Улыбнись и умри

Мне здорово повезло, что мама с папой ушли из дома. Хотя бы потому, что не пришлось тайком сматываться.

— Нос повыше, Грег, — громко сказал я, посильнее нажимая на педали. — В жизни все не так плохо.

Улица казалась темнее обычного. Глянув вверх, я заметил, что два фонаря не горят.

Ветер дул навстречу. По обе стороны дороги шелестели деревья. Я резко крутанул руль, чтобы уклониться от газеты, которую ветер швырнул мне в лицо.

Пришлось переключить скорость. Дорога пошла вверх. Перед глазами у меня так и стоял обшарпанный дом Коффмана, чуть не до крыши заросший дикой травой на запущенной лужайке и спрятавшийся от постороннего взгляда за старыми раскидистыми дубами. Я по первому разу помнил, что это трехэтажный особняк, с крытым крыльцом, покатой кирпичного цвета крышей и высокими каминными трубами. Когда-то это был, должно быть, фантастически красивый домина. Только здесь уже никто не жил десятки лет. Дом старел и разрушался. Сейчас это уже были почти развалины.

Я пересек улицу, ровно нажимая на педали, чтобы легче подниматься по холму. Знакомые дома скрылись в темноте. И вот небольшой лесок.

В горле у меня вдруг рересохло. Руки стали ледяными. Прямо за леском стоял дом — дом Коффмана. Ветви деревьев качались, отсвечивая в холодном сиянии луны сероватым цветом. Цветом костей.

Нажав на тормоз, я проскочил лесок, склон с лужайкой, живую изгородь из старинных дубов. Прямо к старому дому. И остановился в шоке.

6

Дома не было.

Я спрыгнул с велика, и он так и повалился на дорожку. От неожиданности я вскрикнул. Потом несколько раз закрыл и открыл глаза, словно пытаясь вернуть на прежнее место старый дом. Только все впустую.

Деревья, как и раньше, росли на лужайке. В лунном свете они были серебристо-серые. Но сейчас они окружали груду развалин — бревен, гонта, черепицы. Дом прямо как выкорчевали. Вырвали с корнем.

У меня чуть крыша не поехала. Я тупо уставился на то место, где должен был стоять дом. Смотрел не отрываясь. Пытаясь вернуть его на прежнее место.

Не знаю, долго ли я так стоял, но вдруг я почувствовал острую боль. Я хлопнул себя по лбу. Комар.

"Странно, — подумал я. — Для комаров вроде рановато".

На лбу явно выступила кровь.

Потирая укушенный лоб, я повернул на гравийную дорожку. И поближе к улице увидел выведенную под трафарет надпись: "Продан".

Вот оно что. Дом Коффмана продан, и новый владелец просто вывез его.

Я тер укушенное место и лихорадочно думал. Дом сплыл. А как полуподвальное помещение? Как насчет мастерской в полуподвале? Я хорошо ее помнил. И хорошо помнил тайник в стене. Маленькое углубление, где была спрятана камера. Так как насчет полуподвала?

Я даже не успел себе дать отчет в том, что делаю, как ноги уже несли меня вверх по холму. Кроссовки скользили по высокой траве. Воздух был пропитан сыростью. На траве — роса. Я, не отрываясь, смотрел вперед, на дрожащие на ветру ветви серебристых дубов.

Я обошел груду ржавых гвоздей и болтов. Отсюда, с заросшей лужайки, хорошо было видно, что осталось от дома. Сложенные в кучу деревянные двери. Всюду осколки стекол. Оконные рамы приставлены к гниющим старым доскам. Кругом разбросан оторванный гонт. Белый умывальник у дерева. Рядом — старый рукомойник.

Но как насчет полуподвала?

Я подобрался поближе. Ноги вдруг словно налились свинцом. Все тело перестало слушаться, словно какая-то незримая сила всячески отталкивала меня прочь.

За круглым стволом дуба лежала глубокая тень. Сначала я подумал, что это пруд или небольшое озерцо, но, подойдя поближе, понял, что это дыра. Большая квадратная дыра, уходящая в землю. Полуподвал. Все, что от него осталось, — квадратная яма.

Я остановился на самом краю. Тело стало тяжелым-претяжелым. Должно быть, от разочарования. Я стоял, уставившись на темную яму.

