Страница 6 из 12
Баскский экстремист
Проштудировав во время болезни две книги, Лойола пришел к выводу, что настоящий святой всегда поступает наперекор здравому смыслу, и начал свою подвижническую жизнь с подвигов в стиле Дон Кихота. Будущий миссионер по дороге в Иерусалим пустился в богословский спор с неким мавром, утверждавшим, что Пречистая Дева могла зачать непорочно, но по понятным причинам не могла остаться девственницей в ходе родов. Лойола не нашел веских аргументов против и так разволновался, что мавр предпочел убраться от него подальше. Сам же дон Иньиго разрывался между желаниями смирить гнев и убить мавра. В итоге паломник позволил принять решение своему мулу – тот не пошел вслед за ретировавшимся попутчиком и мавр остался жив. В другой раз Лойола, дабы окончательно превратиться в праведного странника, отдал свою дворянскую одежду нищему. Вскоре, правда, выяснилось, что нищего арестовали, заподозрив в том, что он эту одежду украл.
Путь Иньиго, который теперь уже не величал себя доном, лежал в Барселону, откуда он намеревался плыть в Италию и дальше – в Святую землю. Однако в Барселоне свирепствовала чума, и Лойола на год задержался в городке Манресе, где окончательно потерял облик благородного дона – он превратился в юродивого, живущего подаянием. К тому времени Лойола успел привыкнуть к видениям, которые после многодневных постов и молитв имели место чуть ли не каждый день. Паломнику неоднократно являлось «белое тело», в котором он безошибочно узнавал Христа, а также нечто, напоминавшее змею с множеством глаз, в чем он опознал Сатану. А как-то утром Иньиго даже лицезрел Пресвятую Троицу «в виде фигуры из трех клавиш», после чего в умилении рыдал до обеда. Иногда же видения были более приземленными. Так, Лойола полностью отказался от мяса, но однажды, когда он проснулся, перед его глазами возникло отчетливое видение какого-то мясного блюда и, не желая противиться божьей воле, визионер покончил с вегетарианством.
Иньиго неустанно усмирял свою плоть – регулярно занимался самобичеванием, перестал стричь ногти и расчесывать волосы, ходил босиком и т. д., но искомое блаженство все не наступало. Бывшего рыцаря терзали грехи юности. Он многократно исповедовался, но отпущенные грехи каждый раз воскресали в памяти и он вновь впадал в отчаянье. Однажды он даже объявил Создателю, что будет голодать до тех пор, пока не получит от него полного и окончательного прощения. Подвижник голодал неделю, пока священник не велел ему начать принимать пищу.
Наконец в 1523 году он все же отплыл в Палестину, как обычно сопроводив это действиями, достойными пера Сервантеса. Так, накопленные попрошайничеством деньги Лойола оставил на лавке в порту и долго размышлял, стоит ли брать на корабль сухари или же положиться в вопросах питания на Божью милость. Ну а во время плаванья Иньиго так допек команду своими нравоучениями, что матросы уже подумывали высадить его на каком-нибудь пустынном берегу.
И вот в августе 1523 года Лойола ступил на Святую землю, где его встретила новая череда видений и откровений. Подвижник, похоже, полностью утратил способность к осмысленному поведению. В Иерусалиме, например, Иньиго стремился попасть на Елеонскую гору, где на камне остались отпечатки ног Иисуса, и пробрался туда, отдав турецким стражникам в качестве платы нож. Лойола помолился на горе, получил причитавшиеся ему видения и отправился в обратный путь, когда вдруг осознал, что не разобрал, где на камне отпечаталась левая нога, а где – правая. Пришлось отдать стражникам еще и ножницы, чтобы снова осмотреть священный камень.
