Смешенье

– Почему вице-король не снарядил новую экспедицию?

– Возможно, и снарядил.

– Ты темнишь, а время поджимает.

– Это не я темню, а ты ленишься думать. Если бы экспедиции были отправлены и ничего не нашли, что бы случилось?

– Ничего.

– А если хоть одна экспедиция преуспела, что бы мы имели в итоге?

– Секретный отчёт, хранящийся в Мехико или Севилье, и много золота… – Джек осёкся.

– Что вы рассчитывали найти на вице-королевском бриге?

– Серебро.

– А что нашли?

– Золото.

– Но в Мексике добывают только серебро.

– Да… мы так и не разрешили загадку, откуда золото.

– Догадываешься ли ты, Джек, сколько алхимиков среди влиятельных людей христианского мира?

– Слыхал, что много.

– Если бы среди этих людей – королей, принцев, герцогов – прошёл слух, что Соломоновы острова открыты и с них привезли золото – не абы какое, заметь, а из плавилен самого царя Соломона, то есть, почитай, чистый философский камень или философическая ртуть, слух бы этот возбудил некоторый интерес, ты согласен?

– Если слухи просочились, то да…

– Они всегда просачиваются, – отрезал Енох. – Теперь понятно, почему столько значительных людей держат на тебя зло?

– Вот уж не думал, что это нуждается в объяснении. Но теперь, когда ты сказал…

– Отлично. Надеюсь, я объяснил также, почему должен сам отправиться на Соломоновы острова. Если легенда не лжёт, Ньютон захочет узнать всё, что можно. И даже если это всего лишь легенда, такие острова – самое место, чтобы удалиться от мира на несколько лет или столетий… так или иначе, туда я направляюсь.

Катушка запрыгнула Еноху в кулак и остановилась.

В рейсе из Японии в Манилу, как в любом морском путешествии, тон задавала широта. Ван Крюйк, Даппа и ещё несколько членов команды умели определять её по солнцу. Солнце выглядывало по меньшей мере раз в день, так что они неплохо представляли, на какой параллели находятся. Однако не существовало способа определить долготу. Соответственно лоции ван Крюйка основывались преимущественно на широте. На некоторых параллелях тревожиться не стоило, поскольку в этой части мира (по крайней мере согласно документам) на них отсутствовали рифы и острова. На других опасности были отмечены; когда «Минерва» достигала такой параллели, вся жизнь корабля менялась: ставили дополнительных вперёдсмотрящих, убавляли паруса, часто бросали лот. Конкретный риф мог находиться в ста милях к западу или к востоку; не зная долготы, сказать это было невозможно. Путь из Японии в Манилу лежал с севера на юг; градус широты и градус напряжения менялся с каждой минутой.

Помимо рифов и островов, в число главных опасностей для навигации входили тайфуны и пираты, недавно отбившие у голландцев остров Формоза и основавшие там собственное государство. Обе обрушились на «Минерву» в один день: пираты заметили её и двинулись наперерез, но тут погода начала меняться. Всё предвещало тайфун. Пираты бросили преследование и занялись спасением собственной шкуры. «Минерва» к тому времени благополучно пережила несколько штормов, и команда хорошо представляла, что её ждёт; ван Крюйк мог предсказать, как будет меняться ветер в ближайшие день-два в зависимости от расстояния до центра тайфуна. Поставив штормовые паруса и лично управляя румпелем, он добился, чтобы их вынесло не к Формозе, а на юго-восток, в Филиппинское море, глубоководное и лишённое рифов. Позже, когда небо расчистилось и показалось солнце, они отыскали определённую широту (19°45' N) и прошли по ней двести миль на запад до пролива Балинтанг, разделяющего две группы островов к северу от Лусона. Затем повернули на юг и с великой осторожностью продолжили путь, пока не завидели холмы Илокоса – северо-западной оконечности Лусона.

Отсюда началось совершенно другое плаванье – каботажное. Триста миль до мыса Маривелес у входа в Манильскую бухту «Минерва» ползла вдоль берега со слабым и переменчивым ветром; команде приходилось часто бросать лот и вставать по ночам на якорь, чтобы не налететь в темноте на мель. Порою по несколько суток кряду не двигались из-за встречного ветра. Днём покупали свежие фрукты и мясо у подходивших на длинных катамаранах туземцев, ночами несли дозор, готовясь встретить ружейным огнём тех же туземцев, когда они полезут на борт с ножами в зубах.

