Свет всему свету

Регент тут же прервал заседание и выступил по радио с заявлением, в котором просил у союзных держав перемирия.

Министры переполошились. Что же будет теперь? Поймут ли их немцы? Или они сразу же обрушат на них свои репрессалии? Много спорили и обсуждали, как быть, но никто не подумал, чтобы повернуть оружие против немцев, чтобы открыть фронт советским войскам и честно выполнить уже согласованные условия перемирия. Никто! Их пугал страх перед своим народом.

Неожиданно появился германский посол. С ним прибыл также только что прилетевший из Берлина особо уполномоченный Гитлера Ран, выразивший желание переговорить с Хорти с глазу на глаз.

В кабинете Хорти Ран заговорил сухо и требовательно. Фюрер не простит измены и Венгрии не сдаст. Командование венгерскими частями немцы немедленно берут на себя. Фюрер требует беспрекословного подчинения. Что бы ни произошло сегодня, ничему не противиться. Господин Хорти сам вывел себя из игры, и он будет вывезен в Германию. Жизнь ему будет гарантирована. Все!

Кусая губы, Хорти путанно объяснил ситуацию. Он же не ударил немцам в спину, он...

Ран перебил его. К чему объяснения? Власть уже не принадлежит Хорти. А безвластный регент... Зачем он фюреру? Продолжать заседание коронного совета теперь бессмысленно.

Они молча возвратились в зал. Послы фюрера распрощались церемонно и холодно. Министров сразу же охватила паника.

— Что ж, мы сделали прыжок в неизвестность! — обреченно сказал Лакатош.

— Прыжок в могилу! — уточняя, взвизгнул Юрчек. — Они сегодня же создадут новое правительство, но уже без нас.

Мрачный Хорти молча стоял у окна. Нетерпимый к покою, Дунай все так же спешит к морю и несет туда свои силы, энергию. А куда и на что затратил свои силы он, Хорти, мнивший себя сверхчеловеком, новым Заратустрой, готовым удивить мир? Он всю жизнь пытался сдержать бег времени. Безумец! Время же так всесильно, как и Дунай. И видно, нет сил противостоять законам времени. Во всяком случае, время его кончилось, и кончилось бесславно.

В тот же день гитлеровцы и их салашистские наемники совершили путч. Захватили радиостанцию и телеграф, заняли вокзалы, министерства, генеральный штаб, королевский дворец. Низложенный Хорти подписал отречение в пользу главаря нилашистов Салаши.

Из года в год у Имре Храбеца все шло хорошо. Как инженер-дорожник, связанный с военным ведомством, он пользовался известной свободой даже в условиях осложнившейся обстановки. Ему удавалось бывать в любой из провинций страны.

Несчастье свалилось нежданно-негаданно. Вот уже сколько дней его неотступно преследует неизвестный, избавиться от которого никак не удается. Конечно, легче всего было бы просто уехать, но партийные дела требуют, чтобы он был именно здесь, в Будапеште.

Сегодня как раз назначено конспиративное собрание. Впервые после длительного перерыва соберутся? все семеро коммунистов их организации. Больше года, они работали разобщенно. Коммунистическая партия была распущена, и каждый из них на свой риск и страх воевал против хортистов и немцев. И вот партия восстановлена. Она живет и действует. Снова есть свой центр, связи, есть своя газета.

Но как попасть на собрание? Не может же он привести за собой неизвестного и выдать всех семерых. Остается хитрость. Из дому Имре вышел задолго до срока. Без конца кружил по дворам и переулкам. За ним никого. Неужели избавился? Но у самой конспиративной квартиры он встретился с ним лицом к лицу и от неожиданности даже оторопел. Перехитрил, называется. Смутился и его преследователь. Он застенчиво чуть не вплотную приблизился к Имре и заискивающе сказал:

— Я напугал вас, простите.

— Нет, что вы! Чего мне пугаться?

— Вы не бойтесь. Я давно слежу за вами.

Имре изумился такой откровенности.

— Я знаю вас... — наклонился к нему агент, продолжая полушепотом, — со дня взрыва Гембеша[40].

«Выследил, подлец», — вздрогнул Имре и холодно сказал:

— Вы ошиблись, я никогда там не был.

— Нет, были, еще с сумкой, помните?

— Повторяю, ошибаетесь.

