Смешенье

– Прости, я не был в Англии почти двадцать лет.

– Продолжай, Джек, я весь внимание.

– Наше золото там. Вернуть его невозможно. Однако и малабарцам от него мало проку. Коттаккал, королева малабарских пиратов, может лишь потратить какую-то часть на починку дворца и переоснащение кораблей. Если она хочет получить от нашего золота прибыль, то должна пустить его в дело.

– И что, пустила?

– Ей принадлежат двадцать пять процентов корабля.

Енох расхохотался – явление довольно редкое. Он чаще других насмешливо кривил губы, фыркал, с каменной миной отпускал ехидные замечания, но почти никогда не смеялся в голос.

– Я пытаюсь представить, как буду объяснять курфюрстине Ганноверской, наследнице английского трона, что теперь она компаньонка Коттаккал, королевы малабарских пиратов.

– Лучше представь, как будешь объяснять то же самое Коттаккал, – посоветовал Джек. – Потому что это случится раньше.

Малабар

Конец 1696 – начало 1697

Теперь они путешествовали как состоятельные индусы. У Джека и Еноха было по арбе, запряжённой парой буйволов. В каждой поместились бы двое пассажиров при условии, что они – близкие друзья, но из-за разнообразного оружия, тюков, винных бутылей и прочего место осталось только для одного. Это как нельзя лучше устраивало Джимми и Дэнни, которые смотрели на арбы так, будто за время своих странствий не видели ничего нелепее и не знали, дивиться им или возмущаться. Впрочем, они поумерили свой пыл, когда обнаружили, что во время долгих ночных переходов их лошади еле-еле поспевают за неспешными буйволами. Вооружённый эскорт – восемь мушкетёров и восемь лучников, позаимствованных с бесконечной осадной войны, которую Меч Божественного Огня якобы вёл против маратхов, – вынуждены были всю дорогу бежать рысцой.

Под палящим дневным солнцем такой темп убил бы их в первые же часы. Поэтому просыпались на закате, выжидали, пока жар впитается в землю, трогались около полуночи и ехали до рассвета. Джек совершал это путешествие не в первый раз и знал, как разбить его на ночные переходы, каждый из которых заканчивался бы в роще кокосов или манго у стен какого-нибудь города. На утренней заре разбивали лагерь, после чего нескольких посыльных (подростков из джагира, получавших за свои труды вполне приличное вознаграждение) отряжали в город. Те ждали, пока откроют ворота, шли на базар и закупали снедь, пока остальные спали в тени деревьев. Еду раздавали после заката, когда отряд готовился к новому переходу.

Двигались быстро и целеустремлённо. Джимми и Дэнни, привыкшим в путешествии с Енохом Роотом сворачивать в стороны и глазеть на разнообразные диковинки сколько душе угодно, пришлось свыкаться с совершенно иной жизнью. Время оставалось лишь на переходы и подготовку к переходам. Даже разговаривать было некогда.

Как только Джеков скудный джагир остался позади, местность стала более приятной, хоть и несколько однообразной: орошаемые поля чередовались с рощами плодовых деревьев; лощины, холмы и прочие непригодные для земледелия участки заросли джунглями. Их проезжали с величайшей осторожностью; ночью заросли обступали путников, словно стремясь их поглотить; с каждой ветки мог спрыгнуть душитель, за любым кустом мог притаиться тигр. Несколько раз переходили вброд кишащие крокодилами реки. На одной из переправ Дэнни заметил, как две огромные бурые ноздри приближаются к отставшему от спутников мальчишке, и разрядил в ту сторону пистолет. Крокодил, надо думать, не пострадал, но мальчишка с перепугу догнал товарищей. На другой переправе огромный крокодил утащил осла.

На следующий день – точнее, на следующий вечер, – они проснулись и увидели вокруг чёрную землю, населённую чёрными людьми. После долгого ночного перехода тело по-прежнему хотело спать, но мозг уже окончательно пробудился. Лежа на кошме, они слышали похожий на сердцебиение гул, потому что этот чёрный край был куда богаче селитрой, чем Джеков джагир, и в ямах вокруг города люди дни напролёт долбили землю деревянными инструментами.