Когда все святыни Иерусалима были обойдены, Лойола решил наконец приступить к реализации мечты об обращении «турок», большинство из которых составляли все-таки арабы, в католическую веру. И тут впервые после того, как ему угодило в ногу французское ядро, Лойола столкнулся с жестокой реальностью. Представитель ордена монахов-францисканцев, ведавший делами паломников, категорически запретил ему проповедовать. Францисканец поставил Иньиго на вид, что, во-первых, тот не говорит ни по-турецки, ни по-арабски, во-вторых, не может связно излагать свои мысли даже на испанском, и в-третьих, не имеет никакого понятия о католическом богословии, а следовательно, неминуемо впадет в ересь. Чтобы избежать неприятностей, связанных с деятельностью непредсказуемого паломника, францисканец депортировал Лойолу в Европу на одном корабле с другими беспокойными элементами, и на том самодеятельному крестовому походу испанского дворянина пришел конец.
Эта неудача стала для Лойолы настоящим потрясением – он, свято веривший, что Господь накормит его в пути без всяких сухарей и сделает так, чтобы «турки» поняли кастильский диалект, неожиданно столкнулся с сопротивлением католической церкви, которой как раз и собирался послужить. Лойола понял, что нельзя рассчитывать на одни лишь чудеса и стоит попробовать реализовать свою миссионерскую идею земными средствами. Так родился новый Лойола – расчетливый, сдержанный и недоверчивый, готовый притворяться, унижаться и ждать.
Люди в черном
В 1525 году, вернувшись после долгих приключений и испытаний в Испанию, Лойола твердо решил выучиться на теолога и поступил учеником в обычную школу, где дети зубрили латынь. Теперь «бедный паломник Иньиго», как он сам себя называл в ту пору, думал о хлебе насущном значительно больше, чем раньше. Отныне, где бы Лойола ни находился, он пытался найти себе богатых спонсоров, прежде всего из числа знатных дам. Первыми спонсорами подвижника стали две весьма обеспеченные сеньоры – Изабелла Розелли и Агнесса Пасквали, и в дальнейшем Лойола всегда знал, где взять денег.
Отучившись год в барселонской школе, Лойола отправился в университет Алькалы, где обратился к серьезным наукам. Здесь великовозрастный студент также налаживал связи с местными влиятельными лицами, а еще начал сколачивать группу последователей. На первых порах в кружок Лойолы вошли три студента, которые стали почитать его духовным учителем. Несмотря на крохотные размеры своей организации, Лойола придумал для нее униформу. Его последователи носили остроконечные колпаки, длинные серые одеяния, подпоясывались веревкой и отказались от обуви. Вскоре в Алькале заговорили о странных молодых людях и их харизматическом учителе. Ученики Лойолы жили подаянием, выступали на площадях с горячими проповедями и собирали милостыню, которую им с удовольствием подавали знатные горожане, в особенности богатые вдовы и старые девы.
Желая того или нет, Лойола вторгся в сферу интересов монашеских орденов, которые сами существовали за счет пожертвований и не желали ни с кем делиться. К тому же в ту пору в Европе бушевала Реформация, грозившая устоям католической церкви, а Лойола и его босоногие последователи сильно походили на представителей какой-то секты. В результате Лойола был задержан церковными властями Алькалы и допрошен местным викарием. Перед самозваным проповедником возникла перспектива оказаться в руках святой инквизиции, и, смекнув, в чем дело, Лойола быстро согласился выполнить все требования викария. Отныне ему и его ученикам запрещалось носить необычную одежду, а проповедовать они могли только по окончании обучения.
Таким образом, мечты идальго очередной раз не выдержали столкновения с реальностью, но Лойола уже становился крепким политическим бойцом и не собирался так просто сдаваться.
В 1527 году он увез своих последователей в Саламанку, где тоже был университет, и история повторилась почти в точности. Церковь опять взяла кружок Лойолы на карандаш, и опять последовал арест. Ситуация усугубилась тем, что Лойола, постоянно искавший спонсоров, слишком хорошо разагитировал двух знатных вдовствующих сеньор – мать и дочь, которые решили по его примеру переодеться нищенками и жить святой жизнью. Женщины сбежали из дома, и Лойолу держали в тюрьме, пока они после месяца скитаний не вернулись домой.