Гавана

Фрэнки благополучно разминулся с тележкой продавца попкорна, проскользнул за спиной черномазого, поджидавшего фраеров, чтобы «обуть» их в «три листика», потянул носом запах хот-догов от другой тележки, пожалел, что у него нет времени, чтобы выпить любимого шоколадного «йу-ху», и вошел в магазин.

Он уже бывал в таких местах, и его, конечно же, ничто не шокировало, лишь немного удивило то, что товар с каждой неделей становился все смелее и смелее. Окна были закрашены черной краской, чтобы снаружи не было видно, что происходит внутри, и помещение освещалось люминесцентными лампами, окрашивавшими все вокруг мертвенным костяным цветом, ярко отражавшимся от целлофана. Целлофана здесь было очень много, а из-под целлофана выпирала плоть, бледная, разбухшая и нездоровая, какую можно было увидеть только здесь, и нигде больше. Одна девка выставляла напоказ широкие овальные соски, у другой были плохие зубы и шрамы от подтяжки, рядом с нею красовалась потрясная телка, а следом выглядывала старушенция, которая вполне могла бы сойти за старшую сестру чьей-нибудь бабули. На прилавках лежали запечатанные колоды карт, на обертках которых красивые шлюхи выпячивали зады или принимали завлекательные и совершенно неприличные позы. На отдельных прилавках были выложены фотографии обнаженной натуры, по большей части немок: коренастые белокурые дамы стояли, прикрывая полотенцами волосатые лобки, и улыбались, словно участницы церковного пикника. Над ними на стене были выставлены мужские журналы, красочно повествующие о военных злодеяниях вперемешку с сексом, где японцы издевались над грудастыми американскими медсестрами под кричащими ярко-красными заголовками вроде «Кровавая баня в Буне!»[3]. За прилавком возвышались стопки коробок шестнадцатимиллиметровых кинопленок с фильмами «только для мужчин». На коробках вместо названий красовались наклейки с номерами. Возможно, на этих кинолентах было запечатлено нечто такое, что большинство зрителей даже представить себе не могли и что нельзя увидеть наяву нигде, кроме Гаваны, но за это требовалось заплатить немалые денежки. В воздухе висел густой запах дезинфекции, а вышибала с внешностью отпетого хулигана курсировал между прилавками, вылавливая грязных мальчишек, которые разглядывали картинки и, засунув руки в карманы, занимались самоудовлетворением: это строго запрещалось, и нарушителей безжалостно вышвыривали на улицу.

Но Фрэнки знал, что здоровяк ему не помешает, тем более когда начнется потеха. У автоматов, даже датских, было одно отличительное свойство: они обладали таким громким и мощным голосом, что всякая мелюзга старалась как можно скорее исчезнуть с глаз долой, как только пушка заявляла о своем присутствии.

Фрэнки быстро оглядел помещение, но увидел лишь нескольких мужчин, которые с вороватым видом оглядывали прилавки и поспешно прятали покупки в портфели или сумки для завтрака. Никто и никогда не захочет признаться, что был в таком месте, так что и свидетелей не найдется, и никаких показаний не будет. Именно это и было изюминкой его плана.

Фрэнки вклинился в толчею, грубо оттолкнув парня, полностью поглощенного разглядыванием журнала «Черные подвязки», а потом еще одного, гомика, уже проходя через секцию для гомосексуалистов, где гвоздем витрины являлся журнал «Влечение к мужчинам». За кассой восседал неприветливый тип, управлявший всей торговлей в магазине и охранявший доступ к стопкам кинопленок, позади которых находилось окно кабинета. Фрэнки подумал, что ему, возможно, придется завалить этого типа, чтобы подойти на верный выстрел к засевшей там парочке. Он ясно видел их, склонившихся над образцами, извлеченными из сумок. Вот дерьмо, картинки-то цветные! Эти калифорнийские «бакланы» так возомнили о себе, что теперь печатают в цвете. Фрэнки понимал в бизнесе – любом бизнесе – очень мало, но даже ему было ясно, что цвет – это следующий большой шаг в книгах с голыми бабами и всякой порнухой.

Ничего удивительного, что большим шишкам так приспичило сообщить в Калифорнию: делайте дела через нас или валите из нашего садика.

– Эй, – окликнул его клерк, сидевший за кассой, – ты пришел покупать или мять конец? Вынь ручонки из карманов или проваливай.

Эти слова в одну секунду решили судьбу человека. Фрэнки никак не мог спустить столь грубое оскорбление. Или эта шестерка считает себя крутым парнем?

– Не-а, сам проваливай, – сказал Фрэнки Карабин.

