Тринадцатый сын Сатаны

— Здорово, Антон Валерьевич! — протягивая свою крепкую ладонь навстречу вялым пальчикам преуспевшего приятеля, заулыбался следователь. — А я уж думал, что ты вообще своих уже всех перезабыл!.. Помнишь, в детском стишке: «знакомых собачонок уже не признавал…»

— Скажешь тоже! — Антон, небрежно ответив на рукопожатие, привычно развалился в глубоком мягком кресле. — Просто все дела, заботы, хлопоты… Сам знаешь, в какие времена живем — только успевай крутиться!

Знаем-знаем, Антон Валерьевич, как не знать! Уж кому бы иметь сведения о том, в какой сфере происходят основные хлопоты депутата, как не его старому приятелю.

— Да уж это точно, времена нынче напряженные…

Они сидели напротив друг друга и широко улыбались. Главное, что улыбались вполне искренне — все же старая дружба не ржавеет.

— Так какими судьбами, Антон?

Официально-сентиментальную часть встречи можно было считать законченной. Оба они люди занятые, неглупые, прекрасно понимают, что сейчас не время и не место заниматься разговорами на тему «а ты помнишь…»

— Признаться, я к тебе, Игорек, и в самом деле по серьезному делу.

— Нет, чтобы просто так, — с искусно подделанной искренностью обронил следователь. — Так ведь не дождешься, чтобы ты снизошел…

— Ну нет времени, честное слово, нету, — улыбка у собеседника выглядела еще более искренней. — Помнишь, как в преферансе: взятку снес — без взятки остался. Так и я: что сегодня не успеешь сделать, то и потерял.

Вот в это Игорек охотно верил. И потому не стал развивать тему.

— Слушаю тебя, — коротко произнес он.

Антон Валерьевич потупился. Не то изображал смущение, не то и в самом деле его коробило, что приходится обращаться к старому приятелю, который настолько отстал от него в жизненной лестнице, с подобной просьбой.

— Я к тебе по важному делу, — повторился он. — Даже не так, я к тебе не просто по серьезному делу. А еще и по щекотливому делу.

Естественно. Просто по серьезному, без щекотливости, Антишок сюда не заявился бы. В лучшем случае позвонил бы. А то и вовсе свои просьбы-пожелания передал через секретаря.

Все же как иногда точны бывают клички и прозвища! Назовут, скажем, Комаревцева Комаром или Шерешевского Шерой — это понятно и просто. Ну а тот же Антон — невесть когда и за что окрестили его Антишоком, а как точно: его ведь и в самом деле просто невозможно ничем шокировать, все всегда до мелочей наперед просчитывает.

В чем же теперь у тебя вышла осечка, дорогой мой друг детства? В чем я тебе должен помочь? Чем ты меня собираешься за помощь отблагодарить? Или, если говорить точнее, что ты собираешься мне посулить — потому что если ты ко мне вот так заявился, то скорее всего, дело это либо просто безнадежное, либо безнадежно грязное…

— Слушай, Тоха, мы с тобой уже не девочки, не первый день знакомы… Давай-ка без преамбул!

Ага! Хоть чуточку, а я тебя шокировал!

Антон Валерьевич и в самом деле слегка вздрогнул, удивленно вскинул брови. Что это: случайная оговорка старого приятеля или же этот опытный сыскарь и в самом деле знает его криминальное прозвище? Однако Игорек смотрит открыто, светло и безмятежно. Наверное, оговорка. Будем считать, что оговорка. Или это я себя просто успокаиваю?

— Ну что ж, без преамбул, так без преамбул.

Антон величественным жестом извлек из кармана шикарный золотой портсигар. Вдавив пальцем крупный, под бриллиант, камень, со щелчком откинул сияющую крышку. Под ней открылась радуга разноцветных сигарет.

Только после этого барственно-вопросительно взглянул на хозяина кабинета.

— У тебя в кабинете курят?

— Хм, а ты так уж много знаешь кабинетов, где посторонним можно напрочь запретить курить? — усмехнулся Игорь Дмитриевич.

— Бывают те, кто запрещают.

— Запрещать-то, бывает, и запрещают… А толку от этого? Все равно хам плевать хотел на твои запреты, гость забывает спросить разрешения, подчиненный почитает за шик подымить в твоем кабинете в твое отсутствие, начальнику не запретишь, а если кому-то и сделаешь замечание, так обычно обижаются, — пожал плечами следователь. — Так что травись на здоровье и приступай к изложению сути своего щекотливого дела.

