Смешенье

– Зачем мне говорить больше, если вы сказали достаточно? Вы не уверены, что сможете заработать, о Лионе знаете понаслышке, что отнюдь не говорит о его значимости, и относитесь к нему как к чему-то диковинному. Стали бы вы отзываться так об Антверпене?

– Позвольте объяснить, – сказал Самуил. – В нашей семье мы не считаем прибыль – не заносим её в учётные книги, пока не получим переводные векселя, подлежащие оплате в Амстердаме или (теперь) в Лондоне, выписанные на банкирский дом, имеющий надёжное представительство в каком-нибудь из этих городов либо в них обоих.

– Короче – живые деньги?

– Если хотите. Так вот Якоб Голд по дороге объяснил нам, как устроена система в Лионе.

Якоб Голд так смутился, что Элиза сочла своим долгом подбодрить его шуткой.

– Если бы только я вас подслушала! – воскликнула она. – Только вчера за обедом в доме мсье Кастана мне объясняли эту же самую систему – да в таких восторженных выражениях, что я спросила, почему она не применяется повсеместно.

Слушатели заулыбались.

– И что ответил мсье Кастан? – спросил Якоб Голд.

– Что в других местах люди недоверчивы и не так хорошо знакомы между собой, как в Лионе, не создали такой же сети давних, проверенных отношений. Что они одержимы мелочной, буквальной страстью к деньгам и не верят, что сделка совершена, пока реальные монеты не перейдут из рук в руки.

На лицах собеседников проступило облегчение – они поняли, что не придётся огорошивать Элизу этой новостью.

– Так вы знаете, что в Лионе все расчёты производятся через книги. Человек сидит за конторкой и пишет: «Синьор Каппони должен мне десять тысяч экю с солнцем» – к слову, это платёжное средство имеет хождение лишь в Лионе – и считает, что ссыпал монеты к себе в сундук. На следующей ярмарке у него возникает необходимость перечислить синьору Каппони пятнадцать тысяч экю. Он вычёркивает строку в книге, а синьор Каппони записывает у себя, что этот малый должен ему пять тысяч экю, и так далее.

– Но должны же какие-то деньги переходить из рук в руки! – воскликнул четырнадцатилетний Авраам, у которого такая дикость не укладывалась в голове.

– Да, очень немного, – сказал Яков Голд, – причем лишь после того, как исчерпаны все способы рассчитаться на бумаге путём многосторонних трансферов между разными банковскими домами.

– А не проще ли рассчитываться деньгами? – упорствовал Авраам.

– Возможно – если бы у них были деньги! – Элиза сказала это в шутку, но слушатели на мгновение застыли.

– Почему у них нет денег? – спросил Авраам.

– Разные люди отвечают по-разному. Большинство – что деньги не нужны, потому что система работает идеально. Другие объясняют, что звонкую монету, как только она появляется, вывозят в Женеву.

– Зачем?

– В Женеве есть банк, который в обмен на звонкую монету выпишет вам переводной вексель, подлежащий оплате в Амстердаме.

Глаза у Авраама сверкнули.

– Так мы не одни гадаем, как обратить в деньги полученную в Лионе прибыль!

– Ещё бы! Этот вопрос заботит всех иностранных коммерсантов в Лионе, не готовых поверить, будто запись в книге ничем не хуже чистогана, – сказал Самуил.

– Да кто ж вообще в такое поверит? – спросил Авраам. Якоб Голд ответил:

– Тот, кто здесь давно и кого эта система исправно кормит.

Элиза кивнула.

– Она работает лишь потому, что эти люди прекрасно друг друга знают. Их такое устраивает. Однако мы, чужаки, не можем войти в Депозит, как зовётся здешняя система расчётов.

Яков Голд добавил:

– Она устраивает тех, у кого здесь дома, земли, слуги. Они проворачивают огромные сделки и живут, ни о чём не заботясь. Недостаток денег сказывается, только когда возникает потребность извлечь капитал и переехать в другое место. Однако если такая потребность у вас возникла…

– Значит, вы не живёте в Лионе и не входите в Депозит, – подхватила Элиза.

– Мы можем кружить на месте весь день, как уроборос, – сказал Самуил, хлопая в ладоши, – но факт в том, что мы здесь и хотим закупить лес для короля. У нас нет денег, зато есть кредит у мсье Кастана, у которого, в свою очередь, есть кредит, потому что он живёт здесь и входит в Депозит.

