Страница 82 из 83
– Довольно! – выступил вперед Борис Иванович. – Кончай ломать комедию, Велимир!
– Слушаюсь. Убийца! – с ненавистью посмотрел на волхва некромант.
Велимир воздел фолиант над головой, и всех Заповедных как ветром сдуло в ряды зрителей. Зато меня вытолкнуло на середину.
«Лучше бы я стала мышью», – малодушно подумала я.
***
А больше я не успела подумать ничего, но рефлексы сработали, и я установила антинекромантскую защиту. А в следующий момент поняла, что она мне, увы, не поможет. Потому что на меня обрушилась сила совсем иного характера. Сила вины за проступки, которые я когда-либо совершала в своей жизни. Она буквально сбила меня с ног – позже ребята рассказывали, что я упала на землю, и они подумали, что это все, конец. У меня как будто сдернуло предохранитель с длинной памяти, и она начала показывать мне картины моего бытия чуть ли не самого рождения. Я сгорала со стыда. За все – за то, что доставляла столько хлопот издерганным родителям – ведь им приходилось слушать мои вопли и менять пеленки! За то, что испугала до смерти бабушку, когда в восемь лет выпрыгнула со второго этажа. За то, что не ела суп, заботливо приготовленный ей же. За двойки в школе, за отказ от любого послушания…
Краем сознания я понимала, что ситуация (особенно с пеленками) абсурдна, но пока ничего не могла с собой поделать – приходилось в очередной раз стыдиться того, что отказала противному мальчику Вове в совместном проведении времени в кинотеатре «Таруса». Кажется, это было в седьмом классе.
Дальше – больше, чем взрослее я становилась, тем больше были мои проступки. Как оказалось, в закромах моей памяти хранилось много чего интересного. Я бы никогда не поверила, скажи мне кто-то, что я испытываю нестерпимое чувство вины по поводу того, что я поступила в МГУ. И что многие девочки, желающие во что бы то ни стало выйти замуж за умных и красивых парней с моего факультета, именно по моей вине остались с носом. А уж о несостоявшихся студентах-мальчиках, которым грозила армия, и вовсе говорить не приходится. На наше астрономическое отделение был конкурс аж сто двадцать человек на место. Вообще-то, официально он был куда меньше, но многим абитуриентам предки купили студенчество, и все остальные боролись за жалкие остатки. Те, кто не прошел конкурс, стройными рядами промаршировали в казармы. По моей, естественно, милости.
Вот какой нехилый счет выставила мне моя память.
И я, как могла, боролась с навалившейся на меня напастью – отговаривалась, оборонялась, пыталась возражать… Что «они»: сами меня завели, ничего не знали, не умели, и, вообще, были не достойны. Но, по мере того, как мне выдвигались все новые и новые обвинения, я все больше и больше изумлялась. Прежде всего себе. Ну в самом деле, чего это я стыжусь-то все время? Ну, делала, ну, в пеленки. Ну и что с того, собственно? И, больше того, молодец, что делала, зато вон какая большая да красивая вымахала, а то, не попусти боги, копила бы все в себе, и недели не протянула бы…
И я улыбнулась.
О! Жить немедленно стало легче, несмотря на параллельные мучения по поводу того, что не оправдала надежд, возложенных на меня научным руководителем: как же, я, «краснодипломница», и в аспирантуру не пошла! В то время, как он, заботливый, уж и документы за меня успел подать. Я воспряла духом, все еще не понимая, но уже чувствуя, что весь этот стыд и позор – всего лишь я сама, впитавшая, как губка воду, оценку окружающих. И что окружающим, скорее всего, и дела до меня по большому счету, как всегда, не было. Лишь бы вела себя спокойно, как подобает, как все. А уж что я там переживаю – мое личное дело, и их, вообще говоря, никаким боком не касается.
Осознав такое дело, я немедленно воспылала громадной любовью к некроманту Велимиру, невольно подарившему мне такое поистине потрясающее (и, что греха таить, очень актуальное для меня, страдающей гипертрофированным чувством вины по жизни), открытие. Позже ребята рассказали, как одним слитным движением поднялась я на ноги. Радостная, готовая поделиться своим открытием со всем миром. О том, что я поняла, что я – свободна! Свободна от оценки окружающих, потому что всегда существовала только моя собственная. Только я сама себя всегда осуждала, а все остальные были и вовсе ни при чем.
