Равнение на президента!

Девки не сели только потому, что некуда. А тем временем Резинкин приложил руку к кепке и справился у своего начальника:

– Разрешите идти?

– Иди, – улыбался Стойлохряков, – иди. Становись в строй, сынок.

Через полчаса Резинкина выцепили. Нервно дергающийся майор лично сообщил ему, что он сегодня идет в наряд по парку и проводит в этом наряде еще как минимум три дня, для того, чтобы, не дай бог, кто-нибудь его непрезентабельную рожу на видеокамеру не заснял и ненормативную лексику на диктофон не записал.

Строго говоря, оскорбление было нанесено лишь гражданским лицам, которые не попадали под юрисдикцию армейских законов. Соответственно, и воздействовать на рядового строго по законам подполковник не мог. Единственное, на что он был способен, так это запрятать его в парк. И здесь дело было не только в законах, а в том, что в принципе-то солдат был прав – вся эта показуха, кому она нужна в их поселке Чернодырье, для чего?

Да, пожалуй, с академией придется повременить, можно себе представить, что там после таких слов эти девки у себя в Москве понапишут. А потом его доброжелатели покажут все эти статьи товарищам генералам, и если пустят его в академию, то только сортиры чистить.

Упрятав Резинкина в парк, подполковник надеялся замять инцидент. Он прикладывал все свое красноречие, даже, против обыкновения, без бутылки водки, для того чтобы обмаслить ситуацию, и переводил разговор на разные темы, касающиеся новых видов вооружения, перспектив развития, ну и тому подобное.

А Резина тем временем собрался за тридцать секунд и под контролем самого Холодца сел в «уазик» к прапорщику Евздрихину, который и отвез его в наряд, где сейчас торчал третий взвод третьей роты. Сегодня вечером, в шесть, должны были заступать именно химики. Каково же было удивление Резинкина, когда вместе с ним по парку отправился дежурить только лейтенант Мудрецкий, а никого из солдат больше не прислали.

– А почему никого нету? – спросил Витек.

– А потому как ты слишком здорово языком работаешь. Больше никого не будет. Один за двоих будешь тащить. Ночь не спать, за порядком следить. И так трое суток. Если тебя кто-нибудь застанет спящим, комбат найдет другие способы воздействия.

– А ведь вы, товарищ лейтенант, со мной согласны?

Мудрецкий подумал. Поскольку он был человеком опытным, – как-никак, по молодости один развод пережил, – он согласился:

– Действительно, лучше с ними тремя, чем по плацу в противогазе бегать.

Наступила ночь. Похолодало. Градусов на улице пятнадцать-шестнадцать. Для лета ощутимо. Затопили буржуйку, и в кунге температура стремительно поползла вверх. Разморило.

– Хорош, – скомандовал Мудрецкий, – а то мы тут запаримся. Ну-ка, дверь открой. Не, – пожаловался лейтенант на собственную тупость, – зря печку топил. Какой воздух хороший был, сейчас опять все этим дымом провоняет.

И тут у ворот парка остановился «Фольксваген».

– Это че, – не понял Резинкин, – они че, не уехали?

Три девушки – уже никаких мужиков из Самары не было – вышли и подошли к воротам.

– Эй! – позвали они. – Узнаешь?

– Узнаю, да я на службе.

– Э-э, нет, – запела Глаша, – не надо. Что ты там нам пообещал сегодня на ступеньках?

Резинкин моргал – не верил ни глазам, ни ушам. Он стоял около ворот и глядел то на этих молодых кобыл, то на лейтенанта, высунувшегося из будки в дверь. Мудрецкий улыбался.

– Рядовой.

– Я! – воскликнул Резинкин.

– Разрешаю отсутствие в течение... – тут Мудрецкий сделал паузу и прикинул. – Да ладно, только от ограды парка больше чем на пятьдесят метров не удаляться.

Витек еще стоял, не понимая, чего тут, собственно, ему разрешили-то, а тем временем девчонки уже дергали калитку.

– Ну, ты чего? Мы из Москвы приехали, понимаешь?

– И че, в Москве солдат нету?

– Нет, мы о тебе написать хотим. Ты ведь победил сегодня?

– Ну, победил, – согласился Витек, отворяя ворота и выходя за территорию.

– Пойдем к нам, в машину сядем, – тараторила Глаша. – Мы сейчас тебя обо всем расспросим и обязательно хорошую статью напишем.

