Смешенье

– Вот почему мне хочется встать и выйти в фойе, где не так душно.

– Фойе в данном случае натужная метафора для Колонии Массачусетского залива?

– Да.

– С чего вы взяли, будто массачусетская жизнь будет менее однообразной? Судя по новостям, события там повторяются с малоприятной регулярностью: то индейцы нападут, то этот фанатик Мадер разразится очередной речью.

– Там я смогу заниматься работой совершенно нового рода.

– О чём вы неустанно твердите Королевскому обществу – всем двадцати его членам.

– Правильное число ближе к ста, но я вас понял. Нас и впрямь всё меньше. Виною тому страсть к новизне. Я попытаюсь это исправить.

– Кстати о новизне: когда увидите французскую военно-морскую базу в Дюнкерке…

– Вы уже второй раз говорите так, будто я собираюсь во Францию. Вы сбрендили? Откуда у вас такие фантазии?

– Сбрендил я или нет, но разве не я единственный попечитель Института технологических наук Колонии Массачусетского залива?

– Сэр, я понятия не имел, что такое учреждение учреждено. Однако если бы знал, то заподозрил бы вас в первую очередь.

– Это значит «да»?

– Да.

– Следует ли отсюда, что я могу давать единственному служащему какие-то указания касательно его действий?

– Служащие получают жалованье. Деньгами. Которых нет.

– Вы поистине невыносимы. Как вы провели последние две недели?

– Вы отлично знаете, что я был в Кембридже, помогал Исааку освобождать комнаты.

Роджер притворно изумился.

– Речь, часом, не об Исааке Ньютоне? Учёном? С какой стати ему вздумалось покинуть Кембридж?

– Он едет сюда, чтобы возглавить Монетный двор, – отвечал Даниель. (Событие готовилось больше трёх лет – дело тормозили политические неурядицы и нервное расстройство Исаака.)

– Говорят – умнейший человек из всех, когда-либо ступавших по земле.

– Он бы отдал первенство Соломону, но я с вами согласен.

– О Боже! Полагаете, он станет чеканить какие-то там монетки?

– Если политики не будут ему мешать.

– Даниель, вы меня обижаете. По сути, вы сейчас сказали, что альянс политически некомпетентен. Позвольте напомнить, что перечеканка одобрена обеими палатами. Так что этот мусор осталось терпеть недолго. – Канцлер казначейства вытащил из башмака пачку ассигнаций Английского банка, вложенную туда для тепла, и помахал ею в воздухе. Потом, оскорблённый самым её видом, бросил деньги через плечо в Темзу. Ни он, ни лодочник не обернулись.

– Глупое расточительство, – заметил Даниель. – Куда разумней было бы сжечь их в камине, чтобы согреться.

– Казначейские бирки горят жарче, хозяин, – вставил лодочник, – да и отдают их за шестьдесят процентов.

– Исаак приступит к работе в начале мая, – сказал Роджер. – Сейчас февраль. Чем бы нам покамест себя занять? Вы ведь намерены продолжить труды Коменского – Уилкинса – Лейбница по созданию пансофистской арифметической машины, она же логическое устройство, она же вычислительный автомат, она же алгебра умозаключений, она же хранилище всех знаний?

– Надо будет придумать более удачное название, – отозвался Даниель, – но вы отлично знаете, что ответ «да».

– Тогда прежде вам следовало бы поболтать с Лейбницем. Вы не согласны?

– Согласен, разумеется, – проговорил Даниель, – но даже будь в этой стране деньги, мне они не достанутся, так что я о такой поездке и не помышляю.

– Я нашёл в чулке несколько дореформенных луидоров и рад буду вам их передать в ожидании той поры, когда Исаак раскочегарит Монетный двор.

– И что, скажите на милость, мне делать с французскими деньгами?

– Купить на них что-нибудь, – отвечал Роджер. – Во Франции.

– Мы с нею воюем!

– Довольно вяло – одна серьёзная битва за последние два гола.

– И всё же зачем мне туда?

– Франция лежит на пути в Германию, где, если я не сильно ошибаюсь, живёт сейчас Лейбниц.

– Разумнее было бы её обогнуть.

– Куда удобнее отправиться прямиком – тем паче, что таким курсом следует ваша яхта.

– У меня и яхта теперь есть?