Теперь я стояла и спокойно воспринимала свои же наезды на себя, любимую. И то, что не смогла, тупица эдакая, постичь простейшую магию металла («ну и что?»), и то, что не помогла ладожцам в восстановлении порядком порушенного города в результате визита маленького заблудившегося Иззи («подумаешь, сами справились!»)… Лишь думала о том, что будет, когда я благополучно доберусь до последнего эпизода своей жизни.
Ага, а вот и он. Я, оказывается, виновата в том, что не смогла как следует защитить свое ненаглядное начальство, и, больше того, отняла право у тех, кто тоже горел желанием вступиться, и у кого это наверняка получилось бы лучше меня.
«Во-первых, еще ничего не доказано», – удивленно подумала я. – «А во-вторых…»
Додумать я не успела. Из матовой сферы, окружающей меня, высунулся огромный узловатый перст:
– Виновна! – раздался голос со всех сторон.
– Сам ты виновен, – спокойно ответила я. – Не тебе меня обвинять. Я это делать умею лучше тебя. На себя лучше посмотри.
Сфера лопнула, и я увидела окружающих. Удивленных, но бесконечно радостных волхвов, Терентия и Макарыча. Бегущих ко мне металлиста Илью и друида Макса. И, конечно же, ошеломленного, все еще не осознающего того, что он остается в живых, но уже расплывшегося в глуповатой улыбке Бориса Ивановича.
И осунувшегося, разом превратившегося в седого старика, лишенного всякой силы некроманта Велимира. Бывшего некроманта Велимира. Ибо – да, таков был немедленный суд «Книги Правосудия». Волхв Борилий полностью оправдан. Предвзятое судейство со стороны обличенного властью некроманта карается по закону отнятием магических способностей – самой тяжкой карой для природного волхва. Наказания, по сути дела, куда более страшного, чем смертная казнь.
«Все же, недалеко ушла эта книжка от пресловутой первобытной системы „око за око, зуб за зуб“, – отрешенно подумала я. – „Будь она хоть трижды «Книгой Правосудия“.
***
– Вы, наверное, хотите знать правду? – обратилось к нам троим проницательное начальство, ласково поглаживая мохнатую голову Гоши.
Домовой настолько обалдел от счастья при виде вернувшегося живым и невредимым хозяина, что начисто забыл про свои обязанности. Так что сидели мы голодные и без чая, а домовой взгромоздился на колени к хозяину, и разве что только не мурлыкал.
– Еще бы! – ответил за нас троих металлист. – У нас столько вопросов!
– Ну уж нет, – рассмеялся волхв. – На ВСЕ вопросы я вам отвечать не намерен, и не просите. А вот про то, что касается этого, так сказать правосудия, извольте.
Итак, Борис Иванович, отправившись провожать Мыколу Ромуальдовича до дома, не смог сразу покинуть тупого некроманта, в котором, к несчастью, зачатков мозгов хватало ровно на то, чтобы постоянно изводить наше начальство нудными разговорами на самые разные сюжеты.
– А почему вы вообще с ним имели дело? – искренне поразилась я. – На что он вам сдался?
– Это тоже была, – с удовольствием подчеркнул волхв слово «была», – моя работа, как и Заповедник. Ну так вот, дома у Мыколы мы продолжили беседу о мироздании вообще, и о том, откуда берутся людские верования в вампиров, в частности. И, не успел наш некромант насладиться трехчасовым возмущением народными байками, как вдруг захрипел, схватился за горло, и умер.
– А почему? – удивилась я.
– Не знаю точно, – ответил Борис Иванович. – Но все же думаю, что оба потомка Ромуальда были, так сказать, сиамскими близнецами после того, как в них изволил переселиться папочка. Вот и не выжил Мыкола без братца…
– А как тут оказался Велимир? – продолжал пытать волхва металлист.