Гений Умирает Дважды

— Это мое дело, — попытался огрызнуться Лосницкий.

Фарренхауз равнодушно пожал плечами.

— В принципе конечно, — согласился он. — Только хотите вы того или нет, но вам придется рассказать и об этом… Другое дело, что и в самом деле меня лично куда больше интересует другой вопрос: сколько человек и кто конкретно еще знает о существовании прибора Штихельмахера? И вот на этот вопрос вам придется ответить прямо сейчас и прямо здесь — сами понимаете, насколько важно нам это знать.

Лосницкий сидел, откинувшись на спинку полукресла и прикрыв глаза. Было ясно, что сейчас он пытается оценить степень своего поражения и прокручивает варианты, что можно извлечь из данной, откровенно патовой, ситуации.

— Ну так кто же? — Фарренхауз не был заинтересован, чтобы пауза слишком затягивалась.

Похоже, Александр на что-то решился. Он резко выпрямился, опершись локтями на столик. Уставился прямо в глаза Фрэнку.

— Ладно, я свалял дурака, не на ту кобылку поставил, — проговорил русский. — Но только это не означает, что я прямо теперь просто так расскажу вам все до конца. Да, вы сможете выйти на Штихельмахера и, быть может, даже завладеть его изобретением. Но только я один — понимаете? — я единственный, кто сейчас вам может хоть приблизительно сказать, сколько человек присутствовали на той вечеринке.

— На какой вечеринке? — быстро переспросил Фарренхауз.

— А на той самой, — почти спокойно и почти уверенно парировал бледный Лосницкий. — Я хочу получить более или менее приличный эквивалент своей информации в конвертируемых дензнаках.

— Благое намерение, — согласно опустил голову разведчик. — И сколько ж вы хотите?

— Сто тысяч долларов. Еще час назад я хотел потребовать от вас миллион, да только сдуру назвал вам имя изобретателя, так что теперь вы сможете найти его и без меня.

Он блефовал. Он великолепно знал, что о миллионном гонораре за его информацию не может идти и речи. Однако специально запрашивал такие суммы, рассуждая, по старой, советской еще, привычке, "проси больше — больше и дадут".

— Ну а за что же вам тогда платить сто тысяч?

Фарренхауз знал, за что, но спросил только лишь для того, чтобы выиграть немного времени на обдумывание ситуации.

В конце концов, если разобраться, сто «кусков» — это сумма, на которую резидентура может «расколоться». У них есть фонд для финансирования рискованных операций. Если деньги пропадут, с него, с Фарренхауза, стружку снимут, но не слишком глубоко, особенно если он сумеет толково объяснить причины, по которым он пошел на подобную авантюру. А в данном случае он сумеет объяснить… Зато если все выгорит, именно он, Фрэнк Фарренхауз, станет человеком, который добудет для своей страны такой важный секрет. И вполне сможет рассчитывать, что при внедрении прибора в производство он сможет заполучить некоторый процент от его реализации. А это, если секретом распорядиться с толком, — миллионы, сотни миллионов долларов!

Рассуждая таким образом, он тем не менее внимательно выслушал Лосницкого.

— Вы сейчас заинтересованы в том, чтобы как можно быстрее заполучить прибор, а точнее идею прибора, — выторговывал свою долю Лосницкий. — Если старик вздумает обнародовать результаты своих трудов, вы сразу лишитесь преимущества, которое я вам предоставил. Если помимо меня кто-то из тех, кто присутствовал на вечеринке, осознал важность сказанного… — он чуть было в чем-то не проговорился, чуть было не назвал имя человека, от которого узнал о существовании изобретения, но вовремя осекся и тут же поправился: — …осознал важность открытия, у вас будут конкуренты…

— Ладно, убедили, — кивнул Фрэнк, приняв решение. — Сделка состоялась. Вы мне рассказываете все, передаете список лиц, которые могут что-то знать о приборе. Я в свою очередь передаю вам пакет с пятьюдесятью тысячами долларов… Да-да, пятьдесят — и ни цента больше… И с этого момента вы становитесь нашим агентом… Да не дергайтесь вы так, право слово! Неужто вы думали, что мы вас просто так отпустим, если вы оказались у нас на крючке? Поверьте, агенты получают не так уж плохо…

— Но и долго не живут, — угрюмо произнес Лосницкий, никак не реагируя на то, что собеседник в два раза снизил плату за его поступок. — Во всяком случае на свободе.

