Кровь Джека Абсолюта

Будучи незамеченным, Джек получил громадное удовольствие, наблюдая за ними. Умник, еврей и аристократ были между собой очень разными, и Джек в этом союзе являлся связующим, цементирующим звеном. Сын барона, а не герцога, как кое-кто из присутствующих, он обладал скрупулезной прилежностью Фенби и со своим корнуолльским происхождением был, особенно поначалу, столь же отверженным, как Абрахам. Все они выделялись из общей массы учеников и первое время маялись в одиночестве, пока не подбились друг к другу, сообразив, что сила — в единстве, и очень скоро дав это понять остальным. Задира, поиздевавшийся над кем-то из них, вдруг темной ночкой оказывался на заднем дворе и получал неведомо от кого хорошую взбучку. Подручный наставников, чрезмерно усердствующий с кнутом, играя в крикет, мог запросто повредить себе ногу. И даже учителя стали наказывать своих подопечных с большим разбором, после того как один из них, разумеется совершенно случайно, свалился в Темзу посередине зимы. В младших классах они прославились как свистуны, потом как оторвы, но теперь, став взрослей, решили сменить название шайки. Отныне они станут могавками. Это было практически решено.

Как только Эйб метнул и проиграл, а Фенби торжествующе завопил, Джек вышел из тени.

— Йеу-ха-ха! — выкрикнул он.

— Йеу-ха-ха! Йеу-ха-ха! — прозвучало в ответ.

Это был замечательный боевой клич. Он, собственно, и подвиг шайку сменить свое имя. Джек перенял его, сидя за сидром, у ветерана канадской войны, а тот, в свою очередь, — у какого-то дикаря, воевавшего против французов, затем клич освоили и остальные оторвы. Эта наука далась им не сразу, ибо в нем была парочка модуляций, чересчур сложных для нормальных человеческих глоток, однако упорство и несколько чаш доброго крепкого пунша сделали свое дело. Надо думать, бывший сержант оказался бы на седьмом небе от счастья, заслышав их дружный, леденящий кровь вопль. Попрактиковавшись, друзья пришли к выводу, что владеют слишком большой ценностью, чтобы делиться ею с кем-то другим. А тут еще Джек раздобыл где-то книжонку с жутким названием «Жертвы жестокости ирокезов», которая как нельзя лучше убедила четверку в необходимости создать новый клуб. С президентом, то бишь верховным вождем, во главе и соответствующими ритуалами посвящения. Идеи, какими они должны быть, долго муссировались, и сегодняшнему собранию надлежало подвести под прениями черту.

Захлопнув дверь перед носом оторопевшего конюха, Джек ослепительно улыбнулся и вопросил:

— Итак, храбрецы, ответьте, что привело вас сюда?

— Кто не знает ночных мстителей? Кто не трепещет перед могавками? — откликнулись храбрецы.

Кружки со стуком встретились в воздухе, пивная пена полилась на непросыхающую столешницу. Правда, будущие могавки, чтобы подчеркнуть значимость происходящего, постановили провести эту ночь под девизом: «Ни капли спиртного!» — однако запрет касался лишь бренди и пунша, а к пиву и в особенности к фирменному портеру Мэттьюза ни малейшего отношения не имел.

Пока Джек вновь наполнял кружки, а Ид приятным тенором напевал что-то из Джона Гея [6], Фенби полез в лежавший с ним рядом футляр. Он извлек из него пергамент, тщательно обожженный для придания ему древнего вида, и поправил очки.

— Мне чи-чи-читать, Абсолют?

Малыш опять волновался, и Джек решил пожалеть его, а заодно и всех остальных.

— Нет, дружище, — ответил он, толкая плечом слегка осовевшего Маркса. — У нас есть приятель, который просто заснет, если мы не придумаем ему работенку. Кроме того, гнусавый бубнеж присущ религии его народа. Пусть пробубнит нам то, что ты там накропал.

Маркс ухмыльнулся, явно довольный, но все же не преминул заявить:

— Что ты знаешь о моей религии, Абсолют, если не имеешь своей?

— А ты просвети нас!

— Минуточку. — Ид перестал раскачиваться. Ножки его стула ткнулись с грохотом в пол. — Сей документ должен огласить именно я. Вспомните, кому досталась роль Квинтиния в латинской пьесе? Мне, дорогие мои. Мне, а не вам! И потому лишь я, а не этот дохляк или этот толстяк способен с надлежащим достоинством прочесть слова нашей клятвы.

