Страница 68 из 73
Консульства Маньчжоу Го также, по сути, являлись разведывательными органами штаба Квантунской армии: их комплектовали из офицеров разведотдела штаба — это подтверждал бывший начальник разведотдела Асада.
Информацию собирали, где только могли, используя все возможности, какие предоставляли японским разведчикам дипломатическое прикрытие и документы представителей различных официальных японских представительств и организаций. Информацию собирали на улицах, — слушая разговоры в очередях, общественном транспорте, кинотеатрах и ресторанах, где иногда удавалось «разговорить» (нередко с подмешиванием в спиртное расслабляющих волю препаратов) военных, вырвавшихся с фронтов на несколько дней. Информацию собирали, заводя знакомства с работниками различных, в первую очередь оборонных, учреждений. Информацию собирали, если так можно выразиться, по всему социальному срезу общества — от подростков до пенсионеров. Особняком стояла работа по сбору информации от женщин — на этот случай японская агентура была вооружена инструкцией, учитывавшей все, даже малейшие особенности женской психологии и «текущего политического, и экономического момента». Информацию собирали, тщательно процеживая газеты и передачи радиовещания.
В этом «прочесывании» принимали участие все — и «дипломатические подкрышники», и японские офицеры, и посольские кадры: МИД Японии приказал своим подчиненным оказывать военной разведке любую, какая потребуется, помощь.
Скоро, однако, «хождение в народ» пришлось свернуть: и органы госбезопасности не дремали, и уровень общественного сознания людей, каждую минуту помнивших, что идет война, вынудили японские спецслужбы переключиться на другие способы сбора интересующего разведку материала.
Теперь одним из основных «открытых» способов стали служебные поездки по стране представителей японских деловых кругов, дипломатических курьеров и сотрудников атташе. Вот, например, какое «плановое» задание получил в 1942 году секретарь военного атташе Ямана перед поездкой из Куйбышева, где в те дни находился дипкорпус, в Москву: «Вам надлежит… сбор материалов о дислокации воинских частей и, в частности, новых формирований, о ценах на товары, о состоянии рынков, деятельности заводов, настроениях населения, ходе реэвакуации, о противовоздушной обороне Москвы и оборонительных сооружениях, ходе работ по восстановлению разрушений в городе, сбор метеорологических данных по Московскому району».
Параллельно осуществлялся жесткий радиоконтроль за гражданским и военным эфиром — его вели мощные японские радиоцентры в Муданьцзяне, на Сахалине и в Хайларе. С помощью радиоперехвата японская разведка имела довольно полное представление о военной помощи, оказываемой Соединенными Штатами Америки: уже знакомый читателю Асада подтвердил на следствии, что «путем радиоперехвата и расшифровки советских радиограмм было установлено, что США, оказывая помощь Советскому Союзу самолетами, перебрасывает их в СССР по так называемой «линии Мазурука» (Аляска—Чукотка — Якутия)».
Это была, как говорится, лицевая сторона медали. Но с такой же нагрузкой, планируя разведывательно-подрывную работу, японские спецслужбы использовали и все свои нелегальные позиции.
Японские военные миссии, занимавшиеся агентурной разведкой на территории СССР, куда более педантичные, чем их хваленые немецкие коллеги, ставя перед своими нелегалами задачи, менявшиеся в зависимости от обстановки на советско-германских фронтах, скрупулезно подходили к каждому агенту, учитывая его личные качества и профессиональные способности. Не последнее место в подготовительный период отводилось выработке персональных для каждого агента «легенд». Их было несколько видов. У агентов-маршрутников они выглядели примерно так: в темное время суток заблудился, границу пересек случайно; ищет ушедший на советскую сторону домашний скот; сильным течением лодку снесло, прибило к чужому берегу… Агенты-китайцы шли со своими «легендами»: ищет сбежавшую из дома жену; испытывает ненависть к японским оккупантам; желает жить при социалистическом строе; бежал из японской тюрьмы; уйти в Россию заставила крайняя бедность. Агенты из русских эмигрантов испытывали тоску по Родине, желали соединиться с родственниками, ненавидели притеснителей-японцев…
Агентура забрасывалась на нашу сторону посуху и водой. До сих пор не удалось найти в архивах свидетельств об использовании самолетов, хотя в свое время и такой способ разрабатывался. Объясняется это, видимо, тем, что, находясь на протяжении всей войны в состоянии некоего «вооруженного мира» с Россией, японцы не рискнули применять авиаварианты из опасения нарушить положения пакта о ненападении: засеки мы японские самолеты в нашем воздушном пространстве — и события, может, не только на Дальнем Востоке могли пойти по другому пути.
Одной из главных (и давних) стратегических задач, которые японские спецслужбы решали в годы войны, была заброска в СССР агентуры на длительное оседание. Решение об активизации этого направления работы было принято в конце 1941 года, после разгрома немцев под Москвой. Летом следующего года разведотделение Информационно-разведывательного управления штаба Квантунской армии начало готовить первую группу нелегалов из русских эмигрантов; в августе 1943 года трое из них— Мыльников, Кайгородов и Батынев — были заброшены в СССР, первый в район Благовещенска, второй—Хабаровска, третий — Читы. Японцы рассматривали их как будущих резидентов, и потому всем троим рекомендовалось после оседания («приобретения разведывательных позиций») и посылки уведомления в Центр прекратить на год-полтора всякую разведывательную деятельность.
Мыльников и Кайгородов были задержаны пограничниками. Батынев, вернувшись в Маньчжурию через неделю, заявил японцам, что работать в России боится. Неудачной для японцев оказалась не только эта попытка — вообще на этом направлении добиться сколько-нибудь заметных успехов не удалось. «Виной» тому были хорошо поставленная розыскная работа и заградительные меры органов госбезопасности, эффективность которых японцы даже были вынуждены отметить в одном из своих оперативных документов: «В настоящее время наша контрразведка в Маньчжурии по сравнению с непроницаемой, как железная стена, контрразведкой СССР слаба, вернее, почти равна нулю, и это является одной из важнейших причин застоя в разведывательной работе».
Тщательно спланированная война на Дальнем Востоке кончилась, не успев разгореться.
Сначала Япония в соответствии с тайным уговором ждала обещанных сокрушительных германских ударов, чтобы броситься на Россию, как было рассчитано, со спины. Этого, как известно, не произошло. Потом союзникам по «оси» стало не до Японии. Потом внезапный для японского командования сокрушительный удар наших войск поставил в истории второй мировой войны последнюю точку.
Крахом кончилось дело и для японских спецслужб. Они даже не успели запустить на полный ход машину тайной войны.
Японская агентура регулярно «горела» на топорно изготовленных «под советские» документах прикрытия.
Не оправдали надежд агенты-китайцы: слишком сильной была у китайского народа ненависть к оккупантам — ею проникались даже агенты.
Ниже расчетного оказался и «коэффициент полезного действия» агентуры, навербованной среди русских эмигрантов. Одни, самые непримиримые, вдруг увидели, что в планах будущего колониального хозяйствования в России им снова отводится роль прислуги. Других остудило время, заставив пересмотреть отношение к бывшей родине.
Но главной причиной краха, как представляется, было другое.
То, что называется несовместимостью менталитетов. Разное миропонимание и мировосприятие. Разная культура, формирующая свои для каждого народа идеалы, системы ценностей, стереотипы мышления и отношения к окружающему миру.
Восток—дело, конечно, тонкое. Но и Россия тоже непростая страна…