Строптивая герцогиня

— Ты хочешь, чтобы мы просто полежали рядом?

Он ничего не ответил, только наблюдал, как она поднялась с постели и, сняв платье, перешагнула через пену юбок и сняла корсет.

Пораженный ее красотой, он задохнулся, видя ее сейчас закутанной в переливчатый шелк. Приглушенный свет лишь намекал на очертания ее тела под тонкой сорочкой.

Эйдриан прослеживал малейшее движение, не сводя с нее глаз, пока она не легла рядом с ним, все еще в сорочке и панталонах. Он не настаивал, чтобы она поскорее избавилась от них, зная, что она будет ворчать. Уютно свернувшись в его руках, она положила голову ему на плечо, а руку — на его грудь.

— Я постоянно думаю о тебе. Я так хотела, чтобы ты пошел со мной на коронацию, — говорила она.

— Больше нет писем от нашего капитана Брута?

— Нет. Может быть, то, что случилось, испугало его? Ты думаешь, что я не рассказала бы тебе?

— Именно так я и думаю, ведь ты считаешь, что я инвалид.

— Я всего лишь беспокоюсь о тебе. Врач сказал: три недели покоя и постельного режима.

— Он осел. Я уже говорил, что практически здоров. И в прекрасной форме. — Он положил руку на ее грудь, — И готов доказать это.

Он заглушал ее изумленные протесты своими губами и победил ее недолгое сопротивление ласками. Она растаяла, ее податливое тело открылось навстречу ему.

— Так чудесно, — прошептала она, пока он ласкал ее через тонкую ткань сорочки, — но ты не должен двигаться, иначе нам снова придется вызывать доктора.

— Я и не собираюсь. Двигаться придется тебе. — Он склонился к ее уху. — Я скажу тебе, что делать. А для начала повернись ко мне лицом.

Ее возбуждение возрастало, пока они обменивались поцелуями, задыхаясь от нетерпения.

Он хотел… познать с ней все. Абсолютно все. Что он испробовал с ней прежде и до чего еще не дошел и мог попробовать сейчас. Воображение, подогревая его желание, толкало его к пределу возможного. Сдерживая себя, он долго и нежно целовал ее. Ее губы сложились в улыбку.

— Мое ненасытное желание смешит тебя? — спросил он.

— Не больше, чем мое собственное. Нет, твой поцелуй заставил меня вспомнить слова Жака. Помнишь, он давал тебе уроки любви? Я бы хотела успокоить его, сказать, что ты вовсе не груб, когда раскрываешь лепестки розы и слизываешь ее нектар.

Эйдриан едва заметно усмехнулся:

— Метафора Жака относилась вовсе не к женским губам, дорогая.

Она на секунду замерла. Он почувствовал ее любопытство.

— Ты хочешь попробовать?

— Да, — затаив дыхание, проронила она и замерла еще на одно мгновение. — Скажи мне, что делать.

И он рассказал ей. Когда он довел ее до наивысшего наслаждения, то повернул ее на живот и взял сзади, пока она стонала, вцепившись в спинку кровати.

Он разрушил последние преграды, которые еще оставались между ними. В конце концов, ему не потребовалось никаких усилий. Всю долгую ночь они любили друг друга, и он забыл о сломанных ребрах и синяках, снова и снова пробуждая в ней желание, будто в последний раз в жизни пытался утолить неистовый голод.

Глава 22

— Какой потрясающий дом! — Восклицание Аттилы эхом отозвалось в огромном бальном зале, он восхищенно разглядывал его, стоя в центре. В таком просторном помещении даже его грубоватая фигура казалась миниатюрной. — Просто дворец какой-то! Наверное, не меньше Лувра…

— Наш друг, как всегда, преувеличивает, — усмехнулся Жак, прогуливаясь рядом с Софией и осматривая роскошную обстановку. Они прибыли час назад, и София устроила им небольшую экскурсию. — Однако вы более важная персона, чем я мог себе представить.

София улыбнулась:

— Если бы дело происходило во Франции сорок лет назад, то такие, как вы, отправили бы меня на гильотину одной из первых.

— Похоже, ваши соотечественники тоже не прочь кое-кому снести головы, только на сей раз оружие заменят вновь принятые законы. Вот увидите, такая полумера в результате окажется несовершенной.