— Вы не бойтесь, я никому не скажу. Меня Йожефом зовут, из квартала Мария-Валерия телеп[41]. Работал на кондитерской фабрике, а заболел — меня выбросили. Мне хочется вам помогать, — выложил он все сразу.

Имре глядел на него сначала сухо и настороженно, а потом вдруг заулыбался. Вот те шпик!

— Ладно, Йожеф, будем знакомы, — протянул он руку юноше. — Только никакой помощи мне не нужно. Вот, может, помочь тебе на работу устроиться... — и он в упор поглядел на парня.

Лицо у Йожефа бледное, глаза лихорадочные, рука, влажная и холодная. Юношеское прямодушие и непосредственность, даже боязнь, что его не поймут и могут оттолкнуть, — все в нем вызывало доверие и сочувствие.

— Поверьте мне, очень прошу, — молил он тихим голосом.

— Если хочешь, приходи ко мне завтра. — И они условились о встрече.

Йожеф оказался довольно смышленым расторопным парнем, и Имре пристроил его в одну из дорожных команд. А прошло время, и они сдружились. Имре стал привлекать его к работе. Посылал расклеивать листовки, распространять нелегальную газету, приучал к конспирации. Несколько позже он решил включить его и в группу подрывников. Йожефу удалось подорвать немецкую машину с боеприпасами. Потом он участвовал в подрыве железнодорожного участка западнее Буды. В свою организацию Имре его не включал, и Йожеф оставался беспартийным партизаном.

В эти дни Храбец готовил крупную диверсию с товарищами из Уйпешта. Его помощи просил старый боевой друг Тибор Бан. Когда-то они вместе учились, потом жизнь разлучила их на некоторое время и снова свела на пути борьбы за новую Венгрию. Каждый из них к этому пришел по-своему. Имре прочитал однажды коммунистическую листовку и, захваченный призывом, выучил ее наизусть. Потом переписал в нескольких экземплярах и сам расклеил по городу. У него просто захватывало дух. Еще бы, он антифашист, но его никто не знал, ни с кем он связан не был. Расклеивая однажды свои листовки, он нарвался на нилашистов. Его чуть не схватили. Спасли рабочие. Выяснив, в чем дело, они свели его к своему товарищу. Тибор Бан оказался его старым другом. Так он связался с коммунистами. Тибор перебрался потом в Уйпешт. Вот он и звал теперь Храбеца на помощь: предстояло взорвать штаб нилашистов.

Имре отправился туда на несколько дней, собираясь по окончании операции немедленно уехать в Сегед для связи с партийным центром. Помогал уйпештским товарищам готовить взрывчатку, разрабатывать план операции. Потом назначили день и час. Тибор настоял, чтобы Имре участвовал теперь лишь в охране. Ему дан пост. Смотри, наблюдай, все по инструкции. Взрыв же поручен другим.

Какая это мука — ждать и бездействовать. Имре не находил себе места. Но пришел час, отсчитаны последние минуты — и взрыв! Теперь домой и — на вокзал.

Все они радовались, что вооруженная борьба против нилашистов все ширится. Правда, ее масштабы пока не велики. Они не идут ни в какое сравнение с борьбой чехов и словаков и тем более с размахом борьбы русских партизан. И все же это борьба с оружием в руках, в ней будут постепенно выковываться силы будущей венгерской демократической армии.

Довольный успехом операции, Имре направился на вокзал. Он уже сел в вагон, как в купе вошел один из участников только что произведенного взрыва. Оказывается, трагически погиб Тибор Бан. Имре покинул Будапешт, убитый горем.

Значит, и Тибор! Как же чудовищно несправедлива судьба! Но вывод для революционера будет один — работать теперь за двоих.

Ко времени прибытия Имре Храбеца в Сегед обстановка там резко обострилась. Даже инженеру-дорожнику нелегко было выехать обратно, тем более с серьезным грузом политической литературы. Пришлось задержаться.

Советская Армия стремительно продвигалась к Дунаю. С часу на час она вступит в Сегед. Имре охватило нетерпение. Какие они, русские? Как отнесутся к венграм? В своем воззвании они обещают им свободу. Неужели придут дни, когда не будет ни Хорти, ни Салаши, ни немецких фашистов? Какое это счастье — свобода!

40

Дьюла Гембеш — бывший премьер-министр венгерского правительства. Памятник ему был взорван венгерскими патриотами 6 октября 1944 г.

41

Мария-Валерия телеп — так именовался квартал бедноты в Будапеште, где царила жуткая нищета.