Тринадцатый сын Сатаны

В переходе появился еще один мужчина — из тех, кто встречал Абрамовича. Тот только взглянул на «кожаных», ничего не спрашивая. Один из тех выразительно кивнул в сторону Ашота. Мужчина, увидев армянина, мгновение поколебавшись, направился прямо к нему.

Это было настолько неожиданно, что Айвазян даже слегка попятился, чуть не налетев на милиционера.

— Добрый день! — голос подошедшего был настолько вежлив и благожелателен, что просто не верилось, что разговаривают люди, один из которых только преследовал другого.

— Ну, для кого добрый… — пробурчал Ашот.

Он не понимал ситуацию. Единственное, чего он боялся, что милиционер отойдет очень быстро и он не успеет пристроиться рядом с ним.

— Да, конечно, погодка нынче не очень, — с готовностью подхватил мужчина. И спросил с самым невинным видом: — Это вы меня ждете?

Понятно, ему нужно было легализовать свое обращение в присутствии стража порядка к незнакомому мужчине.

— Я вас не жду, — попытался оторваться от него Ашот.

Однако мужчина согласно закивал:

— Да-да, конечно, вы меня не знаете…

Милиционер, обратив внимание на сумбурный разговор, происходящий за спиной, обернулся. И Ашот решился на отчаянный шаг.

— Послушайте, сержант, — обратился он к тому. — Тут эти вот, — кивнул он на топтавшихся у лестницы «кожаных», — преследуют меня… Помогите…

Он специально не стал указывать на того мужчину, который стоял рядом — задержание любого из этой троицы было бы для него тоже невыгодно, хотя бы уже потому, что, помимо всего прочего, они бы узнали его, Ашота, фамилию и работу. Все трое преследователей переглянулись и дружно направились к лестнице.

Сержант, не обращая на них ни малейшего внимания, уставился на Ашота.

— Предъявите ваши документы! — небрежно коснулся он пальцами козырька кепи.

Это было настолько неожиданно, что Айвазян даже отшатнулся.

— Что? — растерянно спросил он.

— Предъявите ваши документы! — грозно сдвинул брови на юном лице сержант.

Преследователей уже не было видно. И Ашота прорвало.

— Что, увидел лицо кавказской национальности? — со злостью спросил он, не делая даже видимости, что собирается лезть в карман за паспортом.

Сержант от возмущения аж задохнулся.

— Что вы сказали? — грозно подался он к армянину.

— А то, что слышал! — негромко ответил Айвазян. — У меня документы в полном порядке… За мной гнались, я к тебе обратился за помощью, а ты упустил хулиганов и ко мне же прицепился…

Милиционер недвусмысленно потянулся за дубинкой.

— Давай-давай, — Ашот почувствовал, что в нем вскипела кровь. — Перетяни меня разок-другой!.. Учти только, что я трезвый, ты мне не помог, а потому хрен ты против меня что-то сделаешь!

Он повернулся и спокойно пошел к входу в метро. Внешне спокойно. Внутри у него все кипело и клокотало. Ашот уже привык к тому, что у него постоянно проверяют документы и придирчиво рассматривают штамп прописки — сейчас это называется регистрацией, хотя суть от этого не меняется.

— Шанцицкерац, — негромко произнес он по-армянски.

Услышал это милиционер или нет, он не знал. Даже если услышал, понять скорее всего не смог бы. А то ведь обиделся бы — «вскормленный молоком собаки» — это не просто послать его по известному адресу, куда, скорее всего, его уже посылали по-русски. И не раз! Причем, судя по данному эпизоду, за дело!

Тоха — Самусь — Крутицкий

Та-ак… Значит, братцы мои, можно прикинуть, что же у нас имеется на сегодняшний день. Конечно, нельзя сказать, что ситуация хоть немного проясняется, но одно не вызывает сомнения: единичка на первой карточке означала порядковый номер трупа. А двоечка коснулась, причем не просто коснулась, а обрушилась на голову смертельной тяжестью, тоже одного из людей, которые работают в команде его, Антона Валерьевича, пусть даже и не в основном составе. Вернее, что касается Быка, теперь уже работал.