Из-за деревьев не было видно луны. Дрожащей рукой я вынул из кармана фонарик, включил его и направил узкий луч вниз, в яму.

Ничего там нет. Луч скользил по земле. С одной стороны выступали корни. Я осветил то, что осталось от стен. Только переплетения корней и земля.

А где же камера? Где? Кто-то нашел ее? Наткнулся на тайник и взял ее? Или ее разбили, когда рабочие разрушали фундамент? Просто превратили в месиво, и камере конец?

Я все водил и водил фонарем по дальней стене. Сам не знаю, на что я надеялся. Хотел наткнуться на заветное квадратное углубление в стене ямы? Или думал, что вдруг увижу ее в обломках бывшего пола?

Свет фонарика опять выхватил из тьмы сплетения корней и землю. И ничего больше.

Я выключил фонарик и сунул его в карман. Повернул от ямы и наткнулся на груду переломанных досок.

От резкого порыва ветра деревья жалобно застонали и заскрипели. Но я почти не слышал эти жутковатые звуки. Мне поставят двойку. Эта единственная мысль не давала мне покоя. Камера исчезла, а с ней и надежда исправить двойку на пятерку.

Лето испорчено. Ребята в школе никогда не будут мне верить. Теперь они всегда будут поднимать меня на смех и щелкать воображаемыми фотоаппаратами.

Я издал тяжелый, мучительный вздох. Вне себя от злости, я стукнул ногой по валявшейся доске и пошел назад к своему велосипеду.

Я не сделал и четырех шагов, как пронзительный голос завопил:

— Попался! Ни с места!

7

Я так и оцепенел, услышав этот тонкий голос в ночи. Ничего не соображая, я помчался прочь изо всех сил. Сердце готово было выскочить из груди.

Оглянувшись на бегу, я увидел мальчишку приблизительно моего возраста. Он схватил с земли доску и держал ее высоко над головой, будто собираясь запулить ею в меня. На нем был темный свитер и выцветшие джинсы с дырами на коленях. Его глаза буквально прожигали меня.

Пап, я поймал его! — закричал он. Голосок был высокий, пронзительный, совсем как у малыша.

Эй! Ты что несешь? — крикнул ему я. — Как это ты меня поймал?

Не двигайся, — он поднял доску еще выше. А затем шагнул ко мне. Потом еще. И своими глазами так и сверлил меня.

Я ничего не делал, — стал объяснять я. — Просто смотрел.

По мере того как он приближался, выражение его лица менялось. Злость куда-то испарилась. Он теперь смотрел на меня, широко открыв рот.

— Ты же не он, — с запинкой произнес он.

Да кто не он? — закричал я. — Кто не он?

Извини. Я тебя принял за другого.

Но я же не другой, — говорю. — Я — это я.

Тут есть парень. Он живет неподалеку, — стал объяснять мальчишка, ероша свои коротко остриженные темные волосы. — Он пробирается по ночам и таскает стройматериалы со двора.

Я повел глазами по разбросанному строительному мусору.

— Что он таскает? Не так-то здесь много осталось, чтоб воровать.

Парнишка кивнул головой. Он отбросил доску, которой хотел воспользоваться как оружием. Она с глухим стуком упала на груду гнили рядом со мной.

Он ворует пиломатериалы и всякие вещи.

Так это вы купили дом Коффмана? — спросил я. Несмотря на холодный ветреный вечер, на лбу у меня выступила испарина. Я стер пот тыльной стороной ладони.

Ну да. Мы его купили, — откликнулся он. — Но папа сказал, что дом слишком дряхлый и ремонтировать бессмысленно. Вот мы и завалили его. Мы будем строить новый дом.

Деревья снова застонали под ветром. Я бросил взгляд в сторону улицы и увидел свой велик. Колесо у него вертелось.

— Нам говорили, что в доме Коффмана водятся привидения, — продолжал рассказывать мальчик. — Так что, честно говоря, я рад, что папа велел разобрать его. — Он пнул ногой кусок доски. — Меня зовут Джон. А тебя?

— Грег. Я… я живу там, у подножия холма. В паре кварталов от школы.

Я посмотрел на то место, где стоял дом.

— Мы с друзьями раньше любили лазать сюда, в этот старый дом, — сказал я. — Ну знаешь, так, из любопытства. Я считаю, что здесь действительно что-то было. Без шуток.