Уникум Потеряева

— Ну дак в чем, в чем беда-то? Где он у тебя сейчас?

— А пастухом робит, и в семье не живет. К дому, ребятам, бабе — совсем равнодушной стал. Только мелодии подбирает, да проигрывает. Придурок.

— И точно — придурок! — собеседники поднялись с бревен. — Нет нам в них удачи, Патя. А дочка-то твоя — она хоть как? Тоже музыкантит, нет?

— Да не, с ней нормально. На пуговичной робит, бракером. У ней уж тоже ребенок есть, девочка. За Витькой Полудницыным, — он техником на междугородке. Отца-то его ты должен знать. Сергей Иваныч, механничает на кирпичном… Нет, та семья хорошая. А этот баламут — испозорил нас, гадюга!..

Ноги затопали по сухой земле, унося тела Пати и Толяна. Сколько можно узнать про людскую жизнь, просто лежа в ограде, на широкой грубой доске. Недаром говорят, что вся прелесть бытия — в его бесконечном разнообразии. И не устаешь удивляться богатству красок, набросанных вокруг основного сюжета.

Недаром Джованни Боккаччо заметил в своем дивном произведении: «Женщины дали мне тему для множества стихов, а вот Музы не дали и для одного». А уж он-то знал, о чем писал.

СУРОВЫЕ ИГРЫ МУЖЧИН

«Мерседес» легко, приземисто, словно экранолет, стлался над гладкою дорогой. Осталась позади родная емелинская земля; Олежик повернулся к товарищу:

— Не пора ли нам перекусить, друг мой?

— Не только пора перекусить, душа моя: пора и отдохнуть. Сумерки на дворе; разве мы с тобой такие уж любители путешествий, что не прервемся даже и на ночь?

— Да, усталость чувствуется. Рули в чайную!

Обстановка с питанием на трассе была им более-менее известна, — вскоре они остановились в небольшом городке, и вошли в заведение под вывескою: «Трактир „У Магомета“». Там кормили вкусно, сытно, и достаточно изысканно: даже лобио водилось среди блюд, и трудно было предъявить к нему гастрономические претензии. Уютный зальчик пустовал; тем лучше! Откуда-то из кулуаров возник мягкой поступью сам Магомет, — а может быть, это был какой-нибудь Ахмет, леший знает! — и раскинул длани:

— Какие гости! У таких людей я сам принимаю заказ, никому нэ доверяю!

— Да мы, собственно… короче — действуй, шеф! Сам понимаешь!..

— Как же нэ панымать! Все, все сдэлаю! Что за разговор! Я прошу пятнадцать минут: но зато какой будэт стол! Цц-ах-хх!.. Цю-у-у!.. Чем пока занять ваше время? Соки, тархун, кола? Какая музыка вас устроит: классика, тяжелый рок, русский фольклор? Есть свежие порнофильмы, отечественной тематики: изба, баня, березки, сенокос, на столе у начальника, под портретом Ленина, в лагерном бараке; это — за отдельную плату.

— Не надо, — сказал Витя. — Мы вчера всю ночь барались. Значит, аудио: включить блатату.

— Мягкую блатату, — поправил Олежик.

— Да. Мягкую. И бутылку водки.

— Водки? — кавказец приблизил голову: не ослышался ли? — Есть хванчкара… и лобио… телиани…

— Делай, как сказали.

Хозяин удалился. Витя сопел, маялся на стуле, глядел в сторону.

— Ладно, не менжуйся, — успокоил его друг. — Мне тоже почему-то хочется.

— Правда? — тот повеселел. — У меня… фу… даже лопатки свело: словно бы кто-то между них крупным калибром запулить хотел.

— Все нервы. Надо расслабиться. Это ты неплохо придумал.

Щелкнуло в динамике; мужчина хрипло запел под скрипку, гитару и аккордеон:

Товарищи загрустили: нет, им нисколько не жалко было какого-то вонючего усталого зека, — просто душевно пел певец, молодец мужик! И хорошо играли музыканты.

И вот первые капли чистой водки «Абсолют» полились в хрустальные стопочки.

— Прозит, друг!

— Прозит, друг!..

Под сложный, вкусный салат с душистою травкой. Прозит!

— Слушай, дружище:

— Твое? Твое? — захлебнулся друг, утирая слезу: — Ну скажи честно: это твое?

Олежик молчал, торжественно и таинственно.

Снова пели скрипки, хрипел динамик:

Подсел Магомет или Ахмет, черт с ним совсем! — он тоже загрустил, налил себе стопку.

Они выбрались из трактира с просветленными лицами, чумазыми от слез и соусов У каждого в широких брюках колотилась бутылка. Зафырчал мотор, словно стая голубей поднялась разом в воздух, — машина вырулила на уездную брусчатку.

Светя яркими фарами, «Мерседес» въехал в ближний подлесок. Друзья вылезли, огляделись.

— Какая красота! — сказал Олежик.

— Ты почитай еще. Давай, пока я гоношу… — Витя поставил на капот бутылку, стал раскладывать закуску, приготовленную им в заведении Магомета. — Стихов хочу.

Тем временм все оказалось готово: блестел под луною в меру жирный балык, круглая дынька развратно отверзла нагие прелести. Не было, правда, уже хрустальных стопочек, — но кто сказал, что раскладные пластмассовые стаканчики меньше к лицу суровым мужчинам, поэтам, летящим в пространстве.

— Погоди! — сказал вдруг Витя. — Погоди! Такая ночь… Мы забыли, что с нами есть и женщина. Нехорошо, неучтиво.

Он открыл багажник, достал портрет, развернул, и повесил на тонкую молодую осинку, под белый огонь фар.

— Смотри, шевелится! — воскликнул Олежик. — Колышется как…

— Ага. Вроде как спуститься хочет. Ах ты моя милая… — Витя подошел вплотную к портрету, выпил свой стаканчик, бросил его на траву, и вдруг принялся расстегивать брюки.

— Эй ты! — крикнул ему друг. — А ну перестань!

Но товарищ не слушал его: он тронул рукою торчащие из-под платьица панталончики, и звонко загоготал. Хохот его разнесся окрест, и откликнулся эхом.

Адский огонь полыхнул в Олежкиных глазах. Вспыхнул и застыл, словно зажглись красные огоньки. Он сунул руку за пазуху, в кобуру, и достал верный ПМ. Напряг надлежащую плечевую, плюс локтевую мышцы, поймал на мушку смеющееся лицо друга. Прежде чем упасть под выстрелами, Витя прыгнул раз, другой… Теперь уже и Олежику стало смешно, как товарищ прыгает, будто тряпичный хохочущий клоун на ниточках. Он налил себе водки, взял кусок развратной дыньки, и повернулся к портрету.

— Прозит, сеньорита! — сказал он. — Ваше здоровье.

Тут огонек, покоящийся до того в верхнем правом углу картины, сделался вдруг нестерпимо красным; не успел Олежик опомниться, как он сорвался с крашеной плоскости и полетел в его сторону. Со страшной силою угонщика ударило в лоб, — и он умер так быстро, как редко кто умирает.

Белое лицо девочки ожило в свете фар; она нагнулась, и, цепляясь за перила террасы, стала слезать вниз, на землю. Спустившись, сняла и свернула полотно, и легкими шагами двинулась в сторону, откуда приехала.