– Смотрите! – провозгласил маркиз Равенскар. Даниелю пришлось повернуть голову и глянуть вниз по течению. Они как раз миновали Стил-ярд и приближались к пристани у «Старого лебедя», сразу перед Лондонским мостом, После моста начиналась лондонская гавань, в которой стояла едва ли не тысяча кораблей.

– И что я должен был увидеть? Рыбный рынок? – возмутился Даниель. (Именно в ту сторону указывала сейчас рука Роджера.)

– Тысяча чертей! – воскликнул Роджер. – Она перед Тауэром, отсюда её не видно, так что давайте сходим и посмотрим.

Он спрыгнул с лодки на причал и зашагал к «Старому лебедю», не расплатившись с лодочником и даже не глянув в его сторону. Тот, впрочем, нимало не огорчился. По-видимому, у Роджера было полное взаимопонимание с ним, как и со всем Лондоном, за исключением нескольких якобитов.

От «Старого лебедя», куда они заглянули, чтобы согреться пивом, можно было пройти по Темз-стрит, а затем долго продираться через ворота, башни и дамбы Тауэра, обросшие человеческим жильем, как пораженные сердечные клапаны – инфекционными бородавками. Однако Роджер хотел взглянуть на яхту с реки, поэтому они обошли мост и спустились к Львиному причалу под лабазоподобной церковью Святого мученика Магна, которую Рен отстроил заново, но ещё не успел снабдить башней или колокольней. Другой лодочник согласился отвезти их вниз по реке. Обогнув шумный рыбный рынок и Ки, они оказались в начале Тауэрской пристани – четвертьмильной стены, встающей прямо из реки. Впрочем, местами её украшали краны, пушки, крохотный зубчатый замок и прочие диковины. В стену уходили два причала и один сводчатый туннель; лодочник всё гадал, не к ним ли маркиз Равенскар направляется, однако Роджер гнал лодку дальше, до самого конца стены, где стояли два брига и трёхмачтовый корабль. Даниель машинально смотрел на судёнышки поменьше и поскромнее, пока не вспомнил, что он с Роджером, которому подавай всё самое лучшее. Взгляд маркиза был устремлён на трёхмачтовик. Носовая фигура изумляла – не тем, что была покрыта многими квадратными футами листового золота (дело вполне обычное), но своей диковинной формой. Золотой шар с глазами, носом и ртом, казалось, несся вперёд, увлекая за собой огромный клубящийся хвост золотого, серебряного и медного пламени. Даниель понял, что перед ним – очеловеченная комета или огромный огненный…

– «Метеор»! – объявил Роджер. – Бывшая собственность господина герцога д'Аркашона. – Затем лодочнику: – Обойди корабль с обеих сторон, а когда доктор Уотерхауз закончит осмотр, мы поднимемся вверх вон по тому трапу. Даниель, надеюсь, вы не прочь полазить по трапам?

– Я бы по верёвке взобрался, чтобы такое увидеть.

– М-м… всякий нормальный человек, предложи ему выбор, лезть по верёвке или отправиться во Францию на герцогской яхте, предпочёл бы второе; посему я воспринимаю ваши слова как согласие быть в Дюнкерке через три дня, – сказал Роджер.

В прежние годы Даниель пересчитал бы пушки «Метеора», но сейчас смотрел только на декор. Искусные резчики увили всю яхту золотыми лавровыми гирляндами. Над ютом распростёрла крылья Победа: одной рукой она тянула гирлянды на себя, словно вожжи, другой держала поднятый меч. Под крыльями тянулся ряд окон.

– Ваша каюта, – объяснил Роджер, – где нам накрыли стол.

Они пообедали жареными перепёлками, приготовленными на камбузе «Метеора», «который полностью перестроили, – сообщил Роджер, – ибо смрад от кухни покойного герцога внушал омерзение даже французам». Синяя скатерть была расшита золотыми королевскими лилиями; Даниель заподозрил, что прежде она служила флагом.

– Так теперь эта яхта ваша, Роджер?

– Пожалуйста, не опускайтесь до пошлых рассуждений, что кому принадлежит. Всем известно, что яхту захватили у Шербура, когда французы прошлый раз собирались на нас напасть. Король намеревался подарить её королеве, так что её немного подлатали…