Тринадцатый сын Сатаны

— Сейчас утихну, — негромко процедил сквозь зубы Айвазян, не забывая лучезарно улыбаться во все стороны. — Дай только легализоваться, а то торчу тут дурак дураком битый час… — И опять заорал буфетчице: — И бистрее, куйрик, бистрее, сестричка, ми с другом от жажды помираем.

Словно по мановению волшебной палочки на столе возникла какая-то красивая бутылка, тарелочка с нарезанным лимоном, бутерброды с икрой, с колбасой, еще с чем-то…

— Вай, карасавыца, чито это? — Ашот брезгливо указал на бутылку.

— Это? Это лучший шотландский виски, который только есть в нашем кафе, — слегка растерялась от его пренебрежительного жеста престарелая «красавица».

— Вай, куйрик, сестричка, зачэм виски? Пусть его эти шотландцы там у себя в Глазго сами пьют, раз уж их Господь так покарал!.. Я же просил у тебя армянский коньяк, карасавица!

Ашот уже прочно был в центре внимания всего кафетерия. Большинство посетителей глядели на него откровенно неприязненно — во-первых, шуму от него было слишком много, а во-вторых, или в-главных, шиковало «лицо кавказской национальности».

Вадим чувствовал себя крайне неуютно.

— Извините, — расшаркивалась между тем буфетчица. — Но у нас армянский коньяк не очень хороший, только лишь три звездочки…

По сути дела она весьма прозрачно намекала, что продающийся в ее кафе напиток вообще к солнечной Армении не имеет никакого отношения. Однако от этих растерянных извинений Айвазян разбушевался еще откровеннее.

— Вай, зачем обижаешь, куйрик, зачэм такое гаваришь, а еще красавица! Что значит, «не очень хороший»?.. Даже самый нелучший армянский коньяк всегда лучше, чем любое другое, даже самое дорогое, пойло всего мира! Ти, красивая, еще бы молдавский или грузинский коньяк мне прынесла…

Южный гость, было по всему видно, разошелся не на шутку.

— Сейчас-сейчас, — засуетилась буфетчица. — Сейчас принесу!..

— «Нэ самый лучший», понимешь!.. — не мог успокоиться Ашот.

Вадиму весь этот шум уже успел порядком надоесть. Он специально зашел в кафе, чтобы спокойно посидеть и поразмышлять над происходящим. А вместо покоя нарвался на такую перепалку.

И все-таки, с чего это Айвазян так разошелся? Он обычно всегда такой выдержанный, спокойный, незаводной… Уж к кому никак не подходит фраза «горячая южная кровь»… А сегодня словно с цепи сорвался.

Между тем буфетчица принесла бутылку и в самом деле самого простенького армянского коньяка. Даже не с «винтом», а с обыкновенной алюминиевой пробочкой, с «язычком». Явно к Кавказу он имел отношение только надписью на этикетке, произведен же и разлит где-нибудь в Долгопрудном.

Поставила на столик настоящие стеклянные рюмочки, а не пластмассовые стаканчики, которые стояли у других.

— Вот это другое дело! — громко обрадовался Ашот. — Ладно, красавыца, прощаю. Ти иди пока, потом сразу за все рассчитаемся! Да, и кофе не забудь!

Лихо сорвав пробку, он бережно наполнил посудинки.

— Барыф, ахпер! — еще раз провозгласил армянин и тут же перевел: — Здравствуй, брат! За встречу! — у него давно, еще с учебы, когда все переспрашивали значение того или иного слова или выражения, сложилась привычка говорить таким манером, сразу на двух языках.

Опрокинул содержимое в рот и с удовольствием впился в сочную мякоть лимона.

Озорно подмигнул Вадиму и проговорил негромко:

— Хоть кутнуть разочек на халяву от трудов праведных могем себе позволить. А?

Вострецов тоже выпил. Но вяло и без видимого удовольствия. Буфетчица была права — коньяк и в самом деле дрянной.

— Так мне же отчитываться за средства придется, — по-прежнему негромко пояснил Ашот, поняв, почему так откровенно сморщился приятель. — И клиент просто не поймет, если я ему предъявлю счет за натуральный виски. Да и не люблю я его, виски — самогон самогоном…

Это Вадим уже и сам понял. Тем не менее счел нужным заметить брюзгливо:

— У вас хоть иногда такие задания бывают, что можно за чужой счет кутнуть…

И начал вяло жевать бутерброд.

