Тайные страницы истории

Давно назревшее противоречие было юридически разрешено в начале 90-х годов созданием и интенсивным развитием на новой основе совершенно самостоятельной российской таможенной структуры с приданными ей правоохранительными функциями (дознание, оперативно-розыскная деятельность).

Отечественная история распорядилась таким образом, что становление и развертывание остро востребованной деятельности таможенной спецслужбы происходит фактически заново. Сложность этого процесса усугубляется тем, что он протекает в условиях пока еще не сформировавшейся единой теоретической и практической модели оперативно-розыскной деятельности, не прекращающейся дискуссии между приверженцами различных концептуальных подходов к ее формированию. Но это уже отдельная тема.

Виталий Шеремет

ТАЙНЫЙ БРАК ИМПЕРАТРИЦЫ

В ноябре 1796 года скончалась одна из замечательнейших женщин Государства Российского императрица Екатерина II. Пятью годами раньше, в пронизанных осенними ветрами просторах Юга России, где-то между Яссами и Николаевым, ушел из жизни некоронованный российский государь светлейший князь Григорий Александрович Потемкин-Таврический.

Сколько разного было написано о взаимоотношениях этих двух великих личностей, так много сделавших для величия земли русской. На основе новых архивных документов академик Виталий Шеремет прослеживает глубоко личностные моменты их жизни, как беззаветно любящих друг друга людей и как государственных деятелей, для которых самым главным в жизни была судьба России.

Неделю курьер, загоняя лошадей, мчался в Петербург с мрачной вестью, с ужасом размышляя, куда его теперь сошлют.

Государыня только взглянула на письмо, коротко охнула и тяжело повалилась на руки подоспевших придворных. Часа через три ей пустили кровь. Еще пять или шесть часов дворец замирал от отчаянных криков императрицы великой державы, от рыданий женщины, потерявшей любимого человека и остававшейся в ослепительном величии. Тогда, в 1791 году, ей шел шестьдесят третий год.

По распоряжению врача ей дали снотворного. Она заснула, глядя на портрет светлейшего. Поутру в «Дневнике» ее секретаря появилась запись: «Проснулись в огорчении и в слезах… Жаловались, что не успевают приготовить людей на смену (Г. А. Потемкину. — Авт.). Теперь не на кого опереться[6].

Горе захлестнуло ее могучий, казалось, не знавший сомнений разум. Через положенные по православной вере скорбные девять дней она скажет: «Он был настоящий дворянин, умный человек, меня не продавал». Как всегда в минуты сильного душевного волнения немного путалась в русском языке. Повторяла: «Его не можно было купить». Все свои последние пять лет она проживет с этой незатухающей болью. Ее сердце, ранее отдаваемое новой родине — России и «миленькому Гришеньке», отныне заполнено только заботами о стране. А образ «мужа и первейшего друга» приобретает очертания государственного уровня.

«С прекрасным сердцем, — писала она очередной бессонной ночью на исходе октября 1791 г., — он соединял необыкновенно верное понимание вещей и редкое развитие ума. Виды его всегда были широки и возвышенны. Он был чрезвычайно человеколюбив, удивительно любезен, а в голове его непрерывно возникали новые мысли». «Мой единственный, мой любимый, а я жена твоя, связанная с тобою святейшими узами». «Ласка наша есть наичистосердечнейшая любовь, и любовь чрезвычайная». Такие слова из уст и из писем (частью изданных, частью нет) могущественной, если не всесильной повелительницы России-, какой была Екатерина II, воспринимаются однозначно. В том же смысле, что и в наше время. Это был брак довольно долгий —16 лет, брак счастливый, по меркам бурного и буйнного XVIII века. Прекрасный союз двух выдающихся людей, гениев России, необычайно близких духовно.

«У него была смелость в сердце, смелость в уме, смелость в душе. Благодаря этому мы всегда понимали друг друга и не обращали внимания на толки тех, кто меньше нас смыслил». Так писать через считанные дни после кончины любимого человека могла только очень сильная женщина с душой нежной и возвышенной. И очень сильно любившая.

Большое чувство пришло к Екатерине Алексеевне далеко не сразу. Они впервые увиделись в июле 1762 г., когда 23-летний вахмистр Григорий Потемкин, сияя восторженным блеском своих фиалковых глаз, ловко подал свой темляк к шпаге Екатерине II, после переворота принимавшей присягу гвардии.

