Смешенье

Джек не без лёгкого удивления осознал, что Джимми с Дэнни и впрямь его слушают.

– Именно потому, что Великий Могол жалует джагир на строго ограниченный срок в три года, каждый эмир с первого дня правления направляет все силы на подготовку к тому времени, когда его власть кончится. Я мог бы расписывать подробности часов двенадцать, и тем из вас, кого завораживают рассказы о восточных излишествах, было бы чему подивиться. Вкратце так: есть два пути. Первый – остаться в Шахджаханабаде и плести интриги против всех и каждого в надежде через три года получить новый джагир.

– Второй попробую угадать, – сказал Дэнни. – Беги Шахджаханабада, как чумы. Живи в своём джагире и дои его изо всех сил, чтобы к концу срока набрать чёртову прорву денег…

– Как английский лорд в Ирландии, – подхватил Джимми. Джек вздохнул, шмыгнул носом и утёр слезу.

– Сыны мои, я вами горжусь.

– Так этот-то путь ты и выбрал?

– Не совсем. Доить мой джагир – всё равно что выжимать кровь из вяленого мяса. Мои досточтимые предшественники доили его без остановки тысячу лет. Собственно, для этого есть заминдар, главный сборщик податей, он и доит для того, кто сейчас у власти.

– Тот чучмек в паланкине, да?

– Сурендранат – мой заминдар. Его люди следят за базарами в Бхалупуре, где мы сегодня ночевали, и в Даликоте на побережье, куда мы сейчас едем. Там всё, что дают земля и море, меняют на серебро. А поскольку подать Великому Моголу я плачу серебром, больше её нигде не собрать. Подать установлена раз и навсегда. Джагир приносит некий скромный доход, который не увеличить никакими силами.

– Так что же ты делал все эти годы? – спросил Джимми.

– Для начала проиграл – или по крайней мере не выиграл – несколько битв с маратхами.

– Почему? Ты умеешь делать фосфор. Мог бы застращать маратхов до смерти и загнать в море.

– То были тактические поражения, Дэнни. Другие эмиры – я про интриганов в Шахджаханабаде – слышали про фосфор и считали меня опасным конкурентом. Начни я выигрывать сражения, ко мне стали бы подсылать убийц. А мне хватает тех, что подсылают французы, испанцы, немцы и турки.

– А разыгрывая дурачка, ты себя обезопасил, – заключил Джимми.

– Моголы и маратхи равно хотят, чтобы я прожил ещё хотя бы сто шестнадцать дней. Не то, пока вы бы добрались сюда, чтобы меня вздуть, вашего отца уже не было бы на свете.

– Так чем ты занимался? Кроме того, что проигрывал битвы и отнимал у бедняков последние крохи?

– Тс-с! Слушайте! – сказал Джек.

Они прислушались и поначалу различили только бурчание собственных желудков и шелест ветра в кронах. Однако постепенно до их слуха донеслось: тюк-тюк-тюк.

– Лесорубы? – догадался Джимми.

– Не просто «лесо» и не просто «рубы», – сказал Джек, направляя ослика вниз по склону на стук. – Гляньте на эти деревья… нет-нет, на большие справа. Это тик.

– Что-что?

– Тик. Тик. Он растёт по всей Индии.

– И чем же он хорош?

– Я сказал: он растёт по всей Индии. Вдумайтесь, что это значит.

– Так что? Не тяни жилы. Отгадчики из нас неважные, – сказал Джимми.

Дэнни обиделся.

– За себя говори, дубина стоеросовая. Он хочет сказать, что эти деревья никто не жрёт.

– Джимми прав, – отвечал Джек. – Никакие черви, муравьи, мошки, жуки и личинки, которые рано или поздно съедают здесь всё, не справятся с тиковым деревом.

На поляне лежало несколько поваленных тиковых стволов, и всё равно Дэнни и Джимми четверть часа оглядывались, прежде чем поняли, где находятся. В христианском мире двое работников, по щиколотку в опилках, играли бы в перетягивание каната двуручной пилой на станке размером с хорошую кровать, разделывая стволы на брусья, и мечтали, как вечером отправятся домой в близлежащую деревушку. Здесь вокруг поваленных деревьев возник целый городок. На поляне, ненадолго отвоеванной у непролазной чащи, обитали сотни людей. Значительная их часть собирала хворост, готовила еду и нянчила детей. Десятка два взрослых мужчин и впрямь обрабатывали дерево, и самый большой инструмент у них в руках был чем-то вроде тесла. Им орудовал внушительного вида индус лет сорока, за которым придирчиво наблюдали двое старейшин, громко комментировавших каждое движение бесценного инструмента.

