Смешенье

Книга пятая: Альянс

Берлин

Январь 1700

По сути, весь наш опыт убеждает нас лишь в двух вещах, а именно, что есть связь между явлениями, позволяющая нам успешно предсказывать будущие явления, и что связь эта должна иметь постоянную причину.

Г. В. Лейбниц, президент

Берлинская академия,

Берлин, Пруссия

Г-ну Даниелю Уотерхаузу, ректору

Институт технологических искусств

Колонии Массачусетского залива

Ньютаун, Колония Массачусетского залива

Дорогой Даниель!

Письмо Ваше, обнаруженное сегодня мною на пороге моей академии, осветило холодный берлинский день нежданною радостью, кою ещё подогрело известие, что у Вашего института есть крыша над головой, и особенно – что Вы по-прежнему желаете направить свои труды на общую со мной цель. Признаюсь, два года не получая от Вас известий, я думал, что Вас убили индейцы или повесили за колдовство соплеменники!

Многое изменилось с тех пор, как мы с Вами последний раз обменивались письмами. Вы, вероятно, заметили, что у меня новый адрес (Берлин), более того, в новой стране (Пруссия). Монарх, которого вы знали под имением курфюрста Фридриха III Бранденбургского, теперь зовётся королём Фридрихом I Прусским. Это всё тот же человек, по-прежнему счастливо женатый на той же Софии-Шарлотте, живёт и правит в том же дворце, что выстроил для неё в Берлине. Однако посредством различных махинаций (коих перечисление лишь отвратило бы Вас от моего письма) он добился от императора Священной Римской империи (по-прежнему Леопольда II, на случай, если Вы не следите за европейской жизнью) права именоваться королём. Предки Фридриха (Гогенцоллерны) так давно были герцогами Прусскими и курфюрстами Бранденбургскими одновременно, что представлялось разумным объединить страны. То, что получилось, зовётся Пруссия, но управляется по-прежнему из Бранденбурга.

София, как всегда, неутомима в своих интригах. Они с дочерью сочли неразумным демонстрировать чрезмерную близость, дабы враги и друзья не догадались, что София вертит огромным немецким государством, протянувшимся от Кенигсберга почти до Рейна. По многим причинам ей удобнее казаться милой старушкой, далёкой от дел вдовствующей курфюрстиной-матерью; она предоставляет своему сыну Георгу-Людвигу верить, будто он правит Ганновером, и в Берлин наезжает лишь изредка – пощипать за щёчки внучат и всячески продемонстрировать свою безобидность.

Я езжу из Ганновера в Берлин так часто, что самые злобные недоброжелатели из числа берлинских придворных начали поговаривать, будто София влияет на дочь через меня. На беду, я не мог указать официальную причину столь частых визитов в Берлин, в истинную же причину (что я езжу туда ради увлекательных бесед с Софией-Шарлоттой и блистательным кругом её друзей, а также ради уроков, которые даю принцессе Каролине) люди такого склада поверить не могли.

Отсюда Берлинская академия, коей первым президентом я имею честь быть. Королям пристало учреждать подобные заведения (начало, разумеется, положил ваш Карл II созданием Королевского общества), так что, основав академию. Фридрих во многом оправдал свой новый титул. Я же, как президент академии, могу теперь ездить в Берлин сколько вздумается.

И хорошо, что мне есть теперь к чему принадлежать помимо Королевского общества! Вероятно, до Вас уже добрались последние чудовищные публикации: третий том уоллисовых трудов, где моя двадцатипятилетняя переписка с Ньютоном подана превратным образом, и «Lineae brevissimi descensus» Фатио, в которой тот вновь яростно на меня нападает. Утверждается мысль, будто я и не думал об исчислении бесконечно малых, пока не украл его в готовом виде у Ньютона около 1677 года. Как будто годы моих парижских трудов под руководством Гюйгенса ничего не стоят!

Однако лучше мне не утомлять Вас моими гневными излияниями. Давайте лучше перейдём к некоторым из Ваших вопросов.

