Страница 14 из 16
– Извините, я не о наказании говорить пришла, – нетактично перебила его Оленька. Выслушивать дальше его бред она была просто не в состоянии, так и хотелось запустить графином в голову начальства. – Я прошу вас позволить ночевать мне в отделении. Это ненадолго, всего неделю-две, пока я не подыщу жилье.
Наступила пауза. Со всей очевидностью стало ясно, что завотделением не ожидал подобной просьбы. Зная женщин, поскольку прожил на свете аж шестьдесят семь лет, он ждал жалоб со стонами, слез вперемежку со злобой, но не невинной просьбы позволить ночевать в больнице.
– Детка, – обратился он к Оленьке по-отечески тепло, – ты ушла от него?
– А вы бы остались? – без эмоций спросила она.
– Мда... – произнес завотделением, откинувшись на спинку стула и постукивая по столу костяшками пальцев. Его «мда» означало большую озадаченность. – Выходит, жить тебе негде. А ты знаешь, сколько придется платить за квартиру? Это очень дорого.
– Но я жила на квартире после медицинского колледжа, – мягко возразила Оленька. – Я же не ищу отдельную, со всеми удобствами, мне сойдет и с хозяйкой, и пусть даже удобства будут во дворе. Квартира с хозяйкой стоит намного меньше, а я уживчивая.
Завотделением замер, с минуту буравил Оленьку умными глазами. Ему понравилось, что она не становилась в позу жертвы, избегала говорить об измене мужа. Она с честью приняла удар, следовательно, девочка достойна уважения.
– Можешь жить, – разрешил он. – Кстати, я подумаю, чем тебе помочь. Что, если побольше загрузить тебя? Еще полставки возьмешь, справишься?
Оленька заверила, что справится, поблагодарила шефа и покинула кабинет, чуть ли не взлетая к потолку от радости. Спиной она чувствовала, как все с удивлением глядят ей вслед. «Не дождетесь увидеть меня поверженной!» – думала она, приступая к работе.
В этот день Оленька действительно поразила всех. Казалось, история с мужем ее больше не волнует, она даже рада, что так вышло. Глупые, они не знают, что из всех проблем самая важная – крыша над головой. Когда эта самая крыша есть, остальные проблемы не кажутся столь страшными.
Правда, жизнь зависит даже не от количества проблем, а от качественного, так сказать, их состава. Проблемки ликвидируются достаточно скоро, а большие проблемы загоняют под стопудовый пресс. Такой проблемищей снабдила Оленьку реальная жизнь. Проблемищей с вытекающими отсюда особенностями. А особенности состояли в том, что общественное мнение вдруг кардинально изменилось – теперь сочувствие вызывала не она, а Виталька! Оленька вызывала у многих или открытое злорадство, или подчеркнутое равнодушие, или снисходительное внимание, если дело касалось работы. Это было похоже на бойкот!
Оленька не могла найти причину столь вопиющей несправедливости, но спросить напрямую: «А я в чем виновата?» – не решалась. Оставалось молча сносить обиды, доходя своим умом до сути. А суть, как она догадалась, состояла в том, что она в этом храме здоровья – никто. Ей непозволительно поступать в соответствии с личными моральными принципами, так как на это она не имеет права. Вот не имеет, и все! Никогда прежде девушке не приходилось сталкиваться с подобными проблемами, но даже Жанна стояла на позиции «непротивления», а отношение коллег назвала «солидарностью» с Виталиком. Никто не ожидал, что в Оленьке упрямства заложено выше крыши и что она там, где многие проявляют завидное смирение, восстанет.
Что же ей делать? Вернуться к маме и папе в «населенный пункт», из города – в провинциальную провинцию? Там перспектив – ноль. Нет, это не выход. Да, безмятежность канула безвозвратно, осталось выбрать единственно верное решение и жить, несмотря ни на что.
