Страница 11 из 118
Призрак выпустил меня, шагнул в сторону, пряча пистолет в кобуру под мышкой. Я выпрямился, потирая ноющее запястье. Сергей Борисович пожал мне РУку, улыбнулся.
— Люди, имевшие с вами дело в прошлом, отзывались о вашей работе очень хорошо. Верю, что вы не разочаруете и меня.
— Благодарю, — кивнул я. Похвала меня не тронула. — Это в наших интересах. Разве не так?
— Именно, — засмеялся мафиозо. — Приятно было с вами познакомиться.
Он направился к двери. Призрак как привязанный следовал за ним. Амбал и „горилла“ потянулись к выходу. Амбал вышел первым. Видимо, он был наименее ценным членом команды. Пока медведеподобный хранитель царственного тела осматривал улицу, Сергей Борисович терпеливо стоял у дверей.
Перед тем как выйти, он снова повернулся и без улыбки взглянул на меня. Я смотрел на него. Отблески люминесцентных ламп легли на стекло, перерезав лицо мафиозо наискось словно ножом. Кивнув всем напоследок, Сергей Борисович скрылся за дверью.
Честно говоря, в этот момент я мысленно перекрестился и с облегчением перевел дух. Ничего не имею против мафиозо, но только когда они находятся на дистанции пяти-шести километров от меня. Когда эта дистанция сокращается, я начинаю нервничать.
Олежек посмотрел в мою сторону и невесело усмехнулся. И без того вечно хмурый Стас насупился еще больше и тоже повернулся к двери кабинета. Димыч и Валерка о чем-то оживленно спорили. Они недооценивали случившегося. Им не приходилось иметь дела с мафией. Мне, впрочем, тоже.
Танюшка грациозно поднялась и громко осведомилась:
— Кто-нибудь хочет кофе?
— Давай, — среагировали Валера и Дима.
— А вы?
Девушка повернулась к Стасу и Олегу, кокетливо выставив ножку. Олежек ей нравился, это было видно невооруженным глазом.
— Погоди, золотко, — отмахнулся тот.
Я вышел в холл.
— Ну и чего? — траурно поинтересовался Стас. — „Наехали“ наконец?
В самом деле, за два года нашего существования к нам так и не пришли за „мздой“. То есть приходили из госструктур. Госпожнадзор, санэпидемстанция, налоговое управление… А вот „крышу“ свою мы почему-то так ни разу и не увидели.
— Ты чего, Стас? — вполголоса произнес Олег. — Это не „наезд“. „Наезды“ — дело „шестёрок“. А тут сам „бугор“ пожаловал.
— Иван Владимирович, — влезла Танюшка, — кофе хотите?
— Да отвяжись ты со своим кофе! — рявкнул Стас. — В чём дело-то, Иван?
— Это не „наезд“, — ответил я. — Это „клиент“».
Полковник Маков пребывал в крайне затруднительном положении. В течение двух недель его оперативники пытались отыскать тринадцать крупнейших держателей акций Смоленского автомобильного завода. Исчезновение этих людей было внезапным и практически мгновенным. Большинство исчезнувших представляли весьма влиятельные финансовые структуры, начиная с банков и заканчивая крупными торговыми фирмами и акционерными обществами. Никто, включая личных секретарей-референтов, не мог сказать, куда уехали эти люди. Единственное, что было известно: появиться они обещали приблизительно через две недели.
Маков оказался одним из немногих лиц, посвященных в детали грядущего контракта. Влиятельные фигуры, понятное дело, не опускались до общения с простым полковником, а передавали необходимую информацию через начальника Управления ФСБ по Москве и Московской области. Сначала ему не хотели раскрывать причин столь активного интереса к финансовым воротилам, но здесь Маков уперся и сумел-таки настоять на своём, ибо какое же это расследование, когда не знаешь, из-за чего мог исчезнуть человек. Однако люди, отдавшие приказ о поиске, выдвигали непременное условие — полнейшая конфиденциальность. Полковник возразил: пытаться сохранить все в абсолютной тайне — значит, привлекать к себе излишнее внимание. На что ему ответили: искать вы можете открыто, но ИЗ-ЗА ЧЕГО вы ищете этих людей, не должен знать никто. Таким образом, речь шла не о людях, а об акциях. Это Маков понял.
Логичнее всего было бы предположить, что информация о подписании контракта с американской фирмой каким-то образом всплыла, и некто, пользуясь этим своим знанием, решил скупить акции по дешевке, чтобы потом продать с немалой выгодой для себя. Круг людей, имевших доступ к данной информации, оказался довольно узким. Восемь человек. Шестерых из них Маков отсеял в процессе разработки. Эти шестеро не обладали двумя совершенно необходимыми качествами, чтобы провернуть сделку подобного масштаба. Первое: они не обладали достаточно сильными и влиятельными связями для реализации подобного пакета за короткий срок. Второе: их финансовые возможности не позволяли совершить покупку такого рода. Получить столь крупный кредит, — а речь шла о восьмидесяти миллионах долларов, — частному лицу их ранга не представлялось возможным. А если бы какой-нибудь банк и дал деньги, то не обошлось бы без огласки. Маков же подобными сведениями не располагал.
