Смешенье

Элиза почти сразу заподозрила, что однорукий великан – посланный Небесами избавитель, и теперь окончательно в этом уверилась. Она подобрала юбки, сунула ногу под кровать и носком туфли выудила оттуда сумку. Потом подошла к окну, выждала мгновение, примериваясь к движению волн, и бросила сумку точно в середину ялика. Покончив с этим, она обернулась. Хлысторукий смотрел на Бригитту, точно говоря: «Теперь я собираюсь вышвырнуть вас, мадемуазель», а та явно намеревалась отклонить услугу. Тогда он попытался ухватить Бригитту за талию (искусственное сужение фигуры, образованное шнуровкой и китовым усом). Мало кому из мужчин хватало роста, силы и отваги, чтобы облапить Бригитту, когда ей того не хочется. До утраты руки великану достало бы и того, и другого, и третьего, а так их силы были почти равны. Правда, великан мог бы изменить баланс в свою сторону, если бы для начала до бесчувствия избил барышню хлыстом, чего он делать не собирался, несмотря на сильное искушение. Элизе показалось, что она видит нежность в его глазах. Посему в каюте продолжалась безобразная потасовка, губительная для мебели и достоинства обоих участников.

Элиза выбрала момент, когда однорукий споткнулся о хлыст и теперь медленно вставал.

– Бригитта! – крикнула она.

Голландка оторвала гневный взор от пришельца и увидела Элизу в окне.

– Можешь оставаться здесь и лапаться с ним сколько захочешь, можешь даже затащить его в койку, мне всё равно! Однако я отбываю и буду ждать тебя внизу.

И она исчезла в окне.

Ей всё-таки не удалось сдержать вскрик за мгновение до того, как ноги вошли в воду. Затем от холода перехватило дыхание, но через несколько секунд Элиза уже плыла к лодочке: отчасти потому, что помнила вопрос, который собиралась задавать кандидаткам, отчасти из страха, что Бригитта и мсье Хлысторук вывалятся прямо на неё. Тяжёлые всплески за спиной подтвердили правильность её мыслей.

Втащить четырёх вымокших до нитки женщин в такую маленькую лодку оказалось задачей непростой. Хлысторукий, едва оказавшись в воде, извлёк непонятно откуда очередной острый предмет и перерезал верёвку, соединявшую ялик с «Метеором». Расстояние между ними сразу начало увеличиваться. Элиза лишь раз подняла взгляд на свою бывшую яхту. Она увидела английских моряков у ограждения юта и английских моряков в своём окне (они наконец-то пробились через выстроенную Бригиттой баррикаду). Один из них очень невежливо прицелился в Хлысторукого. Однако тут неподалёку грохнуло, что-то пролетело у них над головами и отбило от фальшборта два фунта дубовых щепок. Англичане отпрыгнули, некоторые бросились ничком на палубу. Элиза проследила изумлённый взгляд Хлысторукого и увидела несущийся на всех парусах корабль.

Она не любила мужских разговоров о кораблях и никогда в них не участвовала, тем не менее, с первого взгляда на судно определила, что оно восемнадцати футов в длину, двухмачтовое, без надстроек, с острой кормой и люгерным парусным вооружением. В Голландии его называли бы галиотом. Так или иначе, это было каботажное судно, способное пересечь Ла-Манш и несущее на палубе, по меньшей мере, один фальконет. Выстрел по англичанам был произведён по большей части для эффекта. Такому контрабандистскому судёнышку бессмысленно было бы тягаться с «Метеором», будь «Метеор» под всеми парусами и с полной командой; тем не менее, фальконеты отбили у англичан желание стоять на виду и палить по людям за бортом. Элиза надеялась, что это судно, которое она наняла; развитие событий пока подтверждало догадку. «Арбалет» – такое название было намалёвано на борту – не стал преследовать «Метеор», но, зайдя между ним и шлюпкой, лёг в дрейф. Команда вела себя со смесью радушия и враждебности: одни матросы бросали дамам верёвки, которые те ловили в воздухе либо выуживали из воды, другие держали наготове заряженные мушкеты. Договорённость предусматривала, что они заберут анонимного пассажира в окрестностях «Метеора» – только это одно и происходило по плану. Всё остальное – атака английских баркасов, явление пылающего «Солей Рояль» и Хлысторукий в своём ялике – было полной неожиданностью. Элиза уже думала с ужасом, что сейчас должна будет заново торговаться с капитаном «Арбалета». То, что он вообще сунулся так далеко в гущу событий, следовало приписать влиянию человека, стоящего на палубе с заряженным мушкетом в руках: сержанта Шафто.

– Всё отлично, сержант Боб. Нет. Я не знаю, кто он. Кажется, он немой. Но настроен вроде бы дружески. Единственное, что могу сказать о нём дурного: он более прямолинеен в своих методах, нежели принято в Версале.

– Я приметил его на пристани, он шпионил за «Метеором».

– Теперь я тоже припоминаю, что видела его, – сказала Элиза, – но, не обладая вашей проницательностью, сэр, не могла решить, шпионит он или просто глазеет.

– Быть может, очаровательные герцогини больше битых-перебитых сержантов привыкли, чтобы на них глазели часами, – сказал Боб. – По мне, так он шпионил.

