Страница 83 из 101
— Засов! — крикнул он, и десяток самых сильных солдат, успевших отдышаться после фургонов, подставили плечи под гигантское дубовое бревно, которое было закреплено на металлических скобах по обе стороны ворот. — Поднимай!
Бревно на секунду застыло, а потом медленно, невероятно медленно начало подниматься. Один из солдат повалился, попав под сброшенный сверху камень, но и сам бросавший отшатнулся назад, хватаясь за оперенную стрелу, которая впилась ему в шею. Генрих занял место солдата — и стоило ему присоединиться к остальным, как бревно вылетело из скоб. Солдаты подняли его высоко над головами и отбежали, чтобы швырнуть на стену у ворот. Вторая группа солдат бросилась вперед, чтобы распахнуть створки. Протяжно застонав, ворота Мюнстера открылись — впервые за шестнадцать месяцев. Солдаты, нетерпеливо дожидавшиеся снаружи, хлынули в город.
Как только в город вошло первое подкрепление, Генрих собрал остатки своего отряда.
— А теперь, — объявил он, — мы предоставим этим швейцарским ублюдкам поработать за нас. Обойдем бой, чтобы добраться до дворца. Если верить тому подонку, который привел нас сюда, именно во дворце находится наша добыча. Приведите его ко мне!
Охранявший Корнелиуса солдат выволок дрожащего старика из лавки.
— Я сделал все, что вы от меня требовали! У меня с ландграфом договор! — проблеял он.
Солдаты захохотали, а Генрих наклонился к нему:
— Ландграф спокойно пердит у себя в шатре. Он не войдет в город и не исполнит своих обещаний, пока мы не разберемся с этим сбродом еретиков. И ты, — тут он ткнул Фуггера-старшего в грудь, — поведешь нас ко дворцу обходными путями.
— Но мои… мое имущество?
— Твое золото цело, банкир! — Генрих произнес это последнее слово, как ругательство. — Я оставил людей охранять его. Как только ты доведешь нас до цели, то можешь отправляться обратно к нему — или к дьяволу!
Корнелиус бессильно обвис в руках охранника. Он понял, что выхода у него нет.
— Хорошо. Я знаю дорогу, которая мало охраняется.
На улицах громко кричали. Швейцарцы ворвались в Мюнстер, без разбору убивая людей, которые так яростно противились им долгих шестнадцать месяцев.
— Оборона долго не выстоит. — Генрих толкнул Корнелиуса вперед. — Веди нас во дворец.
Джанук пристроился чуть позади командира.
«Ромбо, — подумал он, мысленно посылая слова в раздираемую агонией ночь. — Если ты еще жив, то продержись еще немного».
Последняя веревка лопнула как раз тогда, когда кружение предельно ускорилось и люди начали слетать с помоста в толпу раскачивающихся зрителей. Сначала охранники, потом — старейшины и наконец внутренний круг женщин. Рухнули все, кроме одного человека, который стоял на коленях в центре помоста, склонив голову. Одну руку он воздел над головой, другой сжимал отрубленную кисть Анны Болейн. Казалось, только эта кисть и держит его.
— Зрите! — вскричал царь Ян, и его сильный голос заставил смолкнуть крики последних падающих танцоров. — Зрите ту, кто пришла спасти нас всех, затопить наших врагов своим святым огнем. Приветствуйте вашу царицу!
Казалось, на вытянутой руке Яна начал сгущаться мерцающий огонь. По его пальцам искры перетекали на пальцы, которые он держал, а потом возвращались обратно. И внутри пламени, трещавшего над обеими руками, начала расти фигура. За кистью возникла рука, за рукой — тело.
Вся толпа в один голос вскричала: «Привет тебе!» Жан, все еще стоявший у колонны, тоже посмотрел туда — и почти поверил в то, что видит парчовое платье, квадратный вырез, очертания стройной шеи.
— Нет! — закричал он.
И в эту секунду двери огромной залы распахнулись и солдат с рассеченным лбом, из которого лилась кровь, ввалился внутрь.
— Ворота разбиты! Враг здесь!
Выкрикнув эти слова, солдат упал и умер в дверях.
Наступила полная тишина, словно в воздухе возникла дыра, засосавшая в себя весь шум. Пламя, танцевавшее на руке мертвой королевы, исчезло, как исчезла и она сама. Стало вдруг холодно. Коленопреклоненный лейденский портной остался стоять на сцене, сжимая кусок трупа. Волшебство было изгнано из зала простотой вошедшей туда смерти.
