Строптивая герцогиня

Он же с большой осторожностью отнесся к ее предложению, хотя не сомневался в ее любви и привязанности и готов всю оставшуюся жизнь заботиться о ней. Однако он едва сдерживал досаду.

Он не мог отделаться от мысли, что брак с ней сделает его еще одной копией Аттилы или Хокинза, может быть, даже более дорогой и интимной. А ей будет гораздо удобнее, если их отношения станут такими. Власть и богатство, которые она передаст ему, позволят ей вернуться к прежней жизни, к прежним интересам. Крошечная дистанция, все еще разделяющая их, может остаться непреодолимой, и ему придется всю жизнь тяготиться своим положением.

Может быть, через несколько дней он посмотрит на все иначе. Но сейчас, еще окрыленный обретением свободы после вчерашнего выступления в палате, он не склонен снова превращаться в зависимого человека.

— Из твоего послания я понял, что нам лучше встретиться здесь, Колин. Есть еще какая-то причина, кроме того, что ты решил купить какую-нибудь лошадь?

Колин потрепал гнедого мерина по холке и отвел Эйдриана в сторону.

— К несчастью, да. Я не хотел, чтобы ты приходил в Динкастер-Хаус.

— Как я понимаю, граф недоволен моей речью.

— Недоволен — не то слово, чтобы описать его вчерашнее настроение. Он рвал и метал, с пафосом требуя, чтобы ноги «этого предателя» больше не было в его доме. Он проклинал себя за то, что не отказался от тебя сразу после твоего рождения, и заявил, что с сегодняшнего дня он не признает тебя.

— В сущности, он давно отказался от меня.

— Дороти страшно переживает и думает повлиять на него, когда обстановка в доме немного успокоится.

— Я постараюсь увидеться с Дот и убедить ее, что все не так страшно, как ей кажется.

— Он приказал ей как можно скорее устроить бал, на который ты не будешь приглашен, и тем самым сообщить обществу, как обстоят дела.

— Я так долго жил вдали от света, что изгнание из общества мало что значит для меня.

Они направились к месту проведения аукциона.

— Знаешь, Эйдриан, я горжусь твоим вчерашним выступлением. Меня не было в городе, но я вернулся как раз вовремя, чтобы послушать тебя. Я стоял на галерее, но сомневаюсь, что ты заметил кого-нибудь, кроме Софии.

— Я заметил. Спасибо.

— Прекрасная речь. Все понимают, чего она тебе стоила. Даже консерваторов ты ею тронул. А когда остальные поднялись и присоединились к тебе… тебя долго будут помнить.

Как долго? Год? Пять? Помнить имя многообещающего молодого человека, погубившего свое будущее ради принципов?

— Я разбудил тебя не только для того, чтобы предупредить о настроении графа, Эйдриан. У меня есть новости.

— Какие новости?

— Я нашел его. Капитана Брута.

Гнедого мерина вывели на демонстрационный круг, и Эйдриану пришлось терпеливо ждать, пока Колин закончит делать ставки.

— Я испытываю удовольствие от того, каким я оказался сообразительным, — объяснил Колин, когда они направились оформлять документы. — Я вспомнил, ты как-то рассказывал, что герцогиня описывала его как образованного человека. Что ж, подумал я, стоит пройтись по университетам. В Кембридже я нашел преподавателя, который помнил светловолосого радикально настроенного студента. Угадай, как его звали?

— Джон Брут.

— Черт возьми, как ты догадался?

— Мне интересно, подлинное ли у него имя.

— Джон Брут Маршем, если точно. Сын священника из Йорка. Я поехал в Йорк навестить его отца, и, представляешь, он сам оказался там, в гостиной, словно поджидал меня.

— Отец?

— Ты меня не слушаешь? Капитан Брут собственной персоной. Я же сказал, что нашел его.

— Ты его предупредил? Сказал от моего имени, чтобы держался подальше от Софии, иначе его действия будут стоить ему жизни?

— Вот тут-то и начинается путаница. Позволь, я расплачусь и все объясню.

Пока Колин оплачивал счет и отдавал распоряжения отправить мерина в конюшню Динкастеров, Эйдриан топтался рядом. Четверть часа спустя они направились к своим лошадям.