— Не попадайтесь — и проживете на свободе до глубокой старости, — лицемерно усмехнулся разведчик. — Нам ведь невыгодно сдавать своих информаторов — согласно классификации одного из руководителей разведки Древнего Китая, Сунь-цзы, вы нам нужны как агент жизни… Ну а потом у вас просто нет другого выхода. Вы же сами понимаете, что разговор с вами уже записан, так что вы у нас на крючке. И только от вас зависит ваше будущее — примете наши предложения, тогда будете жить припеваючи настолько долго, насколько у вас хватит осторожности и везения, или же не принимаете их и тогда уж пеняйте на себя.

Лосницкий вздрогнул. Потом, попытавшись взять себя в руки, постарался спросить как можно небрежнее:

— Вы… Вы меня убьете?

Фарренхауз рассмеялся — теперь уже вполне искренне.

— Да Бог с вами, дорогой Александер! Да зачем же нам вас убивать?.. Право, вы и в самом деле не тех книжек начитались… Какой смысл нам рисковать своими людьми или выбрасывать деньги на наемных киллеров, чтобы убить человека, с которыми мы не смогли договориться? Мы же не террористы, право слово, мы честные разведчики… Нет, все гораздо проще: просто запись этого разговора завтра же будет передана вашим людям на Лубянке и на Смоленской площади. Пусть ваши соотечественники сами с вами разбираются. Всего-то и делов!

Лосницкий попытался спасти остатки своего реноме.

— Но и я могу сообщить о вас, скажем в ООН, и тогда у вас тоже будут неприятности…

Русский не успел закончить фразы, потому что его собеседник опять рассмеялся.

— Из вас, уважаемый Александер, шантажист, как… Впрочем, не буду вас обижать сравнением, потому что любое из них будет для вас просто оскорбительным… Даже если вы попытаетесь доставить мне неприятности, вам это не удастся. В самом худшем случае я буду просто выдворен из страны. Но этого не произойдет, потому что вы ничем не сможете подтвердить свои обвинения…

Бледный Лосницкий тоже улыбнулся, постаравшись сделать это как можно высокомернее.

— Но я тоже записываю наш разговор. И тоже могу передать эту пленочку…

— Да неужто вы думаете, что я этого не предусмотрел?.. — Фрэнк сейчас выглядел даже раздосадованным непонятливостью собеседника. — Если бы вы были немного наблюдательнее, то обратили бы внимание, что мы встретились именно в этом кафе и сели именно за этот столик. Здесь под столешницей я заранее спрятал специальное устройство, которое создает такой фон на записывающую аппаратуру, что вашу пленку, даже если на ней и будет прослушиваться какая-то речь, никто не сможет использовать в качестве улики.

— А вы… — пробормотал Лосницкий.

— А у меня нет с собой магнитофона, — откровенно засмеялся Фарренхауз. — Здесь же спрятан специальным образом экранированный микрофон. А записывающая аппаратура находится в машине, которая расположилась вон там, на безопасном расстоянии и передача информации в которую идет узким, точно настроенным лучом… Любезнейший господин Лосницкий, вы никак не хотите понять одну простейшую истину: каждый человек должен заниматься своим делом. Самый умный дилетант никогда не сможет переиграть самого посредственного профессионала… Высокие блондины в черных ботинках встречаются в кино, но не в жизни. Итак, хватит нам с вами заниматься ерундой и игрой в шпионов. Поскольку вы согласны на нас работать — а в этом я не сомневаюсь — я предлагаю вам для начала изложить прямо сейчас все, что касается прибора Штихельмахера. Деньги получите при нашей следующей встрече… Да не переживайте: мы своих агентов не обманываем!

Лосницкий с тоской смотрел на лазурную гладь озера. Теперь его уже не радовал вид скользящих по воде яхт, лодок и буеров. Он понял, что проиграл.