Страница 9 из 11
– Прекратите, давайте наконец двигаться.
Катарина попыталась подхватить неподъемный чемодан.
– У вас там камни?!
– Пашкины бумаги.
– Однако, похоже, его бумаги весят целую тонну…
Началось сорокаминутное перемещение, сопровождавшееся постоянными пререканиями Луизы с бабушкой, недовольными возгласами Артема и тихими вздохами Ритки. Но вот вещи оказались в квартире, и встал вопрос: кто, где, а главное, с кем будет обитать?
– Ритунь, у вас с Пашкой большая комната, остаются еще две, сами разбирайтесь, кому какая.
– Я предупреждаю сразу: буду жить в комнате одна, – сказала Луиза.
– А я, – заныл Артем, – мам, я что, должен жить в комнате с бабушкой?
– Нет, мы поступим следующим образом: бабушка поселится с Луизой…
– Мама!
– Не «мамкай», мы в гостях, ведите себя соответственно, это и тебя касается, мама.
– А почему сразу я? – надула губы Ангелина Дормидонтовна. – Эх, на старости лет приходится скитаться по чужим квартирам! Вот при Сталине-то мы хоть и жили небогато, зато всегда…
– Ба, кончай базар про Сталина, уши вянут.
– Хамье!
– Коммунистка!
– Да, я коммунистка, мать твою, и горжусь этим, а ты-то кто? В сорок седьмом году…
– Начинается, – Луиза махнула рукой и быстро прошмыгнула в ванную.
– Я сорок лет сердечница! – негодовала старушка.
– Тридцать, – выпалил Артем.
– Что?
– Вчера ты говорила – тридцать лет.
– Вы из меня всю кровь выпили!
– Папа сказал, у тебя столько крови – Дракула захлебнулся бы.
– Ах ты, маленький паразит, весь в отца, буржуазия!
– Мама!
Катарина прошла к себе.
«Добро пожаловать, веселенькая жизнь!».
Примерно два часа Щавелевы занимались распаковкой вещей, при этом их действия сопровождались недовольными криками Луизы и ворчанием Ангелины Дормидонтовны.
В восемь с работы приехал Павел.
– Уже устроились?
– Только закончили.
– Кат, мы тебе так благодарны, не представляешь, как выручила нас.
– Да ладно, давай проходи, мой руки и садись ужинать.
Павел Щавелев, сорокалетний лысеющий шатен, ростом под два метра и весом более центнера, походил на борца сумо.
– Он столько жрет, что его легче пристрелить, – часто говорила Ангелина.
«Симпатия» у зятька с тещей была взаимной, Ангелина не упускала возможности уколоть зятя, впрочем… Пашка в долгу не оставался.
Вот и сейчас, стоило мужику зайти в кухню, как старуха язвительно проскрипела:
– Что-то вы сегодня рановато, Павел Николаевич, обычно раньше десяти не заваливаетесь.
– У меня для всех сюрприз, – улыбнулся Щавелев, проигнорировав высказывание тещи. На столе появилась бутылка дорогого шампанского.
– Ого! – протянула Луизка. – По какому поводу бухать будем?
– Луиза!
– Предлагаю выпить за наш начавшийся ремонт, чтобы он поскорее закончился.
– Как же, ждите, закончится он быстро, да вы рабочих-то видели? – Ангелина Дормидонтовна презрительно хмыкнула. – Они ж чистой воды алконавты, будут возиться до скончания века.
– Это солидная фирма, мама, не переживайте.
– Он будет мне рассказывать! К тому моменту как они сделают ремонт, я буду на кладбище лежать.
– Ну что ж, нам будет вас не хватать.
– Знаете, Павел Николаевич, поберегите свой юмор для другого случая, я смотрю, вы сегодня разошлись.
– Мне можно капельку шампанского? – подал голос Артем.
– Если только капельку.
– Здрасьте, приехали, – Ангелина показала внуку фигу, – еще не хватало – ребенка спаивать.
– Ничего не спаивать, – пробурчал Артем, – Сережке Абдулову родители разрешают выпить немного шампанского.
– Я тебе сколько раз говорила, не водись с ним! Он плохой мальчик, и отец у него дурак.
– Ба…
– Что – ба, дружи лучше со Стасиком Пучковым, очень… очень положительный паренек.
Поймав удивленный взгляд дочери, Ангелина Дормидонтовна невозмутимо продолжила:
– Ну и что, если Стасик ходит в школу для дураков? Зато какой вежливый, всегда вам – здрасьте, до свидания и улыбается постоянно.
