Страница 7 из 66
§ 11
И вот Питер опять в каменном мешке. Он не мог бы сказать, долго ли лежал в темноте, дрожа мелкой дрожью. Он помнил только, что три раза ему приносили хлеб и воду до того, как Гаффи вновь появился и повёл его за собой. Питер сидел на стуле, весь съёжившись, крепко стиснув дрожащие руки, пока главный сыщик Транспортного треста растолковал ему, как он изменил свою программу действий. Питер уже не годился для роли свидетеля на процессе. Заговорщики, члены рабочих организаций, собрали огромные средства для своей защиты; их поддерживали все члены рабочих союзов в городе и во всей стране; они нанимали шпионов и осведомителей и старались выведать всё возможное относительно следствия, собранных показаний и дальнейших намерений властей.
Гаффи не обмолвился ни словом, почему он не выгнал Питера: он боялся, как бы тот не перешёл на сторону Губера и не выболтал всё, что знал. Но Питер сам догадался об этом, слушая объяснения Гаффи; дрожа от радостного волнения, он сообразил, что наконец-то вступает на путь к успеху. Значит, ему не напрасно чуть не сломали палец и не вывихнули кисть!
— Так вот что я решил, — сказал Гаффи, — как свидетель ты ни к чёрту не годишься, но как шпион — ты мне подойдёшь. Они знают всё, что ты наболтал и что мне об этом известно. Они знают также, что ты сидел у меня в «яме». Поэтому я хочу сделать из тебя мученика. Понимаешь?
Питер кивнул головой в знак согласия. Понимать такие вещи было как раз по его части.
— Ты честный свидетель, понимаешь? Я старался заставить тебя солгать, но ты не поддался. А теперь ты должен перейти на их сторону, и они тебя примут, а ты постарайся разузнать всё, что можно, и время от времени будешь встречаться с моим агентом и через него сообщать мне всё, что тебе удалось выведать. Понял?
— Понял, понял! — воскликнул радостно Питер. Он почувствовал невыразимое облегчение. У него теперь была настоящая работа! Он будет сыщиком, как сам Гаффи.
— Ну-с, — продолжал Гаффи, — первое, что мне нужно узнать, кто из персонала тюрьмы всё разбалтывает? Каждый наш шаг сразу становится им известным. У меня есть свидетели, которых я хотел бы припрятать, но я не могу поместить их сюда, опасаясь приверженцев Губера. Необходимо обнаружить предателей. Мне многое надо узнать, — что именно, я буду сообщать тебе время от времени. Я хочу, чтобы ты сблизился с красными, узнал их намерения и усвоил их жаргон.
— Идёт, — сказал Питер. Он невольно улыбнулся. Ведь его раньше принимали за красного, даже за одного из главных заговорщиков. Но Гаффи оставил это предположение— или, может быть, забыл о нём.
Для Питера такая работа была сущим пустяком. Ему даже не понадобится прикидываться, надо просто быть самим собой. Он будет говорить о себе как о жертве обстоятельств, искренно возмущаться, что его хотели использовать в сфабрикованном процессе Джима Губера. Всё остальное придёт само собой. Он войдёт в доверие к вожакам рабочих, и тогда Гаффи скажет ему, что делать дальше.
— Мы посадим тебя в одну из камер этой тюрьмы, — сказал главный сыщик, — и сделаем вид, будто тебя подвергают допросу с пристрастием. А ты должен наделать шуму и кричать, что ни за что не скажешь, и в конце концов мы отступимся от тебя и вышвырнем тебя за дверь. И тогда тебе нужно будет просто околачиваться где-нибудь неподалеку. По моим расчетам, они должны ухватиться за тебя, или я ничего не смыслю в таких делах.
Так была построена и разыграна эта маленькая комедия. Гаффи схватил Питера за шиворот, повёл его в центральную часть тюрьмы и запер в одной из камер, у которой вместо стен были решетки. Он схватил Питера за руку и делал вид, что выворачивает её, а Питер притворялся, что сопротивляется, и вопил во всю глотку. Питеру не нужно было напрягать воображение, ощущения эти были ему знакомы, он знал, как нужно себя вести. Он вопил, стонал, клялся и божился, что сказал правду, что ничего не знает и, хоть убей, ничего не может больше сказать. Гаффи оставил его в камере до вечера следующего дня, потом пришёл опять, схватил его за шиворот, повёл к выходу, распахнул дверь и на прощание дал ему пинка, спустив с лестницы.
