Кровь Джека Абсолюта

ЭПИЛОГ

Монреаль, сентябрь 1760 года

Отношения со временем у него постоянно не складывались, а сентябрь был именно тем месяцем, когда это ощущалось особенно остро. Ате тоже видел, что с ним что-то не так. И пытался поднять его дух, вытаскивая на охоту, тем более что британская армия в этом остро нуждалась. Свежее мясо было деликатесом в солдатских котлах. Но и бодрящие вылазки в лес не развеивали мрачного настроения Джека. Стоял сентябрь, и он непрестанно хандрил. Дело было даже не в перемене погоды (осень 1760-го знаменовалась слишком резким переходом к сильным заморозкам после летней жары), просто воспоминания одолевали его. О сентябре прошлого года, когда он впервые обагрил руки человеческой кровью, и о сентябре восьмилетней давности, когда английские власти в угоду Европе наконец согласились, что в году не триста семьдесят шесть, а триста шестьдесят пять дней. Англичане отметили потерю этих одиннадцати дней пожарами и восстаниями по всему королевству. А некий корнуолльский мальчишка потерял вдобавок ко всему прочему дядю и обрел родителей, которых до того, собственно говоря, и не знал. Тот сентябрь перенес неотесанного деревенского увальня в Лондон, город больших перспектив и возможностей, а этот застал его в Монреале, где никаких перспектив практически нет.

Итак, где он — ясно, но кто он? Раз война кончилась, то ему скоро придется сменить обличье ирокеза на треуголку и красный мундир. То есть в качестве гарнизонного офицера всю зиму трястись от холода, заступать на дежурства, муштровать новобранцев и, наверное, жутко пить. Одна эта мысль наводила такую тоску, что зимовка в пещере представлялась ему чуть ли не раем.

Он сидел сейчас там, где обычно сидел, когда не был чем-нибудь занят, — в обнесенном высокой стеной саду семинарии Святого Сульпиция. Ему нравилось наблюдать за монахами, размеренно и неспешно готовящимися к приближающейся зиме. Уборка овощей с аккуратных и одинаковых грядок, геометрически правильные газоны, медленные, несуетные движения братии — все это отвлекало от угнетающих мыслей и позволяло душе обрести хоть какой-то покой. Монахи вначале косились с неудовольствием на татуированного могавка, но, поскольку половину их территории Меррей занял под штаб, а краснокожий вел себя мирно, они постепенно привыкли к нему и даже стали в час трапезы ставить перед ним хлеб и кашу. Иногда он ел, иногда — нет, а в основном просто сидел, созерцая и неизвестно чего ожидая. Он знал, что монахи верят в существование чистилища — некоего места между раем и адом. Он тоже стал верить в него. Но не как в некую территорию, а как в особенное завихрение времени. Возможно, и те одиннадцать дней засосало туда, а заодно и его!

Французы сожгли-таки свои знамена и сложили оружие У стен Монреаля. Прошло пять месяцев с тех пор, как Джек с Ате пробрались в осажденный Квебек и сообщили командующему о прибытии долгожданного флота. У французов не оставалось иного выбора, кроме как снять осаду. Теснимые с севера, со стороны озер и с юга, они в конце концов отошли в Монреаль, где впоследствии и сдались, имея в своем составе менее трех тысяч человек против семнадцати тысяч солдат Соединенного Королевства.

Джек задрожал и плотнее закутался в медвежий мех. Вот уже почти год, как его прежний обладатель принес себя в жертву, чтобы подарить двум голодным и полуголым юношам жизнь. Летом стояла такая жара, что холода, казалось, никогда не наступят, и много раз, совершая конные рейды по вражеской территории (Меррей изыскал возможность предоставить в распоряжение своих лучших разведчиков двух лошадей), он подумывал выбросить эту вонючую шубу, а теперь был просто счастлив, что сподобился ее сохранить. Именно благодаря ей Джек мог проводить часы ожидания не в штабе, а вне его. Меррей не имел возражений, зная, что он всегда под рукой. И если ему придется провести еще одну зиму в Канаде, медведь, похоже, опять спасет его жизнь.

