремней, мушкеты с треснутыми стволами, пики, которые переламывались о колено.

Так или иначе, через несколько часов после заката их посетил король. На переправе с ним случился приступ астмы, и он до сих пор дышал тяжело, с присвистом, что из-за ушиба, причинённого ядром, доставляло мучительную боль. Король говорил короткими фразами и еле сидел на измученной лошади. Он по-голландски обратился к де Зволле, потом по-английски к ротным и Бобу. Ни на кого из них Вильгельм не смотрел, поскольку засыпал в седле и не мог отвести взгляд от горящих мушкетов и пик.

Сказал же он, что с таким полком, как его Собственный Блекторрентский гвардейский, сможет отбить не только Ирландию, но и Фландрию, а там и дойти до самого Парижа.

Боб ещё долго сидел, глядя в костёр, который медленно угасал, превращаясь в груду раскалённых докрасна ружейных дул. Он размышлял о дальних последствиях королевских слов. В целом они скорее пугали. С другой стороны, вторжение во Францию сулило шанс разыскать мисс Абигайль Фромм.

На следующий день они оставили поле, усеянное грудами чёрной искорёженной стали, и двинулись на юг к Дублину. Яков Стюарт сбежал во Францию. Озверевшие протестанты громили католические дома. Боб отправился в некий квартал, где протестанты вели себя более смирно (если вообще там были). Он нашёл Тига Партри на крылечке, курящим глиняную трубочку и созерцающим формы идущих мимо молочниц, словно ничего не произошло. Правда, половина лица у него была красная и в свежих глубоких ссадинах, расходящихся из общего центра.

Тиг угостил Боба пивом (была его очередь) и объяснил, что заморская кавалерия Якова запаниковала первой и, спасаясь бегством, открыла огонь по ирландской пехоте, преграждавшей ей путь. Он заверил, что ирландцы дерутся куда лучше, когда их не убивают французские союзники и когда им дают ружья, которые стреляют, а не взрываются в руках. Боб полностью согласился.

Позже основная часть армии Вильгельма двинулась на запад и дальше в южную провинцию Манстер, где осадили Лимерик – один из немногих ирландских городов с настоящими укреплениями, где можно было бы дать сражение по всем правилам воинского искусства. На беду, ирландцы не слишком почитали правила воинского искусства. Голландские пушки пробили брешь в городской стене; Боб ринулся туда во главе своей роты и схлопотал по голове бутылкой, которую сбросила на него старая толстуха в чёрном апостольнике, что-то вопящая на гэльском. Боб ничего не знал ни о своём отце, ни о деде с материнской стороны, поэтому давно мучился подозрением, что в его жилах течёт ирландская кровь; пока он лежал без сознания на обломках лимерикской городской стены, ему привиделся странный сон, в котором монахиня с бутылкой была его двоюродной бабкой и распекала блудного отпрыска за все былые провинности.

Череп ему насквозь не пробило, а вот кожу с волосами сняло целиком. Полковой цирюльник, пришивавший её назад, посоветовал Бобу как можно скорее отрастить волосы. «А главное, женись, пока не облысел, не то женщины и дети будут разбегаться от тебя с криком». Цирюльник хотел всего лишь подбодрить Боба, но тот в ответ прорычал, что уже нашёл свою суженую и шрамы на голове заботят его меньше всего.

Король наконец отпустил графа Мальборо в Манстер. Тот взял Корк и Кинсейл, правда, без помощи Блекторрентского гвардейского полка. Затем вернулся, чтобы с комфортом перезимовать в Лондоне, а Боб и его товарищи встали лагерем под Лимериком, где отбивались не столько от вылазок ирландской кавалерии, сколько от местных крестьян, называвших себя «ратниками».