Да, я по-прежнему переписываюсь с Элизой, как же иначе? Однако, как многие с рождением детей, она перешла к более размеренной жизни и теперь пишет мне значительно реже. Три года назад, когда подписали мир, французский двор признал её титул герцогини Йглмской; теперь она часто бывает в Англии, хотя никогда – с мужем. У неё особняк неподалёку от Сент-Джеймского дворца, и она даже несколько раз посетила Йглм, дабы восстановить связь с местом своего рождения. Раз или два в году она наезжает в наши Палестины повидаться с сыном и нанести визит Софии. Муж её, в силу интересов, связанных с флотом, полюбил Йглм больше, нежели она сама, и вообразил, будто тамошний огромный замок можно превратить в сельскую усадьбу – хотя трудно выбрать для загородного дома место более дикое и бесприютное! Он по нескольку месяцев в году проводит на Йглме, надзирая за восстановлением одного крыла развалин, которое решил сделать родовым гнездом герцогов Аркашон-Йглмских. В Лондоне раздаются недовольные голоса, будто он намерен превратить Йглм во французскую военно-морскую базу наподобие Дюнкерка, но я не верю, что Элиза такое допустит.

Дабы сделать себе имя в лондонском обществе, она уже несколько лет благотворительствует бездомным солдатам. Когда война окончилась и к власти пришли тори, английская армия резко сократилась в размерах, многие полки распустили, и голодным солдатам осталось промышлять нищенством и воровством. Своей заботой о них Элиза как бы укоряет тори; это укрепит её позиции, если виги вновь придут к власти.

С рабством она борется не столь открыто, хотя чувства её в этом отношении глубже. Она знает, что назойливо твердить о недопустимости рабства значит лишить себя доступа в высший свет, а следовательно, и возможности добиваться перемен. Однако юристы хорошо знают, сколько трудов она приложила в последние годы для освобождения нескольких таунтонских школьниц, обращённых в рабство Джеффрисом после восстания Монмута.

Хорошо, что она поддерживает добрые отношения с вигами. Если Вы получаете письма из Англии, то знаете, что виги близки к принцессе Анне, которая, вероятно, рано или поздно станет королевой Англии. Они составляют партию активной внешней политики или, если отбросить экивоки, – войны. Несчастный Карл II Испанский вот уже тридцать пять лет как при смерти – вряд ли он протянет ещё долго, а с его смертью неизбежно разразится война. Ибо у Людовика XIV глаза горят на Испанию, её заморские владения, копи и монетные дворы. Надо признать, что у герцога Анжуйского оснований претендовать на испанский престол не меньше, чем у других. А если он по совпадению ещё и послушный внук Людовика XIV, то что с того!

Если Вы редко получаете почту, то можете воскликнуть: погодите! мне казалось, вопрос решён договором, и престол Испании наследует курпринц Баварский. Однако он умер внезапной и загадочной смертью. Империя назначила своего кандидата – эрцгерцога Карла, сына императора Леопольда. На словах говорят о разделе испанского наследства, но втайне готовятся к войне. А поскольку ставкой в ней будет сердце, гонящее золото и серебро по жилам мировой торговли, можно ожидать, что она будет ещё ожесточеннее предыдущей.

Теперь к более интересным материям.

Вы пишете, что желали бы работать сообща. Попытаюсь Вас отговорить. Во-первых, Вы уже поняли, что, связав своё имя с моим, навеки запятнаете себя в глазах Королевского общества. Во-вторых, патроном нашим будет человек, имеющий обыкновение казнить неугодных служителей на колесе. Нет, я не о новом короле Пруссии, но о монархе более рослом, что живёт дальше на восток и владеет примерно половиной земного шара.

Если я Вас ещё не отпугнул, то задумайтесь о предстоящей работе. В том, что я хочу сделать, очень мало красивого и элегантного математически. Оно должно состоять из двух частей: механической системы для выполнения математических и логических операций над числами и большого количества данных, которые будут в машину загружаться. Больше всего работы предстоит на этих двух направлениях. Первое сулит учёному больше радостей как занятие практическое, сродни часовому мастерству Гука; можно смотреть, как машина обретает форму на верстаке, и с гордостью указывать на ту или иную шестерёнку. Однако, боюсь, не на неё следует нам направить свои усилия. Вспомните, насколько продвинулось часовое дело только на нашем веку, начиная с гюйгенсова маятника. Экстраполируя процесс в будущее, Вы согласитесь, что арифметические машины будут только совершенствоваться. С другой стороны, при всём уважении к Вашей и Уилкинса работе над философским языком мы лишь приступили к сбору данных и созданию логических правил, что будут управлять машиной.