– Может быть, сержант Боб, но сегодня он спас целую шлюпку женщин.

– Забирать вас одну или всю шлюпку? – осведомился мсье Риго, капитан «Арбалета», всё ещё не слишком веря своим глазам. До сего момента он был поглощен зрелищем дрейфующего «Солей Рояль», из всех ста пушечных портов которого вырывалось пламя. Наконец Риго убедил себя, что англичане, прежде чем поджечь корабль, забрали с него порох – то есть они хотели, чтобы «Солей Рояль» горел долго, на глазах у всего Шербура, и, возможно, поджёг другие корабли, а не взорвался в один миг. Если так, то для «Арбалета» опасность миновала, ибо приливное течение пронесло горящий корабль мимо. Теперь Риго мог уделить внимание почти такой же страшной угрозе – внезапному натиску пассажирок.

– Только меня, – сказала Элиза и запустила в Риго сумкой.

Для остальных женщин это явилось новостью. Послышались охи и ахи. Элиза подумала было объясниться. («Мамочке надо сгонять в Лондон, украсть три тонны серебра».) Однако вместо этого она подняла руки и позволила Бобу схватить себя за одну, французскому моряку – за другую. Её втащили на «Арбалет», как тюк с шёлком.

– Милая Бригитта! – крикнула Элиза через борт. – Надеюсь, когда-нибудь ты простишь меня, что сейчас я обрекаю тебя на участь галерной рабыни. Но вам надо добраться до берега, пока не стало хуже, а этот человек, я боюсь…

– Будет грести по кругу. Мне тоже так подумалось. – Бригитта схватила вёсла.

– Мы будем держать фальконеты заряженными и смотреть, чтобы вы добрались до берега, – пообещал мсье Риго. Теперь, когда шлюпка, полная женщин, двигалась от «Арбалета», он стал куда любезнее.

– Отправь депешу капитану Бару в Дюнкерк! – крикнула Элиза.

– И что сообщить, мадам?

– Что это всё-таки произойдёт.

– Ампутация – дело рискованное, – заметил Боб Шафто. Последние несколько часов у него было такое лицо, словно он о чём-то размышляет и, как только ему придёт охота заговорить, выдаст что-нибудь мрачное. – Главное, любой ценой сохранить локоть или колено, потому что лишний сустав в культе – степень её свободы. Когда ампутируют ниже локтя, человек теряет кисть с её способностью чувствовать, хватать, ласкать. Хотя всё же остаются локоть и мышцы. Превратить руку в хлыст, бесчувственный, но способный действовать… да, приставить к культяшке плётку – очень дельная мысль.

– Напомни мне при случае поинтересоваться твоими мыслями о ранениях в живот, – проговорила Элиза и тут же пожалела о сказанном. Ей и без того было муторно. Они вышли в Ла-Манш, ветер усилился, она сидела, с ног до головы закутанная в одеяла, словно обитательница пустыни – очень холодной пустыни.

Боб сощурился.

– За сегодня я много чего передумал по этому поводу, но вам не сказал.

Он имел в виду сцены, которые все они наблюдали, покуда «Арбалет» шёл на восток-северо-восток вдоль Котантена – обрубленной культяшки, которую Франция тянула к Англии. Первые час-полтора они видели Шербур и море к северу, постепенно открывающееся по мере того, как таяли последние остатки четырёхдневного тумана. Здесь находилась большая часть англо-голландского флота. Сожжение «Солей Рояль» и атака баркасов в Шербурском заливе были элементом более обширного плана, представавшего тем чётче, чем дальше «Арбалет» отходил от берега. Англичане и голландцы отрезали от французского флота часть кораблей и теперь долго и нудно их уничтожали, стараясь всадить в противника столько ядер, чтобы потопить его или вывести из строя, пока он не укрылся под защитой береговых батарей. К тому времени, как Шербур растаял за кормой, сомнений уже не оставалось: эта часть флота, если и доберётся до порта, никогда больше не поднимет паруса. Вскоре «Арбалет» миновал мыс Барфлёр, и впереди открылся вид на большой залив, пятнадцать миль в ширину и пять в длину, втиснутый, как след от большого пальца, в восточный берег Котантена. Здесь-то, под защитой полуострова, и собрались транспорты, которые должны были забрать войска из лагеря под Ла-Угом. И здесь же укрылся адмирал де Турвиль с двумя десятками кораблей. Англо-голландский флот занял позицию напротив Ла-Уг, чтобы добить де Турвиля. Поскольку якорную стоянку защищали береговые батареи, в дело снова предстояло пойти баркасам. Другими словами, флот де Турвиля ждала судьба «Метеора». Элиза, как ни мало разбиралась во флотской тактике, видела её логику, словно расписанную на странице Лейбницем. Англичане не могут подойти к берегу из-за батарей. Де Турвиль не может вывести остатки флота из залива, поскольку неприятель в три или в четыре раза превосходит его численно. Очень скоро спущенные со всех англо-голландских кораблей баркасы устремятся к французской эскадре, словно воинство серых крыс. Не способным маневрировать или даже выбрать якоря на тесной стоянке французам остаётся лишь стоять на палубах в ожидании абордажного боя.