София тихонько вздохнула. Что делать, Жак, как и многие другие молодые люди радикальных наклонностей, считал полумеры неэффективными. Совсем как капитан Брут.

— Нам повезло, что вы француз, а не англичанин, — поддразнила она.

— Какая разница? Где бы мы ни жили, мы обязаны думать о положении народа.

— Надеюсь, пока вы здесь, вы не станете подстрекать народ к мятежу, — пряча улыбку, проворчала она, но подумала, что влияние извне — вещь не такая уж невозможная.

— Я никогда не стал бы злоупотреблять вашим гостеприимством, хотя, разумеется, существуют и такие люди, которые приехали сюда из других стран, чтобы использовать беспорядки в собственных целях. Думаю, ваш муж может объяснить вам, как все происходит.

— На что вы намекаете?

— Вы мне сами говорили, что он шпион и тайный агент. Можно сказать, опасный человек.

— О Господи, Жак! Я все придумала.

— Однако вы приоткрыли истину. Вероятно, ваше сердце что-то чувствует. — Он указал на позолоченные канделябры: — Великолепно здесь. Сколько, вы сказали, тут комнат? Восемьдесят четыре?

— Вам не нравится?

— Я предпочитаю ваш дом в Лондоне и особняк в Париже. А этот дом при всем его великолепии пустой и холодный, а гулкое эхо просто пугает. Возможно, когда у вас с месье Берчардом появятся дети, картина изменится.

Она приехала сюда, чтобы многое определить для себя. Первым делом нужно объяснить Жаку и Аттиле свои взаимоотношения с Эйдрианом.

Она остановила Жака и посмотрела ему в глаза.

— Как я уже вам говорила, я не выходила замуж. Ни за Эйдриана, ни за кого другого. Я солгала вам о замужестве, равно как и о том, что мой воображаемый муж — шпион. Эйдриан воспользовался моей ложью, чтобы вы не могли помешать ему увезти меня в Англию. До той ночи в моем будуаре я его никогда не видела, Присоединившийся к ним Аттила услышал последние слова.

— Что? Вы собираетесь создать новый будуар? Здесь? Шелк для потолка будет стоить баснословных денег. Лучше использовать восточную гостиную, она подойдет больше. Там гораздо более интимная обстановка, да и потом…

— София не собирается создавать новый будуар, — прервал друга Жак. — Просто она объясняет мне, что месье Берчард ей не муж, и я ей верю.

Счастливое лицо Аттилы помрачнело.

— Вот как? Тогда вы ведете очень опасную игру, kedvesem. Когда ваш настоящий муж узнает, что произошло с Берчардом, будут крупные неприятности.

— У меня нет никакого мужа, — теряя терпение, проговорила она.

— Как нет мужа? Но Жак сказал, будто вы говорили…

— Она солгала мне.

— И другим, — призналась София.

— Солгали Жаку? Но почему? Признаюсь, мне больно узнать, что вы выбрали в свои поверенные его, а не меня, но если ваши слова оказались ложью, то вы обидели его.

— Она лгала мне и остальным, чтобы обезоружить нас. Широко раскрыв глаза, Аттила повернулся к Жаку:

— Обезоружить? Ты хочешь сказать, что пытался… В ответ Жак пожал плечами.

— У меня нет слов, Жак.

— Сомневаюсь, что заслуживаю такого порицания.

— Подумать только, что ты хотел воспользоваться великодушием нашей хозяйки! Разве у французов нет стыда? Так надавить на нее, что ей пришлось искать убежище во лжи…

Пока Аттила разглагольствовал, София незаметно ускользнула. Жак терпеливо слушал нотацию, разглядывая потолок.

Всю дорогу в Марли она обдумывала, как лучше сделать то, что она задумала. И решила, что не стоит спешить, пусть пройдет несколько дней. Встреча с прошлым может подождать. Поэтому сама удивилась, когда с холодной решимостью покинула бальный зал, предоставив своих друзей самим себе.

Если она приехала затем, чтобы встретиться лицом к лицу с призраками прошлого, зачем тянуть? Чем быстрее она покончит с ними, тем лучше. Отсрочка не облегчит дело, но может лишить ее отваги.

Собравшись с духом, она прошла через анфиладу комнат и поднялась по парадной лестнице. Поднявшись на третий этаж, она бросила взгляд на дверь, ведущую в апартаменты Алистэра.