Он передернул плечами, чтобы распахнуть пальто, и вскинул пушку. Левая рука взлетела, обхватив магазин. Конечно же, он не забыл нажать на рычажок предохранителя, расположенный позади магазина. Лицо клерка застыло. У него был такой вид, будто он видел несущийся на него автомобиль и понимал, что спасения нет. Спасения действительно не было.

Фрэнки выстрелил. Три выстрела, но для них потребовалось не больше одной миллионной доли секунды. По крайней мере, так ему показалось: очень уж быстро палила эта долбаная пушка. Свет в глазах клерка – не сказать, чтобы его там было много, но кое-что все-таки имелось – угасал, пока его дырявили пули; глядя на Фрэнки, парень промямлил: «Тельма!» и сполз на пол.

Все замерло. Воцарилась мертвая тишина. Никто не смел ни двинуться, ни взглянуть, ни даже перднуть. Эхо трех выстрелов, казалось, еще отдавалось в мгновенно окутавшемся дымом помещении, но на самом деле единственным звуком был негромкий металлический лязг упавших на пол коробок с кинофильмами. Резкий запах сгоревшего пороха перешиб зловоние дезинфекции. Двое мужчин, сидевших за столом, смотрели через окно на Фрэнки, который наконец взялся за выполнение своего задания.

Он выстрелил через стекло и увидел, как оно разлетелось мелкими брызгами, сверкающими, словно искры из-под токоприемников троллейбуса во Флатбуше зимним днем во время снегопада: эта картина неизменно восхищала его в давно утраченном детстве. Осколки искрящимися вихрями летели во все стороны, а пули обрушивались, словно торнадо, потому что, начисто уничтожив стекло, они уничтожили и то, что находилось за ним. Стол превратился в кучу щепок, столб пыли и дыма, а книжонки с голым бабьем взлетели в воздух, как после взрыва атомной бомбы.

Нельзя сказать, что парни не сообразили, когда и откуда их настигла смерть. Фрэнки знал, что они все же успели это сделать за ту долю секунды, когда оглянулись на шум и прочли в его глазах свой приговор. Но уже в следующую секунду подонков не стало, а пули все продолжали глумиться над ними, заставляя дергаться, крутиться и раскачиваться. Один откинулся в кресле и сразу обмяк, а второй поднялся, выгнувшись, будто его жгло огнем, взмахнул руками, словно хотел отогнать свинцовых пчел, раздиравших его тело, но уже в следующее мгновение рухнул, и его затылок глухо стукнулся о линолеум.

Снова все стихло. Оба тела лежали неподвижно. Впрочем, не так уж неподвижно: внезапно из множества новых дыр, появившихся в теле убитых, хлынули потоки крови, как будто внутри открылись шлюзы. Крови было так много и она вытекала так быстро, что сразу промочила одежду обоих, пролилась с изувеченного лица на обожженную пулями рубашку, потекла по все еще дергавшейся руке, по конвульсивно шевелившимся пальцам на твердый пол, где и растеклась блестящей лужей. Фрэнки дал еще одну очередь, чтобы уж ни в чем не было сомнений.

Отвернувшись от убитых, Фрэнки сообразил, что оружие пусто, нажал на рычажок и освободил пустой магазин. Затем аккуратно вставил другой и почувствовал, как сработала защелка. После этого он посмотрел вокруг.

Дельце не выгорело.

Прямо напротив него с изумленным видом стоял человек, одетый в форму нью-йоркской полиции. Стоял, держа в руке какую-то бумагу казенного вида, и пялился на Фрэнки. Двое вооруженных мужчин на мгновение застыли, пожирая друг друга взглядами.

– Нет! – завопил Фрэнки, предложив тем самым полицейскому разойтись по-хорошему, потому что прекрасно знал, что пришить копа означает своими руками создать себе большие трудности.

Но коп отказался разойтись по-хорошему, и его рука нырнула под двубортный китель, вытащив оттуда полицейский кольт. Он не сводил глаз с Фрэнки, и продолжалось это целую вечность. Следовало врезать копу по башке дулом автомата, но Карабин никогда не умел быстро соображать, а потому где-то через час (так ему показалось) коп выволок револьвер, взвел курок большим пальцем и начал поднимать его, чтобы направить на Фрэнки. Тот снова закричал: «Нет!», но в отличие от первого раза его голос потонул в грохоте выстрелов. Машинка билась и дергалась в его руках, словно змея, отчаянно пытающаяся вырваться.

3

Буна – населенный пункт на острове Новая Гвинея, где в 1942 г. американские и австралийские части одержали крупную, по меркам этого театра военных действий, победу над японскими войсками.