Смешенье

Джек немного помолчал.

– Ты и прав, и не прав, – сказал он наконец и, повернувшись, побрёл вдоль берега к костру, который развели несколько минут назад, как только село солнце и зажглись звёзды. – Наш мастер – Ян Вроом из Роттердама. Его пригласил ван Крюйк.

– Имя известное. Как его занесло сюда?

– В то время, когда Вроом был подмастерьем, Адмиралтейство и Голландская Ост-Индская компания чтили корабельных мастеров и не лезли в их дела. Каждый корабль строился немного иным, по усмотрению – иные сказали бы, по произволу – мастера. Но теперь эти, в Ост-Индской компании, вообразили, будто знают всё о строительстве кораблей, и принялись указывать размеры с точностью до четверти дюйма. Если мастер отважится проявить самобытность, позовут его конкурента, тот сделает промеры и напишет рапорт о нарушении правил; короче, мастеру придётся туго. В итоге Ян Вроом считал, что его не ценят. Когда он получил источенное червями и размокшее от солёной воды письмо своего старого знакомца Отто ван Крюйка, то бросил все дела и первым же кораблём отбыл из Роттердама.

– Как я погляжу, не только он, – заметил Енох. Они уже хорошо видели голландцев, которые сидели полукругом у костра, прикуривали от веточек глиняные трубки и тихонько переговаривались. В середине восседал высокий рыжеволосый человек с проседью в светлой бороде – очевидно, сам Вроом. Четверо голландцев помоложе слушали и кивали.

– Пока мы не нарушили беседу этих господ, давай посекретничаем в одиночестве, – сказал Енох.

– Я весь внимание.

– Вместе с корабельными мастерами ты выписал писца, искусного – по крайней мере так тебе сказали – в тайнописи. Ты поручил его написать мне шифрованное письмо следующего содержания: «Уважаемый Енох Роот, мне нужны большие корабельные пушки, желательно лучшие, новейшего образца, в количестве сорок четыре штуки. Жду». Несколько месяцев спустя я расшифровал и прочёл это послание в Лондоне – впрочем, уже после того, как какой-то шпион перехватил его и снял копию. Так или иначе, я читал и смеялся. Надеюсь, ты тоже смеялся, когда диктовал письмо.

– Возможно, лёгкая улыбка коснулась моих губ.

– Хорошо, коли так, поскольку требование твоё абсурдно. Если тебе не хватило ума это понять, значит, ты превратился в безмозглого восточного деспота.

– Енох. Так ты привёз или не привёз мне большие металлические предметы?

– Предметы, о которых ты говоришь, не бесплатны. Чтобы их заполучить, надо взять на себя некие обязательства.

– Ты хочешь сказать, что нашёл нам инвестора? Годится. Каковы его условия?

– Спроси лучше: «Каковы её условия?»

Джек воспарил. Енох хлопнул его по плечу и заглянул в глаза. Алхимик стоял лицом к огню, и отсветы огня жутковато поблескивали в его расширенных зрачках: две красные луны в тёмной ночи.

– Джек, это не она. Да, её дела неплохи, но не настолько, чтобы она могла отправить арсенал через половину земного шара в ответ на письмо бродяги.

– Кто же из женщин такое может?

– Ты видел её однажды с колокольни в Ганновере.

– Чтоб мне провалиться!

– Теперь, надеюсь, ты понимаешь, насколько дело серьёзное.

– Я бы не стал писать Еноху Рооту, не будь я настроен на серьёзное дело. Каковы её условия?

Алые луны ненадолго затмились. Енох вздохнул. Его дыхание на Джековом лице было горячим, как малабарский бриз, и отдавало – или так Джеку показалось – каким-то странным минеральным запахом.

– Инвесторов, которые диктуют условия, – пруд пруди, – сказал Енох. – Здесь дело совсем иное. Ты не занимаешь капитал у инвестора на определённых условиях. Ты вступаешь в отношения с женщиной. Чего-то от тебя просто ждут. Я решительно не представляю чего. Если ты и твои компаньоны поступите не по-рыцарски, вы обидите даму. Так достаточно конкретно? Все понятно?

– Да нисколечко.

– Прекрасно! Значит, разговор прошёл с успехом, – сказал Енох. – Осталось передать те же томительные недомолвки твоим товарищам. Покончив с этим, я должен буду проявить должную осмотрительность и…

– Это в каком ещё смысле?

