Передряга

Фролов шагнул вперед, с интересом глядя на „взломщиков“.

— Никому не двигаться, падлы! — заорал Киноактёр, обводя безумным взглядом собравшихся на стоянке фээсбэпшиков.

Пассажиры такси остановились. Они не просто встали, а словно замерли на бегу. Как будто остановили кадр у кинопленки.

— Спокойно, ребята, спокойно, — крикнул кряжистый в мешковатом костюме и сделал шаг вперед. — Давайте поговорим. Все обсудим. Спокойно, без нервов и крика. Стоянка блокирована моими людь…

— Заткни фонтан! — рявкнул Киноактер. — В случае чего ты помрешь первым. Понял? Это я тебе обещаю. А если кто рыпнется — полосну очередью но окнам вокзала. Там народу до хрена. Одного-двоих да положу.

Фролов сделал, еще шаг, и полковник, повернувшись к нему, предупредил без особой приязни в голосе:

— Константин Георгиевич, отойдите за машину».

Теперь Шмель видел жертву отчётливо. Описание соответствовало идеально. Снайперу показалось, что он даже разглядел лицо человека. Шмель медленно и осторожно потянул спусковой крючок. На такой дистанции любой, даже самый незначительный толчок может отправить пулю на полметра в сторону. Этого нельзя допустить. Отдача резко толкнула Шмеля в плечо. Но за мгновение до выстрела он понял, что попал. У жертвы оставалось полторы секунды жизни. Полторы секунды, за которые пуля пролетит расстояние от кончика ствола до середины груди. Шмель продолжал наблюдать.

Когда человека отбросило назад, снайпер улыбнулся и, выпрямившись, начал складывать ружьё.

— Ну-ну, парни. — Маков шагнул ближе и поднял руки открытыми ладонями к похитителям. Это был момент триумфа. Он делал НАСТОЯЩУЮ работу. Ту, которую всегда должен был делать. Не поручение пузатых важных дядечек, а серьёзная схватка. — Давайте без глупостей. Никто не хочет вам плохого. Опустите оружие и поговорим. Бах!

— «Я вздрогнул. В груди Петра словно взорвалась крохотная граната, выбив из плоти облачко розовых брызг. Полковник раскрыл от удивления рот. Фролов шарахнулся за машину и присел на корточки.

— Снайпер, — оценил Сергей Борисович. — Откуда стрелял, стервец? — Он пригнулся пониже, вглядываясь в окна зданий, наконец хмыкнул: — Неужели из МПС? Тут ведь километра полтора, не меньше. Силен парень. Профессионал.

А я смотрел, как падает мой бывший компаньон. Сперва он ударился о борт „жигуля“, затем у него подломилась одна нога. Пётр опустился на колено, качнулся и упал к ногам „мешковатого костюма“. И тогда Киноактер, заорав то ли от ужаса, то ли от ярости что-то нечленораздельное, повернулся к „мешковатому“ и нажал на курок. Того силой удара опрокинуло на капот „Линкольна“. Оставляя на белой эмали смазанную темно-красную полосу, „костюм“ сполз на асфальт. А Киноактер уже разворачивался, намереваясь полоснуть по огромным стеклам вокзала. И отхлынула толпа любопытных, ломанулась, давя друг друга, к соседнему залу. Самые сообразительные же попадали плашмя на пол, закрывая собой детей и женщин.

И тогда все, кто был на стоянке, принялись палить в Киноактера. Тот буквально скрылся в вихре свинца. Тело его разлеталось клочьями. А он все не падал. Стоял и орал, раскинув руки и подняв голову к небу. То ли пули ею держали, то ли очень сильный человек попался. Но зрелище было ужасным.

Вы видели когда-нибудь первую часть копполовского „Крёстного отца“? Сцену убийства Санни помните? Тогда вы должны понимать, о чем я. Но… Знаете, что я подумал в ту секунду? Наверное, именно так и должно умирать сильное ЖИВОТНОЕ. Стоя, выкрикивая проклятия. Это был момент, когда я окончательно утвердился в страшненькой мысли: мафиозо прав. ЖИВОТНОЕ, как бы оно ни выглядело, всё-таки сильнее ЧЕЛОВЕКА.