У Софьи-Фредерики-Амалии Ангальт-Цербстской, принцессы из заштатного немецкого княжества, к этому времени были позади унылая юность и безрадостные годы постылого династического брака с Петром III, ненавидевшим елизаветинскую Русь. Суровую жизнь лишь отчасти скрашивало стремление познать загадочную для нее страну. Были по крайней мере четыре любовных «случая». Причем первого «вельможу в случае» — С. В. Салтыкова в 1752–1754 гг. ей, тогда великой княгине, навязала сама императрица Елизавета Петровна, крайне раздраженная тем, что после девяти лет ее брака с будущим царем Петром III наследника престола так и не «образовывалось». Потом Сергей Салтыков был удален от двора — назначен посланником, «ибо себя нескромно вел», по словам самой Екатерины Алексеевны, ставшей, наконец, матерью будущего императора Павла I.

Станислав-Август Понятовский «за глаза отменной красоты» (к этой детали мужской внешности Екатерина Алексеевна всегда питала слабость) был приближен в 1756–1758 гг. и затем тоже беззвучно удален, впрочем, очень почетно — на польский престол.

Куда больше прочих, в 1762–1772 гг. «вельможей в случае» и конфидентом, подготовившим государственный переворот, который и привел на престол Екатерину II, был Г. Г. Орлов. Могучий красавец и «авантюрьера в Европе из первейших», а также его братья полагали, что обрели в Екатерине Алексеевне что-то вроде идеальной пожизненной ренты. Ан нет. «Он сам при мне скучал», — рассказывала Екатерина о своих «любовях» «ненаглядному Гришеньке Потемкину». Быстро разочаровал ее и А. С. Васильчиков, «особо близкая персона» в 1772–1773 гг. Оба они замучили императрицу своим беспутством и «настырным суванием в дела государственные» настолько, что «впавши в дешперацию» — сиречь отчаяние, Екатерина Алексеевна обратила, наконец, свой взор на неприметного доселе Г. А. Потемкина.

Тогда, в дни переворота летом 1762 г., исправивший конфуз с утерянным темляком вахмистр вернулся в строй подпоручиком. И не более. А далее — с ее стороны редкая, но любезная улыбка, легкий кивок головой. С его стороны—обожание, восторженное преклонение перед ангелом на троне, беспорочная служба. Он «наблюдал за шитьем казенных мундиров», заседал в Синоде (благо за плечами Смоленская семинария и дворянская гимназия при Московском университете). Выполнил несколько мелких дипломатических поручений, отличившись при этом присущим ему изяществом ума и осмотрительной самостоятельностью. Деятельно заседал в комиссии по духовно-гражданской части знаменитого екатерининского «Уложения»—своего рода свода указов и распоряжений по делам административного свойства.

На свое 30-летие в 1769 г. за усердную службу получил камергерский ключ — стал обладателем высшего придворного чина и в звании генерал-майора был отправлен на войну с турками.

Беспримерная храбрость и умелое командование отличали генерала Потемкина. Так бы и соперничать ему на поле брани, если не с самим А. В. Суворовым, то, во всяком случае, с М. И. Кутузовым. И не знаю, кто кого бы затмил. Однако случилось так, что уныние императрицы «от общества своекорыстных дураков» и кошмар пугачевщины совпали с отменной характеристикой, которую давал Г. А. Потемкину прославленный фельдмаршал — «орел императрицы» П. А. Румянцев в письмах своей сестре П. А. Брюс, более известной при дворе как «брюсша». А та, ближайшая наперсница (и сводня) Екатерины II, довела мнение брата до сведения императрицы.

Тогда-то и призвала его в Петербург приветливым письмецом одинокая в своем царственном величии женщина.

6

Просто и торжественно писал о кончине светлейшего известный военный историограф Н. Н. Бантыш-Каменский в частном письме князю А. Б. Куракину 22 октября 1791 года. «Светлейший… 5(16) октября все кончил. И дела, и предприятия. В день Покрова, чувствуя тяжесть, примирился с Богом, получа же облегчение, вздумал переменить воздух. Поехал в Ясс в Николаевск с князем Голицыным и племянницами. Отъехав 40 верст, почувствовал паки тяжесть. Остановился, велел постлать на землю плащ, облокотился на подушки, и подняли—уже мертвого. По вскрытиии тела нашли, что гнилая горячка и молошница были».