Высокомерно дернув губой, Ид умолк и потянулся за пивом.

— Засунь его в жопу, свое достоинство, — вскипел Маркс, угрожающе приподнимаясь.

Вспыхнувший Фенби тоже привстал.

Джек вздохнул. Вот так всегда. Слишком разные, они вечно грызутся. Но тут в глаза ему бросилось нечто, способное мигом положить перепалке конец.

— Manus sinister! [7] — провозгласил с деланным ужасом он, указывая на полную кружку, зажатую в руке Ида.

Тот и сам с нескрываемым изумлением смотрел на посудину, которую машинально взял со стола. В день крикетного матча долг чести обязывал каждого победителя незамедлительно осушать поднятый кубок, а по мере течения вечеринки проделывать это становилось все трудней и трудней.

— Пей, — раздался всеобщий крик, и Ид, беззаботно пожав плечами, поднес кружку к губам.

Джек даже посочувствовал субтильному задаваке. Тот был с виду таким изнеженным и воздушным, что казался прозрачным. Эта прозрачность чуть ли не позволяла всем видеть, как темный напиток толчками вливается в его бледное горло. Он пил, и каждый глоток отмечался ударами по столу. Их было двенадцать, вдвое больше, чем надо бы, но Ид себя все-таки не посрамил.

— Примите мои извинения, — сказал он, рыгнув.

А потом перевернул опустевшую кружку и принялся вместе со всеми выбивать из мокрой щербатой столешницы дробь.

Затем Маркс, которому теперь никто не мешал, встал и с торжественной миной вгляделся в пергамент.

— Да будет известно всем, что отныне… — произнес важно он, однако продолжить ему не удалось.

Именно в этот момент до каждого из четверки дошло, что стук не прекратился. В дверь били ногами. Беспорядочно, сильно. Джек шагнул к ней, но она распахнулась сама. На полу коридора корчился дюжий конюх, кто-то связывал ему руки, кто-то сидел на груди. Конюх пытался лягаться, но движения его делались все слабее. Возможно, потому, что третий участник коридорной возни двумя руками сжимал ему горло, не давая дышать.

Моментально почувствовав, что на него смотрят, душитель выпрямился и обернулся.

— Знаешь, — сказал он, глядя на Джека, — этот парень имел наглость заявить нам, что не пустит нас к вам. Тогда мы решили поставить его на место. Разве можно позволить кому бы то ни было вставать между нами, мой драгоценный кузен?

— Привет, Крестер, — ответил Джек, сглатывая слюну.

Он не виделся с ним месяцев семь, да и до этого пересекался лишь мельком — в шумных тавернах, откуда спешил поскорее слинять. У него не было никакого желания общаться со своим двоюродным братцем, и ему практически удавалось уклоняться от нежелательных встреч. Сэр Джеймс, как и обещал, отправил Крестера учиться в Харроу, тот жил там на всем готовом, изредка посещая семейные праздники Абсолютов. Такие, например, как день рождения матери Джека, последний раз отмечавшийся чуть ли не год назад. Теперь, заявившись без приглашения, старший братец предоставлял Джеку возможность как следует себя рассмотреть. Он всегда был очень крупным, но к своим восемнадцати сделался просто громадным, из-под ярко-зеленой, готовой лопнуть жилетки выпирала широченная грудь. Густые золотисто-рыжие усы его закручивались вверх, едва не смыкаясь с тяжелыми, выбивавшимися из-под треуголки кудрями. Если это и шло вразрез с родовым обликом Абсолютов, ибо те поголовно были брюнетами, то его принадлежность к семейству удостоверял выдающийся нос. Правда, лишь формой, ибо поверхность его была пористой и сплошь изрытой оспинами, переходившими и на щеки. Прививка, оставившая лицо Джека чистым, Крестеру почему-то не помогла. Портрет довершали чувственные мясистые губы и поросячьи, слишком близко поставленные глаза.

Дружки Крестера оставили свою жертву, и конюх, хрипя, затих на полу. Заметив это, Джек ногой отодвинул от себя стул, обеспечивая достаточное для маневров пространство, то же самое сделали и будущие могавки, уже знавшие кое-что о кузене своего вожака.

6

Гей Джон (1685-1732) — английский поэт и драматург. Автор комедии «Опера нищего».

7

Manus sinister (лат.) — правая рука.