Мудрецкий смотрел в маленькое окошко будки, снятой с автомобиля, и видел, как при свете фонаря размеренно раскачивается «Фольксваген».

«Да, – думал он, – с какой же силой нужно водить ручкой по бумаге, чтобы машина ходуном ходила».

Под утро измочаленный Витек вытек из микроавтобуса и медленно-медленно вполз на кушетку, стоящую в кунге.

Лейтенант Мудрецкий приветливо помахал довольным, но сонным девчонкам. Самая здоровая из них села за руль, и они укатили куда-то в неизвестность.

А в это время Витя Резинкин с расстегнутой ширинкой дрых без задних ног и без снов. Какие тут сны! Тут такая реальность, что ни в каком сне и не приснится! А кто бы мог подумать, что эти три девчонки такие классные, да еще между собой подружки. Никогда ничего подобного с ним в жизни не происходило. Да и вряд ли когда еще случится. Он спал сладким сном, а лейтенант, покуривая, сидел рядом с кунгом и поглядывал изредка на встающее из-за далекого леса солнце. Начинался новый день, и начинался он для всех по-разному, но вряд ли сейчас в российской армии был более счастливый солдат, чем Витек Резинкин.

Глава 2

ЦВЕТМЕТ

Спустя три месяца после вышеописанных событий, когда дембельнулись Забейко и Казарян, когда во взвод влились Кислый и Ларев, когда в столовой пару раз в неделю давали молодую картошку, когда у медсестры Лизочки вскочил на левой попе чирий, солнце склонилось к закату, обещая прохладную ноябрьскую ночь. Самое время погулять, но приходится возвращаться к конюшне и ставить лошадей в стойло. И все из-за того, что одному завтра на службу, а другому необходимо делать вид, будто он руководит целым районом.

Комбат Стойлохряков на пару со своим приятелем Протопопом Архиповичем Шпындрюком ехали верхом на лошадях, а сзади в запряженной двумя кобылами телеге тащились в коробчонке их жены. Маленький, пузатенький Шпындрюк трясся на спине лошади раза в два чаще, чем она ступала по земле, при этом он подскакивал от каждого телодвижения любимого им гнедого жеребца на десяток сантиметров. Комбат же, придавив своей полуторацентнеровой тушей крепкую, приземистую лошаденку, сидел на ней, как на кресле. Бедная лошадь страдала от тяжеленного седока и часто дышала. Комбат давно уже не садился в седло и в конце конной прогулки чувствовал ломоту в мышцах – постоянно держать спину прогнувшись было для него с непривычки тяжелым испытанием. А Шпындрюк, несмотря на возраст, чувствовал себя прекрасно. Тем более что и поездка прошла не зря.

Они успели обсудить, кроме погоды и собственных жен, еще и деловые вопросы. Сейчас у Стойло-хрякова было предложение к главе администрации. В одну харю комбат не решался проворачивать подобные операции, а вот если у него будет за спиной Шпындрюк с его связями и способностью выходить сухим из воды, то тогда можно. И Протопоп Архипович решил для себя вопрос, поднятый Петром Валерьевичем, положительно. Он даже пообещал прислать на данное мероприятие двух братков для того, чтобы они помогли сопровождать груз и в случае необходимости разруливали ситуации на дорогах.

Сама идея собрать цветные металлы с частей была воспринята Шпындрюком с большим интересом. Он первым же делом спросил, что будут вывозить и в каких количествах. Стойлохряков мог уже сейчас предполагать, на что же они могут рассчитывать. Он всю прошлую неделю провел в разъездах и побывал на четырех точках, где служили его старые знакомые: майоры да подполковники, желавшие неплохо подзаработать.

Единственной проблемой в данном мероприятии была приличная сумма наличными деньгами, которую необходимо взять с собой браткам. Ведь после того, как грузовик будет заезжать на территорию какой-нибудь части и уезжать оттуда, заваленный металлоломом, сразу придется отстегивать местным хозяевам. Хоть и будут платить раза в три меньше от стоимости того, что собираются забрать, но ведь речь идет о тоннах, и соответственно денег приходится готовить достаточно много. Даже если бы у комбата нашлась сумма, он все равно не рискнул бы, потому как, допустим, сбагрить десять тонн меди вперемешку с дюралюминием – весьма проблематично. Такими вопросами лучше пусть займется сам Протопоп Архипович, у него наверняка и подвязки есть.