– Он, кроме этих слов, ничего не знает.
– Умные, я погляжу, очень собрались. Ну и пейте тогда за свой ремонт, а я отказываюсь.
– Ура! – закричала Луиза. – Бабке не наливать, нам больше достанется.
Увидев перекошенное лицо матери после заявления внучки, Рита быстро спросила:
– Слушай, Катка, ты сказала, что была на съемках, расскажи, на каких?
– Вау, на съемках? Кат, где снимаешься, надеюсь, не на Тверской?
– Луизка!
– Шутка.
– За такие шутки при Сталине тебя бы расстреляли.
– Ба, отдохни.
– Понимаете, ну… в общем, я снялась в малюсеньком эпизоде в сериале.
– Круто, – Луиза закатила глаза, – всегда мечтала стать актрисой!
– Едрит меня в Мавзолей! – У Ангелины отвисла челюсть. – В сериале? Это что ж, решила заделаться актрисой? Так сказать, новоявленная Звезда Иванна?
– Мама, помолчи, Катуш, а как тебе удалось попасть на съемку?
– Таня Карпова… – Копейкина осеклась: перед ее глазами возникла утренняя сцена на площадке.
– И какой сериал? – с интересом спросила Ангелина, считающая себя спецом по теленовеллам.
– «Святые грешники».
– Еперный театр, век мне Ленина не видать! Это ж мой любимый сериал, ни одной серии не пропустила. Ты, значит, и Серебрякову видела? – оживилась старуха.
– Видела.
– И Любомира?
– Ага.
– Мать моя, Надежда Крупская! Каточка, какая же ты счастливая, видно, в рубашке родилась. Живо рассказывай в мельчайших подробностях, как там дела на съемочной площадке?
– Ничего особенного: суета, крики, беготня.
– Я сейчас закричу! Разок бы взглянуть на них живьем, а потом и помереть не жалко.
Павел усмехнулся:
– Ангелина Дормидонтовна, так в чем проблема, это можно устроить, ради такого случая я лично могу отвезти вас на съемку.
– Я с хамами не разговариваю.
– Кат, а правду говорят, что Серебрякова делала пластическую операцию? – спросила Марго.
Не успела Копейкина открыть рот, как Ангелина проревела:
– Все брехня! Ничего она не делала! Это люди из зависти придумали, она и так красива, как розочка майская, картиночка!
– Да ты че, ба, ты ее без грима видела? Она страшна, как смертный грех.
– Неправда!
– Я сама видела фотку в журнале.
– Ты сама лучше заткнись! На тебя саму утром смотреть страшно. Каточка, у меня маленький вопросик.
– Задавайте.
– Не могла бы ты узнать у них насчет билетов?
Рита закрыла глаза руками, Луизка хихикнула.
– Билеты?
– Понимаешь, в двадцать седьмой серии застрелился Антон Евдокимович, помнишь его? Он играл мерзавца Смирнова, чем-то на нашего Павла Николаевича похож.
– И?
– Перед самоубийством мужик купил билет на Каралы…
– Канары.
– Неважно! Когда мерзавец понял, что его разоблачили и вот-вот должны арестовать, он застрелился. Представляешь, прямо на персидском ковре, мать его так! Не мог два шага в сторону сделать, урод! Когда я эту серию смотрела, пузырек сердечных капель выпила.
– Настолько сильно вам нравился мерзавец Смирнов?
– Бог с тобой, он же негодяй, каких свет не видывал. Переживала по поводу ковра, это ж каким бездарем надо быть, чтоб такой ковер дорогой испачкать.
– А при чем здесь билеты?
– Так денег бешеных стоят, поэтому ты узнай, успели их обратно сдать или пропали денежки?
Копейкина попыталась скрыть улыбку.
– Ба, ты ваще, не въезжаешь, какие билеты – это кино!
– В кино все как в жизни! – стояла на своем Ангелина.
– Хорошо, я узнаю.
– Эх, хорошо сидим, жаль, шампанское закончилось.
– Вам бы, Павел Николаевич, только и пить, постесняйтесь людей, а еще строите из себя умного.
– Строю, не строю, а до вас, мама, мне далеко: ковер… билеты… это вы у нас в семье самая умная.
– Риточка, я не поняла, он опять издевается?
Марго промолчала.
– Кат, а можно мне завтра поехать с тобой? – У Луизы горели глаза.