Страница 72 из 107
Блистающие каплями росы багряные листья, привезенные из горной обители, были необыкновенно хороши, куда ярче, чем в саду перед домом, и Гэндзи решил отослать их Государыне, рассудив, что подобный знак внимания вряд ли кого-то удивит, в то время как отсутствие всяких вестей от него может показаться подозрительным. Вот что он написал, обращаясь к Омёбу:
«Я слышал, что Ваша госпожа после долгого перерыва вновь посетила высочайшие покои. Меня весьма тревожит как ее судьба, так и судьба принца, поэтому это известие не могло не взволновать меня, но не в моей власти было отменять назначенные для молитв дни… Созерцая эти листья в одиночестве, мог ли я не вспомнить о «парчовом наряде в ночи?»[19] (96) При случае покажите их госпоже».
Листья и в самом деле были очень красивы, поэтому Государыня изволила обратить на них внимание. Рассматривая же их, заметила привязанный к одной из веток маленький листок бумаги. Покраснев под взглядами дам, она подумала недовольно: «Право же, он слишком настойчив! Подобные сумасбродства со стороны человека, обычно вполне благоразумного, не могут не вызвать подозрения».
Ветки же Государыня велела, поставив в вазу, поместить у столба в передних покоях.
Разумеется, она не стала медлить с ответом, но письмо ее – весьма, впрочем, обстоятельное – касалось в основном принца: как она тревожится за него, как рассчитывает на поддержку господина Дайсё… Словом, она думала прежде всего о приличиях, и Гэндзи почувствовал себя уязвленным. Но он давно уже входил во все ее нужды, и людям показалось бы странным малейшее пренебрежение с его стороны, а потому в день, когда Государыня должна была покинуть Дворец, он отправился туда.
Прежде всего Гэндзи зашел к Государю, который изволил как раз отдыхать в своих покоях, и они долго беседовали о минувших и нынешних временах. Государь обладал на редкость тихим, ласковым нравом, он очень походил на отца, только черты его были тоньше и изящнее. Узы искренней и нежной дружбы с давних пор связывали его с Гэндзи.
Разумеется, до Государя дошли слухи о том, что госпожа Найси-но ками до сих пор не порвала со своим прежним возлюбленным, да он и сам нередко кое-что примечал, однако же не торопился никого осуждать. «Когда б это началось сейчас, – думал он, – тогда другое дело, но ведь их связь тянется издавна, и нет ничего предосудительного в том, что они продолжают сообщаться друг с другом».
Государь расспрашивал Гэндзи о событиях, в мире происходящих, о разных книжных премудростях, потом разговор зашел о любовных песнях, и Государь вспомнил тот день, когда покидала Дворец жрица Исэ, прелестные черты которой до сих пор не изгладились из его памяти. А Гэндзи, не таясь, рассказал ему о печальном рассвете в Священной обители на равнине.
Между тем на небо медленно выплыл двадцатидневный месяц, и так прекрасно стало вокруг, что Государь молвил: «Ах, только музыки и недостает в такой вечер…»[20]
– Сегодня ночью Государыня-супруга покидает Дворец, и я намереваюсь навестить ее. Я не хотел бы нарушать последней воли ушедшего, тем более что других покровителей у нее нет. К тому же она имеет непосредственное отношение к принцу Весенних покоев, и я почитаю своим долгом уделять ей особое внимание, – говорит Гэндзи.
– Так, и мне завещал ушедший Государь опекать принца Весенних покоев, как собственного сына, поэтому я принимаю живое участие во всем, что его касается. Но могу ли я позволить себе как-то особенно отличать его?.. А ведь он уже сейчас прекрасно владеет кистью, да и в других областях обнаруживает редкие в его возрасте дарования. Видно, суждено ему увенчать славой наш век, возместив отсутствие каких-либо достоинств во мне, – молвит Государь.