– Спасибо, Самуил, – проговорила Элиза. – Вы правы: мсье Кастану верят. Если другой член Депозита запишет в книге: «Мсье Кастан должен мне столько-то экю», для него это всё равно, что золото. А нам нужно обратить «золото» в поставку леса в Нант.

– Благодаря господину Вахсманну, – сказал Яков Голд, имея в виду хозяина дома, – мы в основном представляем, куда идти и кого спрашивать о потенциальных продавцах леса; но как перевести им деньги из королевской казны?

– Нужен член Депозита, готовый записать в своей книге, что король должен ему эти деньги, – сказала Элиза.

– Однако деньги не попадут в руки того, кто продает нам лес, если только он не входит в Депозит, а я не думаю, что лесорубов туда принимают, – подытожил Самуил.

– А мы не получаем прибыли, – напомнил бдительный Авраам. Элиза ущипнула его за нос, чтобы помолчал, и сказала:

– Верно, однако, воск, шёлк и другие товары продаются здесь в огромных количествах, так что должны существовать какие-то ходы. И кому-то удаётся получить прибыль в звонкой монете, раз её тайком вывозят в Женеву.

Призвали господина Вахсманна – уроженца Померании, плотного, седого, лет шестидесяти с лишком. Собравшиеся изложили ему свои затруднения и спросили, как же он продаёт товар, если не входит в Депозит. Вахсманн ответил, что имеет договорённость с крупным лионским дельцом, у которого держит текущий счёт, когда баланс этого счёта положительный, господин Вахсманн может приобрести, что ему нужно. То же самое, заверил он гостей, должно относиться к любому серьёзному лесоторговцу.

– План начинает вырисовываться, – сказал Самуил. – Мы находим лесоторговца, уславливаемся о цене в экю с солнцем, не заботясь о том, что это чисто воображаемая валюта, потом передаём дело участникам Депозита, и пусть они проводят взаиморасчёты по книгам. Мы получаем лес. Но как нам при этом извлечь прибыль?

Господин Вахсманн пожал плечами, будто не задумывается о таких пустяках; однако по обстановке дома было видно, что доходы он получает, и немалые.

– Если хотите, можете перевести прибыль на мой счёт, мы вложим её в последующие операции с Депозитом, и со временем она обратится во что-нибудь материальное, скажем, в бочонки с мёдом, которые вы сможете продать за золото в Амстердаме.

– Вот так люди приезжают в Лион и остаются здесь навсегда, – пробормотал Яков Голд, соединив в одной реплике сомнения амстердамца в разумности лионской системы с презрением парижанина к провинции.

Господин Вахсманн снова пожал плечами и обвёл взглядом свои хоромы.

– Бывает и хуже. Знаете, какая погода в Штеттине в это время года?

– Что, если получить прибыль в звонкой монете и обменять её в Женеве на переводные векселя? – спросил Авраам. – Куда быстрее, да и легче доставить в Амстердам, чем бочонки с мёдом.

– Металлических денег очень мало, а спрос на них очень велик, так что вам придётся уступить большой процент, – предупредил Вахсманн. – Если вас это не останавливает, то такими операциями занимается дом Хакльгеберов. Их представительство под вывеской Золотого Меркурия, наискосок через Меняльную площадь.

– Знакомая фамилия, – проговорила Элиза. – Я была в их лейпцигской фактории, и сам Лотар на меня пялился.

– Никогда о таком не слышал, – заметил Самуил, – но если на вас пялился, значит, не совсем дурак.

– Он занимается драгоценными металлами, – сказал Якоб Голд, – вот всё, что я о нём знаю.

– Когда здешние генуэзцы разорились, – начал господин Вахсманн, – это случилось потому, что испанские рудники затопили Севилью серебром. Женевские банкиры приехали в Лион, дабы заполнить пустоту, оставшуюся после генуэзцев. Банкиры эти были связаны с серебряными рудниками в Гарце и Рудных горах, процветавших некоторое время, пока на рынок вновь не хлынуло испанское серебро. В общем, у одного из женевских семейств было представительство в Лейпциге. Те, кого отправили им руководить, породнились с семейством фон Хакльгеберов. Сами Хакльгеберы издавна связаны с Фуггерами. Говорят, что их род восходит ко дням римлян.