— Он возвратился в Англию почти год назад, — продолжал Колин, — вернулся другим человеком.

— Не сомневаюсь. Вместо того чтобы жечь молотилки, он поджигает дома и угрожает женщинам. Тяжелая жизнь превратила его в жестокого человека.

— Кажется, произошло обратное. В Кембридже он готовится к экзамену, чтобы принять сан. Пока учился, он вновь открыл для себя духовную жизнь. Он отвергает все формы насилия. Все еще остается радикалом, но теперь поддерживает мирные формы убеждения.

— Но существующие улики противоречат тому, что ты рассказываешь. Я не сомневался, что негодяй станет увиливать.

Они остановились около лошадей. Колин пожал плечами и провел рукой по светлым волосам.

— Я ему верю.

Эйдриан давно рисовал в своем воображении, как изобьет капитана Брута. Утверждение Колина поколебало его уверенность.

— Я не сомневаюсь в твоих способностях судить о людях, но события показывают, что он тебе солгал.

— Возможно. Однако мое суждение о нем не единственное. Он клянется, что с тех пор, как вернулся десять месяцев назад, не покидал Йорка, и встревожился, узнав, что кто-то использовал его имя и угрожал герцогине. Если он лгун, то и его отец тоже. Выходит, они оба лгут? Вряд ли.

Эйдриан обдумывал скрытый смысл фразы. Если предположение Колина верно, то оно проливает новый свет на события последних нескольких месяцев.

— Если не капитан Брут, значит, кто-то другой посылал письма и устроил пожар.

Он встретился взглядом с Колином, и они оба поняли, что думают об одном и том же человеке.

Не может быть.

Конечно, не может быть.

С удивительной последовательностью все детали вдруг сложились в узкую дорожку мрачного лабиринта, которая привела к опасным умозаключениям и невероятным подозрениям.

Кровь стыла в жилах. Если они хотя бы наполовину правы, то имеют дело с чудовищем.

Эйдриан вскочил в седло.

— Я был слеп, Колин. Сердечно благодарю, что ты открыл мне глаза.

— Если ты отправляешься туда, куда я предполагаю, позволь мне поехать вместе с тобой.

Ему бы не хотелось, чтобы Колин был замешан в таком деле. Или кто-нибудь еще.

— Лучше тебе не вмешиваться.

— Черт возьми, если его загнать в угол, он станет опасным. Крысы всегда такие. Однажды он чуть тебя не убил. Во всяком случае, скажи ему, что мне все известно, чтобы он не думал: если устранить тебя, то это решит все проблемы.

— Я не стану встречаться с ним, пока не добуду доказательств, от которых его ничто не спасет.

Эйдриан повернул лошадь и поехал искать единственного человека, который мог предоставить ему такие доказательства.

Глава 26

Аттила в страстном упоении прикрыл глаза и откинул назад голову, в то время как его пальцы продолжали извлекать из клавиатуры дивную мелодию. Жак, будучи автором стихов, с волнением наблюдал, как плод их совместного творчества расцветает на глазах публики. Виконтесса Леклер с чувством исполняла балладу, которую они положили на музыку.

В основе третьей части лежала метафора о розе. Супруга виконта заморгала, видимо, впервые увидев слова на листке, который держала перед собой, но не пропустила ни ноты.

София залилась краской. Ай-ай-ай! Как же она проглядела? На ее первом званом вечере! Она должна была сначала устроить репетицию, прежде чем позволить Аттиле и Жаку исполнить их сочинение. Она не поняла, что стихи будут те самые.

Двадцать приглашенных слушали с вниманием. Некоторые из них поняли скрытый смысл баллады. София покосилась налево. Через три человека от нее сидел Джеральд Стидолф. Стиснув зубы, он едва сдерживал раздражение. Его чопорный вид даже развеселил ее.

Баллада все продолжалась и продолжалась. Описание розы преподносилось с любопытными подробностями. Любовники, герои баллады, предаваясь своим воспоминаниям о розе, все больше и больше приходили в восторг.

Некоторые из гостей неловко заерзали. Кое-кто начал нетерпеливо покашливать.