Таким образом, осталось всего две кандидатуры: директор завода и правительственное лицо, курирующее данный контракт. Полковник больше склонялся ко второму варианту. Директор завода имел возможность скупать акции не таясь. Ему совершенно необязательно было увозить куда-то акционеров, дабы склонить их к продаже. Более того, подобный шаг был бы ему невыгоден. Продавцы, поняв, что к акциям кто-то проявляет повышенный интерес, попытались бы выяснить, в чем тут дело, и не исключено, что кому-нибудь из них это удалось бы.
Член же правительства, некий Константин Георгиевич Фролов, мог заставить этих людей продать свою часть акций, оказав на них определенное давление. Скажем, заморозив счета под видом налоговой проверки или прислав в головной офис фирмы представителей РУОП, что, как известно, пострашнее любого природного катаклизма. Словом, у Фролова имелся богатейший арсенал методов воздействия на упрямцев, начиная от самых мягких и заканчивая предельно жесткими. Опять же поводов для подобного шага у него было более чем достаточно. В конце концов, именно он курировал проект до стадии подписания контракта, пробивал льготы и дополнительные поблажки заводу и, что вполне понятно, хотел как-то компенсировать свои моральные и материальные затраты.
Однако здесь коса нашла на камень. Без конкретных и четких доказательств начальник управления и слышать не хотел о каких-либо подозрениях в адрес члена правительства. Он прямо заявил, что свои умозаключения Маков может оставить при себе. Вот если бы, скажем, полковник нашел продавцов и покупателей и прищучил и тех, и других в момент продажи, тогда да, тогда можно было бы обсудить состоятельность данной версии. Но без этого и думать нечего. И, кстати, полковник, вам разве велели искать покупателя акций? Нет, полковник, вам велели искать продавцов и сами бумаги. А про члена правительства и думать забудьте.
Так и получилось, что Маков попал в дурацкую ситуацию. Он не мог без санкции руководства установить слежку за членом правительства и начать прослушивание его телефонных разговоров, а без этого нечего было и думать выйти на продавцов и отыскать акции. Они словно в воду канули. Начальство же санкции давать не хотело. Когда же в очередной раз Маков заикнулся о своих соображениях, его вызвали на ковер и отчитали как мальчишку. Резюмировать двухчасовую душевную беседу можно было двумя лаконичными фразами: «Кто они и кто ты? Делай выводы». Начальство опустило на пути дальнейшего расследования здоровый шлагбаум, но при этом не забывало регулярно справляться о результатах. Еще бы, на начальника управления так же регулярно давили сверху. Маков же мог только разводить руками.
Он не был сумасшедшим и отлично понимал, на кого работает. Времена его романтических заблуждений давно прошли. Маков делал карьеру. Но с этими акциями полковник угодил в пренеприятнёйший переплет. Во-первых, провалил дело как таковое. Спросят-то в конечном итоге с него. Во-вторых, попал в немилость к начальству. «Мы тебе, как образцовому сотруднику, можно сказать, а ты…» Очередного звания, само собой, придется ждать теперь не год и не два. В-третьих, назначение на должность начальника управления, можно сказать, тоже идет погулять. «Это какой Маков? Тот, что не оправдал оказанного ему высокого доверия? В смысле, акции не смог найти? Вы что, смеетесь? На какого начальника управления? На пенсию его!» Для пятидесятилетнего полковника подобная неудача равносильна окончанию карьеры. В-четвертых, Маков по собственному опыту знал, что подобные дела слишком часто принимают неожиданный и зачастую не слишком приятный оборот. Когда речь идёт о деньгах, а тем более о больших деньгах, люди довольно быстро забывают о том, что они все-таки люди. Но об этом полковнику думать не хотелось. Маков надеялся, что до крупных неприятностей дело все же не дойдет, а закончится двумя-тремя отставками и начальственным криком. Тут уж ничего не поделаешь. Вот уже несколько лет полковник ловил себя на мысли, что все чаще сравнивает структуру правоохранительных органов с деревенской собакой. Носится себе по улице нечёсаная и в репьях, на кошек лает, соседских собак гоняет, прохожим в штанины вцепляется, но стоит хозяину свистнуть — и вот они мы, тут как тут. Что прикажете? Ждем с нетерпением. Хвостом виляем. Они превратились в личную армию касты неприкасаемых. Макова это давно уже не раздражало. Он научился принимать все как данность. Что есть — то есть. И на том, как говорится, спасибо. Если не можешь изменить окружающий тебя мир — меняйся сам. Приспосабливайся к новым условиям. Иначе не выжить. И в дерьме кому-то сидится лучше, чем другим. Так что, полковник… виляй хвостом. И хорошенько виляй, старательнее и преданнее других. Тогда и косточка будет побольше и послаще. Маков и вилял. Старательно и преданно. Поэтому и получил полковника, перепрыгнув через звание. В виде особого поощрения. За усердное виляние.