Если земля полнилась гулом, то воздух полнился странными возгласами – каждый работник на поле примерно раз в минуту выкрикивал: «Попо!» Джек, Енох, Джимми, Дэнни сидели под деревом, ели манго, буквально падавшие им на голову, и наблюдали за жизнью чернокожих индусов. Западный ветерок нёс прохладу и запах моря – они пересекли Индостан с востока на запад и приближались к Аравийскому морю.

– Все эти батраки принадлежат к касте черуманов – настолько низкой, что черуман оскверняет найяра на расстоянии шестьдесят четыре фута, – объяснил Джек. – В таком случае найяр обязан его убить, а затем пройти бесконечные очистительные обряды. Чтобы сберечь себе жизнь, а найярам – время, черуманы постоянно кричат: «Попо!», чтобы никто к ним нечаянно не приблизился.

– Ну ты и загнёшь, – сказал Дэнни с равной долей презрения и нежности.

Из-за поворота дороги раздался другой крик: «Кикуйя! Кикуйя!» Заслышав его, черуманы похватали мотыги и отбежали от дороги, оставив безлюдными полосы по шестьдесят четыре фута с каждой стороны дороги. Вскоре показался небольшой отряд: впереди ехала на белом коне чернокожая, голая по пояс женщина в золотых украшениях, за ней бежали несколько слуг.

– Если найяры такие, то едем к ним! – воскликнул Джимми.

– А чем, по-твоему, мы занимаемся последнюю неделю?

– Там, куда мы едем, ещё такие будут?

– Да, они там заправляют. Это воинская каста. Представь, что ты отправился в Сент-Джеймский дворец поглазеть на знать – красивых дам и господ, которые носят шпаги и, чуть тронь, пускают их в ход.

Когда зашло солнце, Джек отправил эскорт назад – продолжать необременительную осаду. Остальные до утра продремали в лагере. На рассвете их разбудила перекличка между черуманом, стоящим за камнем в шестидесятичетырёхфутовой черте от города, и баньяном на городской стене. Черуман высыпал на камень мешок наличности: персидского горького миндаля и каури, среди которых затесались несколько чёрных медяков, – затем удалился. Через минуту вышел баньян, положил на камень свёрток с товаром, отсчитал несколько раковин, миндалин и монет, после чего возвратился в город. Черуман вернулся и забрал покупку вместе со сдачей.

– Страшно неудобная система, – сказал Дэнни, ошалело тараща глаза.

– Напротив, весьма практичная, – заметил Енох Роот. – Если бы я принадлежал к малочисленной воинской элите, то больше всего боялся бы крестьянского бунта – засад на дорогах и тому подобного. Если бы я имел право убивать каждого крестьянина, подошедшего ко мне на расстояние выстрела из лука…

– То жил бы без печали, – закончил Джимми.

Закупив в городе провизии, они двинулись на юг вдоль побережья. Время от времени им попадались преступники, посаженные у дороги на кол. Это лишний раз доказывало, что они в стране, где царит закон, а значит, правильно поступили, когда отправили домой вооружённый эскорт. Солнце палило нещадно, но чем дальше они ехали, тем сильнее чувствовалось прохладное дыхание Лаккадивского моря. Огромные листья растущих у дороги пальмировых пальм отбрасывали живительную тень.

Путники поняли, что приближаются ко двору королевы Коттаккал, когда вдоль дороги начали попадаться рамы, на которых сушились листья тех же самых пальм. Писцы королевы использовали их вместо бумаги.

Впереди послышались какие-то крики.

– Чего они все орут? – полюбопытствовал Дэнни.

– Может, вернулись их корабли, доверху наполненные добычей, – сказал Джек, – а может, по городской площади бегает крокодил.

Дорога перешла в главную улицу портового города. Дома здесь были всё больше из тростниковых циновок, хотя встречались и деревянные – их число и размеры увеличивались к реке, которая величаво струилась в глубоком русле. Четвертью милями дальше она расширялась, образуя залив Лаккадивского моря. Город, без сомнения, стоял тут спокон веков, однако казалось, будто его только вчера возвели посреди захваченной джунглями древней крепости. Исполинские деревья – тики, манго, махуа, сандалы, кокосовые пальмы и несколько баньянов размером с хороший европейский собор – росли между домами, сплетаясь кронами и образуя вторую крышу высоко над пальмовыми кровлями жилищ.