– Да, и все же он совсем еще дитя, хотя и обладает талантами зрелого мужа…
Некоторое время побеседовав с Государем о принце Весенних покоев, Гэндзи вышел. По дороге же встретился ему То-но бэн, сын То-дайнагона, брата Государыни-матери, блестящий юноша, находящийся на вершине благополучия и не ведающий забот. Он направлялся к младшей сестре своей во дворец Живописных видов, Рэйкэйдэн, но, приметив, что передовые расчищают дорогу для господина Дайсё, задержался.
– Белая радуга пересекла солнце, и затрепетал принц[21]… – раздельно произнес он, но, как ни оскорбительны были его слова, мог ли Гэндзи ему ответить? Он знал, что Государыня-мать по-прежнему относится к нему неприязненно, даже враждебно, и его не могло не уязвить намеренное проявление этой враждебности со стороны человека из ее окружения, но он предпочел сделать вид, будто ничего не заметил.
– Я задержался у Государя, боюсь, что теперь слишком поздно, – говорит он Государыне-супруге.
Сад залит ярким лунным светом, в такие ночи ушедший Государь любил услаждать свой слух музыкой, и в его покоях царило праздничное оживление. А теперь… увы, вокруг все та же священная ограда, но внутри ее ничто не напоминает о прошлом.
передает Государыня через Омёбу.
Она совсем близко, и Гэндзи, затаив дыхание, вглядывается в смутные очертания ее фигуры за занавесом. Забыв о своих обидах, он говорит, плача:
Да, «как видно, не только люди…» (97); впрочем, так бывало и в давние времена».
Государыня же никак не может расстаться с сыном, о многом хочется ей рассказать ему, но он еще слишком мал и не все понимает, поэтому ей так и не удается избавиться от снедающей душу тревоги.
Обычно принц довольно рано удаляется в опочивальню, но на этот раз, решив, должно быть: «Не лягу, пока не уйдет Государыня!» – медлит. Видно, что он огорчен, но находит в себе довольно твердости, чтобы не задерживать мать, и это еще больше трогает ее.
Слова То-но бэна встревожили Гэндзи. Терзаясь угрызениями совести и опасаясь новых неприятностей, он перестал сообщаться даже с Найси-но ками.
Прошло довольно много времени, и вот однажды, когда небо готово было брызнуть первым осенним дождем, она – неизвестно, что уж там ей подумалось, – сама написала ему:
Все вокруг располагало к печальным раздумьям, да и чувства Найси-но ками, которая писала это письмо, таясь от чужих взглядов, не могли не найти отклик в сердце Гэндзи, а потому, задержав посланца, он велел открыть шкафчик, где хранилась китайская бумага, и, выбрав листок Получше, принялся старательнее обычного готовить кисти и прочие принадлежности. Был же он в тот миг так прекрасен, что дамы зашептались, подталкивая друг друга: «Кому бы это?»
«Увы, я успел уже привыкнуть к тому, что, сколько ни пиши, все напрасно, и, окончательно потеряв надежду, погрузился в бездну уныния… Так, я «долго вздыхал о доле своей злосчастной…» (98).
19
Парчовый наряд в ночи – аллегория напрасной, никем не оцененной красоты Ср.: Сыма Цянь. Исторические записки (т.2, с.137): «Стать знатным и богатым и не вернуться в родные края – все равно что надеть узорчатые одежды и пойти в них гулять ночью – кто будет знать об этом?» (пер. Р. В. Вяткина)
20
…только музыки и недостает в такой вечер… – Еще не кончился срок траура по императору Кирицубо, поэтому музицировать было нельзя
21
Белая радуга пересекла солнце, и затрепетал принц… – Намек на известный эпизод из «Исторических записок» Сыма Цяня. Наследник правителя княжества Янь, по имени Дань, послал к императору Цинь Шихуан-ди наемного убийцу Цзин Кэ, но намерение его раскрыли, и Цзин Кэ был четвертован. Дань же незадолго до этого увидел «белую радугу, которая пересекла солнце», и устрашился, поняв, что замысел его обречен на поражение. То-но бэн хочет этим сказать, что Гэндзи, очевидно, не по душе нынешнее правление и он хотел бы содействовать возведению на престол нового государя