В среду ее позвали к телефону. Звонил Эмиль и пригласил поужинать. Собственно, почему нет? Оленька уже убедилась в своей ошибке – она неверно полагала, что наедине с собой ей будет легче пережить внезапное одиночество и обиды. Эмиль не знает, почему она ушла от мужа, и вряд ли будет расспрашивать об этом, потому что при первом знакомстве он показался ей тактичным и воспитанным человеком. Вторая причина, по которой она согласилась на ужин, состояла в том, что именно сейчас ей не помешает внимание импозантного мужчины. В конце концов, наверное, не зря говорят, что клин выбивают клином. Да и вырваться хоть на часок из больницы, где обструкция никак не шла на убыль, – все равно что свежего воздуха глотнуть.
Эмиль подъехал к служебному входу. О, как кстати она согласилась! Потому что в дверях служебного входа Оленька столкнулась с Виталиком. Только он входил в здание больницы, а она выходила. Виталик заговорил с ней, взял за руку и попросил отойти в сторону.
– Извини, мне некогда, – произнесла она холодно, высвобождая руку. – Меня ждут.
И спокойно села в шикарную машину. Когда «Фиат» Эмиля разворачивался, она краем глаза заметила лицо мужа – перекошенное, будто его укусила кобра. Оленька почувствовала торжество. Да, что называется, сразила мужа наповал. А что он себе вообразил? Что его жена никому не нужная замухрышка? Никто и ничто? А вот и нет! Жаль, больше никто этого не видел, кроме Эмиля, наблюдавшего за ее мужем в зеркале.
Настроение поднялось, и теперь Оленька легко общалась с новым знакомым, а он оказался необыкновенно интересным человеком. В ресторане, ожидая заказ, она осведомилась:
– Где ваша дочь Симона? У девочки красивое имя.
– Симоной ее назвала моя мама, она любила все неординарное, а во времена ее молодости была модной актриса Симона Синьоре. Что касается моей дочери, то она сейчас празднует день рождения подруги.
Симона ушла с вечеринки. Она брела домой, утирая слезы обиды, вызванные чужой завистью.
Особенно остро зависть проявляется у девчонок, и тогда они становятся ядовитыми, говорят колкости, открыто насмехаются без причин. Даже дорогой подарок, подаренный Симоной, явился лишним поводом к выпадам. Мальчишки проще относятся к успехам Симоны, однако есть и ребята наподобие девчонок. Если б они все знали, с какой болезненностью воспринимает Симона их отношение! Она мечтала о признании одноклассников, с их стороны достаточно было бы одного слова «молодец», и все. Но они либо отмалчивались, либо засыпали насмешками.
Папа уверял, что зависть – самая древняя форма человеческого негатива. Пусть древняя, но Симона сейчас страдала непередаваемо. И когда она в последних соревнованиях одержала действительно большую победу, подружки словно получили долгожданную возможность забросать ее ядовитыми комплиментами.
Сегодня Симона не выдержала, ушла с вечеринки, сказав, что завтра у нее тяжелый день. В конце концов, она не заслуживает подобного отношения! Девчонки и на эту тему похихикали: дескать, знаем мы твои тяжелые дни, мол, представляешься великой труженицей, а на самом деле заучила несколько движений и теперь на них выезжаешь. От такой несправедливости Симону заклинило, она не вняла разуму, который утешал, как и папа: это всего лишь зависть. Девочка выбежала на улицу, за ней поплелся и влюбленный в нее одноклассник. Но она ужасно разозлилась на него. Кто должен был заступиться? Кто должен был прекратить поток несправедливостей? Он! Если действительно влюблен. А он смущенно опускал голову на грудь и делал вид, что не слышит. Это называется двуличием.
– Я не хочу тебя больше видеть, – гордо сказала Симона и ушла.
Она не стала звонить папе, чтобы приехал за ней. Ему кажется, что ее возмущение несправедливостью одноклассников ерунда, поэтому он не придает значения переживаниям Симоны. Кстати, и сама она ни за что не хотела появиться перед папой в образе мокрой курицы. После недавней-то победы. Предстать перед ним униженной и оскорбленной? Ни за что! Нет, сейчас лучше побыть одной, без папы. Да и время еще детское – сумерки только-только спустились на город, улицы кишат людьми. Что-что, а прогулка по городу ей не помешает. И подольше бы погуляла, если б только не одна неприятность – новые туфли. Оказалось, что они жмут.