В мгновение ока и человек, и пикап превратились в решето. Пули вышибли все стекла и выстукивали сумасшедший ритм по дырявой жести. От Киноактера осталось только ужасное месиво. Жуткое подобие человеческой фигуры, каким-то чудом удерживающееся на ногах. И когда он все-таки упал, я буквально услышал вздох облегчения, прокатившийся над стоянкой. И понял: вся эта ватага испугалась. По-настоящему испугалась. И подходили к уже упавшему осторожно, бочком, выставив оружие перед собой, словно боялись, что вскочит он сейчас и начнет рвать их зубами. Хотя чего было бояться? На нем живого места не осталось.

— Крепкий парнишка попался, — раздумчиво заявил Сергей Борисович, и в голосе его прозвучало неподдельное уважение.

— Поехали, — сказал я. — Ей-Богу, самое время убираться отсюда. Сил больше нет на это смотреть.

— Пока рано.

Мафиозо наблюдал за фээсбэшниками. Они кучей собрались вокруг пикапа, стояли, обсуждая что-то. Я заметил, как один из них пнул мертвого Петра ногой. Слегка так, в плечо. Противно. Кто-то опустился над телом „мешковатого“. А двое, по виду постарше и поглавнее остальных, отошли в сторону, поставили сумку на капот одной из „Волг“. Открыли „молнию“. Переглянулись.

— Вот теперь поехали, — сказал мафиозо и начал сдавать машину назад, в Сыромятнический переулок.

Не прошло и пяти минут, а „БМВ“ уже летел по Садовому кольцу в сторону Сухаревки.

— Что ты там увидел? — спросил я.

— Акции, — ответил мафиозо спокойно. — В сумке были акции, — и, выдержав небольшую паузу, добавил: — А ты обратил внимание, что Бори-то Олялина с Фроловым не было?»

Шмель упаковал оружие в сумку. Затем оттащил тело секретарши за стол и вышел из кабинета. Коридор был пуст. Шмелю везло.

На первом этаже он вернул пропуск охраннику.

— Уже всё вымыл? — удивился тот.

— Нет, командир. — Шмель усмехнулся криво. — Действительно, диспетчер ошибся. Вернусь в контору, задам жару. Охота была концы мерить.

— Я же говорил, — понимающе хмыкнул охранник.

— Да, говорил, — подтвердил Шмель. — Надо было тебя послушать и сразу оглобли заворачивать. Столько времени потерял. Ладно, командир, помчусь я. Счастливо.

— И тебе, — улыбнулся тот.

Шмель толкнул тяжелую дверь и спокойно вышел на улицу.

Андрей и Тонколицый огляделись. Уже здесь, у метро, народу толклось порядком. Всероссийский выставочный комплекс, самый огромный базар страны, притягивает словно магнит и москвичей, и приезжих. Из палаток неслась музыка. Дикая какофония звуков. Со всех сторон. Вкусно пахло съестным. В ближайшем ларьке Андрей купил пару беляшей и проглотил их с большим аппетитом. Хоть голод заглушил чуть-чуть.

Тонколицый наблюдал за ним серьезно, без улыбки. Андрей спохватился.

— Тебе купить пирожков?

— Спасибо, не стоит. Мы утром в ресторане перекусили, — ответил тот с легкой насмешкой. — Лучше скажи, что ты собираешься делать?

— Сейчас поедем на телевидение.

— Зачем?

— Пленку посмотрим. Схемку набросаем. Кто, откуда, куда. Устраивает такая программа?

Тонколицый пожал плечами.

— Ты у нас главный, тебе и сдавать.

— Только сначала я в газету позвоню.

— Кому?

— Фотографу одному.

— Ты уверен, что он не «стучит»? «Контора» своих людишек везде имеет, ты учти.

— Не «стучит», — ответил Андрей резко.

Ему самому мысль о «наушниках» почему-то до сих пор в голову не пришла. Оставалось только перекреститься в душе, что, позвонив в газету, он попал не на «стукача». Иначе, пожалуй, не стоял бы сейчас здесь, а валялся бы в вокзальном сортире или под платформой с пулевой дырой в голове.

Он купил пару жетонов, зашел в телефонную будку, набрал номер. Фотограф, к счастью, уже пришел. Услышав знакомый голос, он завопил во все горло с пулеметной скоростью:

— Старик, там такое было! Материал привез — на вес золота.

— Погоди…

— Да чего там годить, старик! Это не просто бомба! Это водородная бомба! Ураган, старик! А ты куда пропал? Я тебя по всему вокзалу искал, а ты умчался, даже не предупредил.

— Погоди. Фролова взяли?