Короче, селяне обрабатывали дерево, как каменотёс – глыбу, когда тот зубилом медленно отбивает от неё по кусочку. На другом конце деревни их товарищи скребли почти готовые брусья черепками и осколками камня. Впрочем, здесь были не только брусья, но разнообразно изогнутые балки.

– Видать, будет кница, – сказал Дэнни, глядя на пятисотфунтовый угол из цельного тика.

– А ты посмотри, как волокно повторяет её изгиб, – сказал Джек.

– Как будто Господь это дерево нарочно для неё создал! – воскликнул Джимми, осеняя себя крестом.

– Ага, а потом дьявол посадил его среди мильона других.

– Может, таков и был Божий замысел, – возразил Дэнни. – Чтобы испытать верных.

– Я, кажись, давно показал, что не гожусь для таких испытаний, – отвечал Джек, – но здешние коли – особая статья. Они будут неделями бродить в поисках подходящего дерева. Когда какое-нибудь им глянется, заставят ребёнка залезть наверх и осмотреть место, где от ствола отходит большая ветка, потому что там волокно изгибается нужным образом и вообще древесина самая прочная и плотная. Найдут правильное дерево – срубят! А потом вся деревня перебирается к поваленному стволу на время, пока его обработают.

– А я и не думал, что индусы выходят в море, – сказал Джимми, – разве что на рыбачьих лодках.

– Эти коли в большинстве своём лягут в могилу, точнее, на погребальный костёр, так ни разу и не увидев солёной воды. Они всю жизнь бродят по холмам, добывая дерево для строений, паланкинов и всяких разностей. Когда я стал здешним королём, они потянулись сюда со всей Индии.

– Видать, ты хорошо платишь. А говорил, место не хлебное.

– Это из другого кармана. Я плачу им не из податей.

– Откуда ж тогда денежки? – спросил Джимми.

– Из разных источников. Узнаете всё в своё время.

– Они с тем баньяном, должно быть, огребли чёртову прорву денег, когда провели караван в Шахджаханабад, – заметил Дэнни.

– Не только мы с баньяном, но и все наши сообщники, вернее, все те, что не попали в лапы Коттаккал, королевы малабарских пиратов.

– Ха! Вот тебе восточные излишества! – крикнул Дэнни, обращаясь к брату, который на мгновение утратил дар речи.

– Что бы вы понимали, – пробормотал Джек.

Почти два часа потребовалось, чтобы отыскать Еноха и Сурендраната на территории между владениями Джека и крепостями маратхов. Через эту неподвластную никому местность текла маленькая речка в большой долине, которую вода пробивала в чёрной земле так же медленно и терпеливо, как коли обтёсывают дерево.

– Надо было сразу догадаться, что мы найдём Еноха в Чёрной долине Вханатья, – сказал Джек, когда наконец заприметил алхимика внизу.

– Кто этот малый в тюрбане? – спросил Джимми, заглядывая через край обрыва. Десятью саженями ниже Енох, стоя по колено в воде, беседовал с индусом, сидящим на корточках там, где речка была помельче.

– Я видел таких раз или два, – сказал Джек. – Он – карнайя, что, как я понимаю, ничего вам не говорит.

– Очевидно, он добывает золото, – проговорил Дэнни. Карнайя держал в руках миску и покачивал её так, что вода уносила пенную муть, оставляя чёрный речной песок.

– В христианском мире, где всё очевидно, он бы добывал золото, – отвечал Джек. – Однако здесь нет золота, и в этих краях ничто не просто.

– Значит, он моет агаты, – сказал Джимми.

– Превосходная догадка. Однако агатов тут нет. – Джек сложил ладони рупором и закричал: – Енох! До Даликота ещё ехать и ехать, а нам надо добраться засветло!

Енох на миг поднял голову и снова повернулся к карнайе. Джимми и Дэнни съехали с обрыва, увлекая за собой лавины земли. Вода сразу стала мутной, к большому недовольству человека с миской. Енох что-то спросил, видимо, заканчивая разговор. Карнайя куда-то махнул рукой. Джимми с Дэнни тем временем таращились на миску и на тяжёлые мешки, куда старатель складывал намытое.