Южанин сочувствующе спросил, не переставая с аппетитом жевать:

— Что верно, то верно, иногда случается… А у вас что же, совсем плохо стало?

Вострецов вздохнул:

— Плохо — неплохо… Совсем — не совсем… Вопрос терминологии. Но вообще-то да, Ашот, неважно… Ты, кстати, сегодня Ашот?

Айвазян передернул плечами:

— Не имеет значения. Значит, Ашот.

Он опять потянулся за бутылкой.

— Ты что, кого-то сегодня «пасешь»?

Айвазян чуть заметно повел глазами в сторону.

— Там вон столик стоит у окна, возле искусственной пальмы… Только не надо таращиться, а то еще спугнешь ненароком… За ним высокий такой, спортивный товарищ… То бишь господин… Препакостный, скажу тебе, тип, прямо турок… В свое время он вляпался по-крупному на торговле оружием и киднэппинге — однако сумел выпутаться из передряги без особых потерь… Вот его и «вожу».

Турок… Для Ашота худшего ругательства не было.

— А по поводу? — уточнил Вадим.

Приятель взглянул чуть виновато:

— Извини…

— Это ты извини, — Вострецов и сам понял, что сморозил глупость. — Случайно вырвалось…

В самом деле, нашел, о чем спрашивать! Кто ж на такие вопросы отвечает?..

— Я за ним, турком, сегодня цельных полдня ходил, — чтобы сгладить неловкость ситуации, торопливо начал объясняться Ашот. — Дальше его «поведет» другой наш работник. Так это я сейчас специально от своего, так сказать, коллеги, внимание на себя отвлекаю, потому и тебя позвал. Очень вовремя ты подвернулся… Этот турок длинный, похоже, надолго засел, а потому и нужно было обосновать свое пребывание здесь.

— Это я уже понял, — кивнул Вадим.

Вновь за столиком зависла пауза.

— Ты чего такой хмурый, Вадик? — с искренним участием поинтересовался Ашот. — Что-нибудь случилось?

Откровенничать Вострецову не слишком хотелось. Потому он только пробурчал неопределенно:

— Да так, Ашот, всякие разности…

Айвазян подчеркнуто восхитился:

— Хорошо загнул, турок! Всякие разности! Разные всякости!… И все-таки?

Ответ Вадима мог бы показаться обидным:

— Тебе-то какая разница? Ты ведь тоже не можешь сказать, почему «водишь» своего «клиента»…

Ашот не обиделся. Он вообще на друзей редко обижался. Но уж если обижался…

— Значит, что-то по работе?

Вадиму стало неловко. Что он, в самом деле, на людей бросается, когда к нему с таким участием?

— По работе, — признал нехотя.

Айвазян поднял рюмку. Опять заговорил громко, «включив» свой псевдоюжный акцент:

— Давай, ахпер, випьем за то, чтобы у нас в джизни било столько бэд, нэприятностей, несчастий, напастей, трагэдий и горья, сиколько сэйчас останэтся в наших рюмках капэль этого благословенного напытка!

После таких слов грех было не выпить. Вадим проглотил обжигающий «благословенный напиток» сомнительного качества, запил его не менее сомнительным, стремительно остывающим кофе. По телу прошлась горячая волна. И сразу потянуло поделиться своими проблемами.

Он наклонился через столик. Перед лицом вдруг оказалась вазочка с пыльным искусственным цветочком. Вострецов отодвинул ее в сторону.

— Понимаешь, какое дело, Ашот… — начал было он. — На работе у меня и в самом деле…

Однако Айвазян его торопливо перебил:

— Стоп, Вадик! Погоди секунду, послушай сначала меня… Я могу понять состояние человека, когда ему плохо, когда у него проблемы и когда ему просто нужно перед кем-нибудь выговориться… Однако давай сразу определимся: ты сейчас, под настроение, можешь наговорить что-нибудь лишнее, о чем потом будешь сожалеть. Например, что-то такое, о чем говорить не имеешь права. Ты потом будешь переживать, да и мне тоже это ни к чему. Так что давай-ка лучше соберись и реши, что ты можешь говорить, а что — не должен.

Вострецов почувствовал, что у него к горлу подкатил горячий ком. Это ж надо, сколько чуткости и деликатности в приятеле!

— Не переживай, Ашот, не переживай, дружище, — он попытался за немудреной шуткой скрыть это доброе чувство. — Ни личную, ни служебную, ни тем более государственную тайну я тебе раскрывать не собираюсь.