Тоха согласно кивал, благостно улыбаясь.

— Эт ты точно, Игорек, — и протянул портсигар приятелю. — А ты по-прежнему не балуешься?

— Да, спасибо, по-прежнему.

— Кто не курит и не пьет, тот здоровеньким помрет, — дежурно прокомментировал отказ гость.

— А я по части выпить ничего не говорю, — в тон усмехнулся Крутицкий.

И замолчал, терпеливо выжидая, пока Антон Валерьевич заговорит.

Да, сколько ни оттягивай неприятный разговор, рано или поздно начать его придется.

— В общем, так, Игорек, — прикурив от того же портсигара, в который была вделана зажигалка, и глубоко затянувшись, заговорил Тоха. — Дело тут в следующем. Мне нужно, чтобы ты поручил своим ребяткам, которые половчее, обязательно раскопать одно дельце.

Что-то в этом духе хозяин кабинета и ожидал услышать. Он часто и коротко покивал.

— А на «частников» ты что же, не желаешь тратиться? — с лживо добродушной подковыркой спросил он.

Тоха шутку не принял.

— Я мог бы нанять хоть дюжину «частников». Да только по некоторым соображениям мне нужно, чтобы этим занялись официальные структуры, — аккуратно стряхивая пепел в стеклянную, с надколотым краем, пепельницу, стоявшую на столе, несколько высокомерно пояснил депутат. — Кроме того, что тоже очень важно, я пришел именно к тебе потому, что хочу оставить за собой возможность всегда дать команду «стоп!»… Так ты мне в этом можешь помочь?

Вот тут-то в хозяине кабинета и прорвались гордость, самолюбие профессионала.

— Ты, дружище, кажется, не за того меня принимаешь, — жестко, медленно, цедя слова сквозь зубы, проговорил он. — Я тебе не девка в борделе, которой ты можешь диктовать свои условия. Понял?

От неожиданности Анатолий Валерьевич даже поперхнулся ароматным сигаретным дымом. Он вообще забыл, когда хоть кто-то с ним разговаривал подобным образом. А уж от нищего бюджетника, который к тому же уже давно перестал быть ему близким другом — и подавно.

— Ты это чего? — удивленно, даже чуть растерянно, воззрился он на собеседника. — Я тебя не понял…

Игорь Дмитриевич и сам себя не понял.

Вспышка прошла. Вернее, он скрутил ее в бараний рог и глубоко загнал внутрь себя самого. Однако идти на попятную было уже поздно. Потому что тогда он будет неправильно понят. И со стороны это будет выглядеть именно как вспышка и последующая трусость. А трусом выглядеть не хотелось. В первую очередь в собственных глазах.

— Ты и в самом деле не понял, — теперь уже спокойно, без жесткости, говорил он, глядя в глаза собеседнику. — Ты не понял, куда и к кому пришел. Ты своим холуям отдавай такие распоряжения, а мне не надо! Это-то до тебя дошло?.. Если тебе нужно что-то раскрутить, скажи толком, раскручу. Если же ты собираешься оставить за собой право «вето», то ищи других исполнителей!

Лицо Тохи расплывалось в улыбке. Он раздавил в пепельнице окурок и поднял обе руки в шутливом жесте полной капитуляции.

— Все-все-все, сдаюсь-сдаюсь! Сдаюсь безоговорочно на милость победителя! — поймав момент, когда Игорек растерянно умолк, махнул на него обеими руками: — Да ну тебя, в самом деле, напугал. Ну, может, я и в самом деле что-то не то сказал… Чего вспылил-то?.. Ладно, буду краток, а то еще поругаемся, чего доброго… В общем, так, Игорек, я излагаю тебе суть дела… Ты уже в курсе насчет убийства некого Василия Ряднова, по кличке Рядчик?

Это классика, — оценил Игорь Дмитриевич. Как же классно этот мафиози свел конфликт к шутке и тут же, чтобы избежать взаимных разборок и объяснений, перешел непосредственно к делу. Ну что ж, коли так, поддержим его в этом благом начинании.

— Как ты сказал? Ряднов?.. А кто это?

Антон Валерьевич, удовлетворенный поворотом разговора от нежелательного русла, кивнул:

— Значит, не в курсе… Ну что ж, ничего удивительного: Васька Ряднов — это весьма средний коммерсант. Вчера утром он перестал жить при весьма сомнительных обстоятельствах.