Молчание сменилось всеобщим шумом. Двери поспешно закрыли, и зал взорвался воплями, приказами и молитвами. В этом переполохе потонул треск, с которым Жан Ромбо боднул головой первого из своих охранников. Второй успел вскрикнуть прежде, чем стиснувшая ему горло рука заставила его замолчать. Жан нырнул в толпу еще до того, как тело охранника упало на пол.
Люди в панике бросились туда, где на коленях стоял их предводитель, продолжая держать за пальцы руку Анны. Жану удалось незамеченным протиснуться к самому помосту — и только тогда на него обратили внимание.
Старейшина (на самом деле это был довольно молодой мужчина) увидел его и крикнул:
— Пленник вырвался на свободу!
Испуганная толпа немного раздалась. Жан поднырнул под руки поднявшего тревогу старейшины, прыгнул на помост и откатился подальше от попытавшихся его схватить зрителей. Там он встал на колени — и оказался лицом к лицу с Яном Бокельзоном.
— Помогите мне, братья! — успел выкрикнуть повелитель Мюнстера, прежде чем Жан сдавил ему горло.
Быстро встав на ноги, Жан заставил своего заложника подняться одновременно с ним. Рука Жана потянулась к перевязанной голове как раз в тот момент, когда первый из старейшин начал взбираться на возвышение. И подобно тому, как Ян Бокельзон заставил замолчать толпу, подняв руку Анны, так сделал и Жан, подняв свою. Ибо в руке у него был пистоль — небольшой предмет, конечно, но очень выразительный, если его прижать к горлу их мессии.
— Нет-нет! — громко объявил Жан. — Если вы хотите, чтобы ваш царь остался жив, не двигайтесь с места.
В зале опять воцарилась тишина. За стенами дворца слышны стали безошибочно узнаваемые звуки приближающегося боя.
— Пожалуйста, не убивай меня! — проскулил Ян. — Пожалуйста!
— Тогда очень медленно делай то, что я тебе скажу. Просунь руку в складки моей куртки. Нет, не твою руку. Другую.
Как и прежде, за движениями этой руки внимательно наблюдали все те же глаза. Все внимание сосредоточилось на ней, пока двери снова не распахнулись и новый защитник, немного менее окровавленный, чем его предшественник, но столь же сильно испуганный, вбежал в зал с криком:
— Враг уже на главной площади!
Тишина обвалилась и больше не восстанавливалась. Один из старейшин, на голову возвышавшийся над остальными (Жан вспомнил, что Мейкпис называл его Книппердоллингом), главный придворный, выбрался на помост. Клинок Жана впился в тело Яна, и на шее его пленника появилась тонкая струйка крови.
— Ты можешь убить нашего вождя, — крикнул Книппердоллинг, — но если я не приду на помощь моей пастве, нас всех перебьют.
— Так иди. Я не ищу ничьей смерти. Сегодня ночью твой город нахлебается ее в достатке. Я уйду с тем, с чем пришел сюда, и это все.
— Опусти свое оружие! Пусть оно прольет кровь во имя защиты нашего дела! — взмолился Книппердоллинг. — Искупи свои грехи, прими любовь Христа. Ты еще сможешь обрести спасение среди нас.
— Не думаю, — ответил Жан. — Мое спасение ждет меня не здесь. Но я не стану мешать вам ускорить ваше.
— Что ты делаешь? Не оставляй меня с ним! — завопил самозванный мессия, когда Книппердоллинг с прочими старейшинами направился к дверям, хватая оружие, сложенное у входа. — Без моего слова спасения не будет! Вернитесь! Я повелеваю вам!
Книппердоллинг приостановился в дверях:
— Я это понял только сейчас. Слово Божье и слово Бокельзона — не одно и то же. И я выбираю Бога.
И они выбежали из зала. Судя по тому, какие громкие звуки долетали с улицы, Жан понимал, что старейшинам недолго искать кратчайший путь к своему спасению.
— Нет! — крикнул царь Ян и так рванулся, что Жану пришлось немного отодвинуть пистоль, чтобы тот сам не перерезал себе горло. Чуть ослабленной хватки оказалось достаточно, чтобы Ян вывернулся и упал лицом вперед, на край помоста. Там его подхватили женщины.