Питер был на свободе! Какое счастье — свобода! Боже! Как хорошо! Что может быть лучше свободы? Ему хотелось кричать и визжать от радости. Но вместо этого он, пошатываясь, побрел по улице и, всхлипывая, присел на край тротуара, обхватил голову руками и стал выжидать. И вскоре действительно случилось нечто. Не прошло и часа, как чья-то рука осторожно коснулась его плеча и кто-то тихо сказал:
— Товарищ!
Питер сквозь пальцы разглядел юбку. В руке у него оказалась сложенная записка, и тот же тихий голос прибавил:
— Приходите по этому адресу. — Девушка пошла дальше, и сердце у Питера бурно забилось. Наконец-то он стал шпиком!
§ 12
Питер решил дождаться сумерек, чтобы всё выглядело как можно романтичнее. Он принял важный и таинственный вид и шел по улице, оглядываясь по сторонам. Он не знал, будут ли за ним следить, но хотел вести себя как настоящий шпик.
Впрочём, он в самом деле побаивался. Он сказал правду, когда уверял Гаффи, что не знает, кто такие красные. Но с тех пор ему удалось кое-что выяснить, и теперь ему уже было известно: «красный» — это тот, кто поддерживает профсоюзы и устраивает забастовки, кто хочет расправиться с богачами и поделить их собственность, при случае пуская в ход динамит.
Все красные изготовляли бомбы и тайно носили оружие, а может быть, и яд — почем знать? А теперь Питеру предстояло близко познакомиться с ними и стать у них своим человеком. Это были уже чересчур острые ощущения для субъекта, который превыше всего ставил жизненные удобства. Внутренний голос нашептывал ему: «Уж не бросить ли всё это, бежать из города — и дело с концом?» Но тут он вспомнил о наградах и почестях, которые посулил ему Гаффи. К тому же в нём заговорило любопытство: ведь он всегда успеет удрать, а сначала хотелось узнать, каково быть шпиком.
Он пришёл по адресу, который ему дали. Это был маленький домишко в бедном квартале города. Он позвонил. Ему открыла девушка, и Питер сразу узнал ту, что с ним говорила. Она не стала ждать, пока он назовет себя.
— Мистер Гадж! — воскликнула она. — Как я рада, что вы пришли! — Она прибавила: «товарищ», словно он был старый знакомый, а потом спохватилась. — Ведь вы в самом деле товарищ?
— Что вы хотите сказать? — спросил Питер.
— Вы не социалист? Ну тогда мы из вас сделаем социалиста.
Она повела его в комнату и предложила сесть.
— Я знаю, что они с вами сделали. А вы не поддались. О, вы были таким молодцом, таким героем!
Питер не знал, что сказать. В словах девушки звучало искреннее восхищение и нотки нежности. До сих пор Питеру в его суровой жизни мало приходилось иметь дело с чувствами подобного рода. Он не раз наблюдал бурную аффектацию у девиц, которым хочется завязать лёгкий флирт. Но он сразу же почувствовал, что эта девушка была далека от флирта. В её тихом голосе звучали слишком серьёзные нотки для такого молодого существа. Ее глубоко посаженные серые глаза смотрели печально, и в них проглядывала забота; так мать смотрит на ребенка, который только что избежал опасности. Она позвала:
— Сэди, к нам пришёл мистер Гадж.
В комнату вошла вторая девушка. Она была постарше и выше ростом, но такая же худенькая и бледная, как её сестра. Девушек звали Дженни и Сэди Тодд, как узнал Питер. Старшая была стенографисткой, и обе жили на её жалование. У девушек был очень озабоченный вид. Они принялись расспрашивать Питера, что он пережил. Минуты через две старшая подошла к телефону.
— Многие из наших видных людей, — объяснила она, — хотят увидеть Питера — надо их известить о его приходе.
Она провела некоторое время у телефона, и те, с кем она говорила, видимо, передали об этом другим, потому что в течение ближайших часов посетители беспрерывно следовали один за другим, и Питеру всё снова и снова приходилось повторять свой рассказ.