– Кое-чего тут не хватает, например, мачт и парусов. Такелажа. Команды. Я не могу передать пушки, пока всего этого не увижу. И ещё – здесь, на берегу, корабль очень уязвим.

– Мы скоро спустим его на воду, там будем заканчивать, как всегда делается. Если на палубе будет несколько пушек, то с берега его не захватят.

– Согласен. Решили ли вы, куда будет первый рейс?

– Мы думаем отвезти селитру в Батавию, загрузить там пряности и вернуться в Индию, которая потребляет их больше, чем вся Европа, и в которой есть серебро, чтобы за них платить.

– Недурной план. Однако завтра, Джек, у тебя, возможно, появится новый.

Следующий вечер застал их на опасной территории к югу от Чёрной долины Вханатья. Карнайя нарочно указал дорогу, которая завела бы их прямо в маратхскую западню. Однако Енох это предвидел и прошёл по следам старателя через холмы, как охотник, выслеживающий дичь.

Несколько часов они шли по гористой местности, заросшей колючими кустами. Все деревья, по-видимому, были давно вырублены, а новые не выросли. Когда Джек окончательно решил, что они безнадёжно заблудились в самой забытой Богом части мира, внезапно запахло верблюдами, а вскоре взглядам предстал бредущий в ту же сторону персидский караван. Это было примерно как встретить клан шотландцев в килтах посреди сахарских песков.

Дорога стала широкой и утоптанной. Еноху больше не приходилось читать следы. Наконец исчез даже колючий кустарник. Как камешки в миску, путники скатились в каменистую котловину, наполненную едким древесным дымом.

– При всей извращённости твоих вкусов им нельзя отказать в постоянстве, – пробормотал Джек. – Каким образом ты всегда оказываешься в таких вот местах?

– Идя за такими, как карнайя, – отвечал Енох шёпотом, словно католик в базилике. – Теперь тебе ясно, почему я не хотел никого с собой брать? Явись мы с отрядом соваров, представляешь, какая бы поднялась кутерьма?

– По-моему, её и без того предостаточно, – заметил Джек. – Что здесь происходит? И зачем тут персы? И, скажи, меня глаза из-за дыма подводят, или вон там и впрямь стоят торговцы-армяне?

Енох отвечал только: «Смотри». Поэтому Джек пошёл за Енохом и стал смотреть, как тот смотрит.

Поначалу Джек решил, что здесь изготавливают все европейские чайные сервизы. На каждом шагу индусы, сидя на корточках, лепили что-то размером с чайные чашки. Потом их относили к печам для сушки и обжига. Впрочем, если это были чашки, то очень странные: толстые, грубые, без ручек или орнамента, каждая – с выпуклой крышкой. Рядом велись другие, не менее загадочные приготовления: бамбуковые палки и обрезки тикового дерева заталкивали в дымные печи и пережигали на уголь. Джек узнал отходы собственного корабельного строительства и сперва обиделся, затем мысленно посмеялся, сообразив, что его коли извлекают дополнительную выгоду на стороне.

Впрочем, в эту каменистую долину доставляли не только бамбук и тик. Тощие жители холмов сгибались под вязанками зелёных веток больше своего роста, за которые получали плату серебром от важного вида особ. Джек не знал, какого дерева эти ветки, но по цене, какую за них платили, и по тому, как почтительно с ними обращались, заключил, что это какое-то священное для индусов растение.

Указанные ингредиенты стекались в центр котловины к огромному глиняному горну, раскалённому термитнику размером с небольшую церковь, с виду вдвое более древнему, чем всё, что Джек видел в Египте. Жреческого вида старец сидел на пятках перед пирамидой грубых чашек. Он горстью зачёрпывал из мешка чёрный песок вроде того, что карнайя мыл на берегу реки, и через морщинистые пальцы просеивал в тигель, ощупывая каждое зёрнышко и отбрасывая негодные. Потом он брал несколько кусков угля и раскладывал поверх чёрного песка, разминая, если надо, на кусочки поменьше, а затем добавлял несколько листиков и цветов от магических веток, распределяя их тщательно, словно французский шеф-повар, украшающий мясо зеленью. Дальше рука вновь ныряла в мешок с чёрным песком, и всё повторялось слой за слоем, пока тигель не наполнится. После этого старик закрывал его крышкой и бережно передавал помощнику, а тот примазывал её сырой глиной.