Колокол на башне пробил пять раз, звон еще висел в воздухе, когда со стены в сад скатилась легкая тень. Ате считал ниже своего достоинства проходить через ворота, кроме того, монахи, опасаясь туземной экспансии, не очень охотно пропускали его через них. Но он ежедневно приходил повидаться с товарищем, настолько же полный планов на будущее, насколько Джек их не имел. Пока командующие союзных армий решали, что делать дальше, могавк разыскал кое-кого из своих родичей и, раз уж война благополучно закончилась, намеревался отбыть с ними восвояси. Но две вещи по-прежнему сближали его с Джеком. Сам Джек и еще одно давнее дельце. То, которое он собирался теперь обсудить. Одет ирокез был легко, на нем по-летнему красовались лишь кожаные штаны и синяя рубашка из хлопка, позаимствованная у мертвого француза. При одном взгляде на него Джека пробрала дрожь.

— Я нашел его, Дагановеда. — Глаза могавка сияли. — Я нашел этого пса.

Вот это действительно была новость. Все пять месяцев после битвы под Квебеком Ате неустанно разыскивал Сегунки.

— Да что ты? И где же?

Ате вытащил нож из-за пояса и принялся с великим тщанием водить им по оселку, хотя и представить было нельзя, что его лезвие может стать более острым.

— Мой двоюродный брат Скановундэ сказал, что видел в порту абенаки. Я пошел посмотреть… среди них этот пес!

— Сколько их?

Ате пожал плечами.

— Какая разница? Когда-нибудь он от них отобьется. — Он воткнул нож в грядку, вытащил и вновь принялся точить его. — Ты пойдешь?

— Да.

Джеку меньше всего хотелось сейчас куда-то тащиться. Но он не мог отпустить Ате одного. Должно быть, что-то в его тоне заставило того отложить в сторону оселок.

— С тобой все в порядке?

— Почему нет?

Джек сопроводил свои слова легким вздохом и тут же спохватился, но было поздно — Ате уже декламировал:

Печали жалок радости предмет,

А радости до горя дела нет.

Джек насупился, но ничего не сказал. По мнению этого краснокожего олуха, ничто не могло встать в один ряд с заключавшейся в «Гамлете» мудростью. Но если Джек и понял что-то из этой в зубах навязшей книжонки, так лишь то, что всем правит рок, а сам он ничего изменить в своей жизни не в силах.

А потому он поднялся с места и вместе с могавком пошел к стене. Но не полез на нее. Зачем лезть куда-то, когда существуют ворота?

Ворота и вправду существовали, и около них ему встретились молодой офицер и сержант. Джек их не знал — из-за океана прибывали все новые люди, а лица этих двоих были бледны, как и у всех, кто только-только сошел с корабля.

Сержант, показывая на Джека, сказал:

— Это не он, сэр?

— Да не знаю я, черт побери. Все дикари так похожи. Эй, ты! Дага… Дага… что за дурацкое имя?

— Дагановеда?

— Вот-вот, прямо в точку. Эй, паренек, это ты?

Джек какое-то время смотрел на него. Потом кивнул.

— Тогда генерал Меррей хочет тебя видеть, — важно изрек офицер. — Прямо сейчас.

Он щелкнул пальцами, и сержант положил на плечо Джека руку.

Джек, вывернувшись, отпрянул. Медвежья шуба его распахнулась, обнажив татуировки и заткнутый за ремень томагавк. В тот же миг Ате, слетев со стены, встал с ним бок о бок.

— Черт возьми, ну и уродливы они, правда?

Оба англичанина явно занервничали.

— Они хотят арестовать тебя, Дагановеда? — спросил быстро Ате на своем языке.

— Они зовут меня к Меррею.

— Ты пойдешь?

Джек вздохнул:

— Надо идти.

— Тогда я буду в порту. Абенаки сбывают там шкуры.

— Я найду тебя, — сказал Джек. — Не лезь ни во что без меня. — Он обернулся к патрульным. — Ладно, ребята. Пошли.

Никто, похоже, не понял, что он сказал это по-английски, а Джек в этот раз притворился, что не замечает сержантской руки. В конце концов, этот малый ведет его туда, где он и сам не прочь очутиться. Из чистилища… и, может быть, к свету, как знать?

Как обычно, генерал Меррей был один. Он всегда так принимал его после смерти Макдональда, и во всей армии вряд ли нашлись бы три человека, знавшие, что туземец Дагановеда на самом деле драгун его величества короля. И заговорил командующий как обычно, то есть будто разговор у них шел давно и ни на секунду не прерывался.