Вечером одиннадцатого дня подошли к мысу Маривелес, перед которым кинжалами торчали из волн несколько острых скал. Гарнизон соседнего острова Коррехидор, заметив «Минерву» на закате, развёл костры. Ориентируясь по огням, удалось бросить якорь в бухте с южной стороны острова. На следующий день командир испанского гарнизона прибыл на шлюпке с часовым визитом. Это был старый знакомец, поскольку «Минерва» раз десять проходила Коррехидор, курсируя между Манилой, Макао и Квина-Куттой. Он передал последние манильские слухи и анекдоты, а взамен получил несколько пакетиков с пряностями и японские безделушки.

Затем подняли якорь и двинулись через Манильскую бухту. Первым показался испанский замок на мысе Кавите, следом – шпили манильских колоколен и лес мачт в устье реки Пасиг. Команда надеялась, что они направятся прямиком туда, но как только «Минерва» обогнула Кавите и вошла в спокойные воды с подветренной стороны крепости, Ван Крюйк приказал убрать почти все паруса. Навстречу им двинулась долблёнка, изготовленная из колоссального ствола и называемая на местном языке «банка»; когда она приблизилась, Джек различил Мойше и Сурендраната, оставленных улаживать кое-какие дела, а также Джимми и Дэнни, приданных им в качестве телохранителей. Один за другим все четверо взобрались по верёвочному трапу на палубу, где уже дожидались товарищи. Мойше и Сурендранат отправились в каюту к ван Крюйку, чтобы обсудить текущие дела с главными участниками предприятия. Джек мог бы пойти с ними, но по лицу Мойше и без того понял, что всё более или менее благополучно, а значит, их путь лежит дальше на восток.

Гавань являла собой подобие гамака, растянутого между двумя мысами, отстоящими один от другого на несколько миль. За полтора столетия своего владычества испанцы (руками покорённых тагалов) возвели на каждом мысу по крепости. Ближайшая, сразу по правому борту, была традиционная, квадратная, с четырьмя бастионами по углам, выстроенная так, чтобы море служило рвом. Ещё один ров разрезал перешеек со стороны суши, чтобы в крепость можно было попасть только по подъёмному мосту. Он располагался на некотором отдалении от форта, а оставшееся пространство занимали строения: тростниковые хижины с редкими вкраплениями деревянных домов и три каменные церкви, воздвигнутые или воздвигаемые различными католическими орденами.

С противоположной стороны раскинулась сама Манила. Она лежала на полуострове, образованном с одной стороны заливом, с двух других – реками, Пасигом и его притоком, впадающим неподалёку от устья. Испанцы обнесли полуостров длинной стеной с люнетами и бастионами для защиты от голландцев, китайцев и туземных племён. В устье Пасига возвышался форт; из его пушек простреливались река, залив и неспокойные барангаи – территории этнических общин – за рекой.

Отсюда – как, впрочем, и отовсюду – Манила не выглядела сказочно богатым городом. Выстрой её испанцы в другом месте, церковные шпили и сторожевые башни возносились бы к облакам. Однако здесь даже роскошные здания сиротливо жались к земле; по горькому опыту было известно, что всё выше двух этажей и сложенное из камня рухнет от землетрясения раньше, чем высохнет цемент. Так что Джеку, глядевшему с «Минервы», представало нечто низкое, темное и тяжёлое, затянутое дымкой. Лишь высокие кокосовые пальмы вдоль берега отчасти скрашивали вид.

Такая погода обычно заканчивалась бодрящим грозовым ливнем. Все на «Минерве» отлично об этом знали: Манила служила им портом базирования последние три года, с первого рейса из Малабара; к тому же команда наполовину состояла из местных уроженцев. Знали они и то, что бухта не защищает от северных ветров; такой большой корабль, как «Минерва», застигнутый штормовым нордом между Манилой и Кавите, может налететь на мель, где тагалы на долблёнках и китайско-филиппинские метисы на джонках разграбят его без всяких помех. Посему вместо того, чтобы ликовать и горланить, что было бы естественно после невероятного путешествия в Японию и обратно, матросы хранили торжественную серьёзность, словно монахи во время воскресного богослужения, и сердито шикали на тех, кто повышал голос. Малабарцы замерли на вантах, как пауки в паутине; полуприкрыв глаза и полуоткрыв рот, они напряжённо ловили каждое движение воздуха.