Грустно все это, мальчики, очень грустно! И очень даже тревожно. Потому что вот он лежит, вскрытый конверт с игральной картой, разрисованной, похоже, так же, как и та, первая, которую Тоха в сердцах выбросил в кабинете. Вся-то разница, кажется, только в цифре, выведенной в центре белого поля. И эта карточка тоже пришла по почте, и тоже без обратного адреса.

Нет, братцы мои, неспроста это, ох, неспроста!

Впрочем, стоп, пока не будем паниковать. Допустим, все это только совпадение. Нелепое, тревожное, невероятное, но совпадение. Будем считать, что это так. Хотя бы уже потому, что для более глубоких выводов нет достаточных оснований. Если, конечно, не считать карточек. Но пока оставим их, карточки, за скобками. Потому что если принимать их во внимание, картина рисуется еще более неприглядная. Ибо объяснений происходящему тогда придумать вообще невозможно.

Антон Валерьевич поднял глаза на невозмутимо сидящего напротив него Самуся. И понял, что в своих надеждах на случайно-совпадающие обстоятельства, конечно же, неправ. Если уж тот, от природы хитрый и изначально невозмутимый еврей, так серьезно взволновался, значит и в самом деле запахло жареным. Его, Самуся, нюх еще никогда не подводил.

Самусь всегда чувствовал, предвидел по каким-то ему одному ведомым приметам, о том, что надвигаются какие-то катаклизмы. Даже не обязательно какие-то глобальные катаклизмы — даже самые мельчайшие изменения обстоятельств. А может, тут и в самом деле во всем замешана пресловутая всемирная сионистская мафия, которая заблаговременно извещала своего адепта о грядущих событиях, которые сама же и подготовляла?.. Когда в невероятно далеком мае 85-го Горбачев только лишь провозгласил о начале своей нелепейшей антиалкогольной кампании, в серьезность которой поначалу верили очень немногие, но которая на деле стала первой предвестницей грядущего распада СССР, Самусь мгновенно сориентировался и начал активно скупать сахар, водку и другие продукты, которые стремительно исчезали-растворялись в результате первых же шагов «горбостройки»; причем, скупал не только и не столько сами продукты, а постарался взять под свой контроль возможно большее количество каналов их циркуляции по просторам рассыпающегося Советского Союза. И угадал ведь, семит пархатый, неприязненно признал Тоха: к тому времени, как в стране начался жесточайший кризис, деньги текли к нему потоком. Зато весной 91-го, прочитав знаменитую статью «Не могу поступиться принципами», которую, опять же, мало кто из его партнеров по лопате, которой они гребли деньги, воспринял всерьез, очевидно, не будучи до конца уверенным в исходе стремительно надвигавшегося столкновения расколовшегося общества, вдруг на корню за бешенные деньги продал все свое дело и в июле укатил куда-то за границу. Вернулся уже в начале 92-го, когда еще не все осознали, что Союз распался окончательно и бесповоротно. Причем, приехал не просто так: привез немыслимые деньги, очевидно, взятые в кредит, и немыслимые для большинства партнеров-конкурентов по бизнесу контракты на поставку продуктов и дешевого алкоголя, что в тот момент было особенно актуально, учитывая, что на смену государственной водочной монополии обрушился спиртово-суррогатный беспредел… К осени 93-го он снова исчез, правда, теперь отсутствовал уже не так долго… Во время очередного, кириенковского, кризиса, когда курс доллара на несколько дней взлетел в несколько раз, он опять прокрутил свои капиталы с немалой для себя выгодой. Если разобраться, только благодаря ему вся банковская система «Плутона» практически не пострадала, в то время, как рухнуло немало конкурентов…

Таким образом, в результате всех великих потрясений, от которых содрогнулась страна, Самусь не только сохранил, но даже значительно приумножил свои капиталы. Он участвовал практически во всех крупных российских и украинских «пирамидах», и из всех успел выйти едва ли не накануне их краха, «наварив», опять же, солидные проценты…

Как-то Антон Валерьевич спросил у Самуся, почему тот, с его деньгами, с его умом, с его умением предвидеть политические и финансовые катаклизмы, с его связями по всей «эсэнговии» и в других странах, предпочитает быть ПРИ ком-то, а не КЕМ-ТО.